Игра в «Городки» - Юрий Николаевич Стоянов

переволновавшийся накануне замдиректора театра что-то там напутал, и первый самолет унес большую часть труппы исключительно в экономическом классе. Причем лучшую, главную ее часть. Всех народных, заслуженных и простотведущих артистов разместили на узких креслах, где их колени врезались в спину впередисидящего. А перелет длился 10 часов. Вторым рейсом полетели всего 12 человек. И я в их числе. Нас было 4 артиста и 8 рабочих сцены. И вот мы-то и летели бизнес-классом! Никогда в жизни до этого мы не ели и не пили того, что нам предложил «Аэрофлот»! Я узнал, что какая-то розовая фигня в бутылке называется «кампари» и что пить его нужно исключительно с апельсиновым соком, а виски можно разбавлять колой в пропорции 1:2, как, впрочем, и бакарди, что водка с томатным соком — это «Блади Мэри», что маленькие корзинки с черной икрой — это тарталетки, а кусочки ветчины, проткнутые зубочисткой, — это канапе. Все это происходило как будто не с нами! И казалось, что в любую секунду кто-нибудь вышвырнет нас из бизнес-класса со словами «Совсем, суки, страх потеряли! Не по чину жрете!» — и мы поначалу с опаской рефлекторно оглядывались. С 1985 года все (!) продукты питания отоваривались в наших магазинах только по карточкам, и нормы отпуска были минимальными. Водка, мыло, стиральный порошок и сигареты были тоже по карточкам. А мы тут жируем!

В последнем ряду нашего салона еще летели два шикарно одетых парня. Оба русские. Мои ровесники. Они громко смеялись, травили анекдоты, выпивали, вели себя с незнакомой мне свободой и раскованностью и как-то прекрасно-вызывающе. Я не знаю, какой такой удивительной организации принадлежали эти гости из будущего, но ни олигархов, ни тем более их отпрысков тогда еще не было.

Так что приходилось только догадываться. То ли дипломаты, то ли под прикрытием дипломатов, бог их знает…

Когда мы прилетели в Токио, то были изрядно подшофе.

Нас встретили осуждающие лица коллег, и одна пожилая актриса срывающимся голосом громко выкрикнула:

— Вы что себе позволяете?! — как будто это мы вытурили ее пинками из бизнес-класса в эконом и вдобавок выжрали все, что ей причиталось…

Через несколько часов нас отвезли на площадку театра в Иокогаме и раздали нам наши же посылки самим себе с Родины. Моим соседом по комнате был мой товарищ — Володя Козлов, замечательный артист. Он родился в 1941 году в уже осажденном Ленинграде, а его голодное детство научило его трепетному отношению к еде. К выброшенному куску хлеба он относился как к святотатству и как никто другой имел на это право.

— Лучшего специалиста по теме «Как прожить 40 дней с десятью килограммами хавки», чем я, тебе не найти, — сказал Володя, распаковывая свой ящик. — Запомни! Теперь у нас, как на зоне: все продукты — общие.

Володя Козлов принадлежал к привилегированной части театра. Он был занят в легендарном спектакле «История лошади». Играл то ли коня, то ли жеребца — не это важно.

А важно то, что, будучи членом сценического табуна, Володя выезжал за границу минимум три раза в году! Правда, не так надолго. А ведь когда Марк Розовский только репетировал этот спектакль еще на Малой сцене, многие шли на невероятные ухищрения, чтобы свалить с постановки. Прошло несколько лет и, перефразируя Маркса, можно сказать, что не было такого преступления, на которое не решился бы артист ради участия в «Истории лошади»!

Меня взяли на гастроли со спектаклем «Амадеус», где я играл Моцарта, а Владислав Стржельчик — Сальери.

На гастролях в Японии в 1989 году у меня первый и последний раз в жизни была отдельная гримерная комната и личный костюмер.

Точнее, костюмерша. Из местных. Наивные японцы полагали, что роль Моцарта может играть только «звезда». Все наши народные артисты на этом спектакле в Токио переодевались в общей комнатетна десять человек.

Когда японский импресарио задал нашей дирекции вопрос: «А Моцарта у вас исполняет звезда?» — то услышал в ответ:

— Да какая там «звезда»! Его Юра Стоянов играет.

— То есть на гастроли в Токио в роли Моцарта вы привезете НЕ звезду?! — не унимался японец.

Тогда наши смекнули и быстро нашлись:

— В смысле, он рядом со Стржельчиком не совсем звезда, а рядом с остальными — звезда, как не звезда, очень даже звезда!

Так меня временно, на 40 суток назначили звездой.

А вот японцы отнеслись к нашему «звездному» статусу серьезно. В огромной гримерной комнате размещались только Стржельчик и я. К нам двоим непонятно для чего были прикреплены японские студенты-ассистенты, которые все время кланялись по поводу и без, путались под ногами и без конца улыбались. У одного из них отец был хозяином ресторана, и он на каждый спектакль таскал нам пакеты с японской едой. Благодаря ему я узнал, что такое СУШИ, задолго до того, как вся Россия помешалась на кусочках сырой рыбы с рисом. В соседней гримерной такой же площадью, как наша, располагались остальные 20 артистов, независимо от звания и статуса. Без всяких ассистентов. И бонус в виде суши им перепадал только от нас…

Накануне гастролей я слетал в Одессу навестить родителей. И там один знакомый капитан дальнего плавания дал мне, как выяснилось позже, бесценный совет:

— Юрчик, ты возьми с собой в Токио как можно больше пятнадцатикопеечных монет!

— Зачем?

— У них там все автоматы с едой, водой и сигаретами работают от монеты в 100 иен. Это, грубо говоря, доллар. И наши 15 копеек один в один подходят! Бери, не пожалеешь! Потом спасибо дяде Толику скажешь!

В то время от монеты достоинством 15 копеек работали у нас все телефоны-автоматы междугородной связи. Я пошел на переговорный пункт и разменял там 15 рублей.

— На все! — сказал я.

Получилось 100 монет. «Спасибо» дяде Толику я мысленно произнес в Японии ровно 100 раз! Автоматы заглатывали наши монетки и выдавали взамен горячие супы и пельмени, рис и лапшу с морепродуктами, соки, воду, пиво, сигареты и даже маленькие бутылочки подогретого саке. По дипломатическим коридорам бродила легенда, что когда чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза Николай Николаевич Соловьев возвращался на родину, японцы сделали ему подарочек с намеком: вручили на прощание большой и тяжелый мешок с 15-копечными монетами. Уважаемый Николай Николаевич, 100 из них — мои…

Принимала нас местная публика потрясающе! Когда я в роли Моцарта умирал на сцене, в зале стояли такой вой и рыдания, как на деревенских похоронах, озвученных профессиональными плакальщицами. А после спектакля токийские девчонки с визгом налетали на меня и рвали