Игра в «Городки» - Юрий Николаевич Стоянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды барабанщик Володя за 5 минут до отъезда на спектакль втащил в автобус большой и очень тяжелый чемодан. Он развалился в кресле, протер пот со лба, отдышался и сказал:
— Всё! Я отстрелялся!
Я спросил его, что в чемодане.
— В чемодане? Счастье! — ответил он.
Вопреки своей обычной манере, Володя разоткровенничался и тихо, чтобы никто не слышал, продолжал: — Один кооператор, магнат (!), сделал мне заказик. У него несколько цехов по пошиву всякого барахла. Швейные машинки — старые, иголки все время ломаются и искривляются. Кривая иголка — кривой шов, петляние нитки в строчке… и как результат — невозможность выдать вещь за фирменную. Игла с большим ушком идет для отделочной строчки, игла с крылышками — для декоративного шва! Я изучил вопрос! Я по иголкам сейчас — лучший! Интересно?
— Не очень.
— М-да… В этом чемодане у меня — 25 килограммов иголок для швейных машин! Купил практически на все бабки! Все, могу гулять!!! Вот так, Юрок! Учись!
И Володя действительно больше ничего не покупал. И он не участвовал больше в этих почти шпионских вылазках в город. Он перестал изображать из себя масона и остаток гастролей провел как свободный и счастливый человек.
Даже погусарил слегка напоследок с участием спиртного и местной переводчицы!
Потом мы вернулись в Ленинград. Народ начал отъедаться и потихоньку приходить в себя. На первом же спектакле, где был задействован оркестр, обнаружили, что барабанщик не пришел. Дома его не нашли и заменили кем-то из приглашенных. Я спросил инспектора оркестра:
— Где Вовик?
— Там все не просто! — ответил он. — Там все очень не просто!
Выяснилось, что европейская система размеров игл для швейных машин отличается от американской и азиатской.
И Вовик оказался далеко не «лучшим по иголкам». Он что-то перепутал в размерах, привез не то, что заказывали, и был послан кооператором на три буквы вместе с чемоданом.
Реализовать 25 килограммов иголок для японских машинок было абсолютно нереально! Оставалось ждать, когда в России введут план Маршалла, либо напиться. И Вовик выбрал второе. Он ушел «в штопор» на несколько недель, а выходил из него тяжело и с последствиями для себя и окружающих, о чем есть записи в травматологическом пункте Петроградского района…
«А что-нибудь помимо проблем с едой и конвертации доллара в йену мне запомнилось?» — спрашиваю я себя…
Запомнилось, запомнилось… Помимо общих впечатлений от японской цивилизации, к которой совершенно невозможно себя подготовить, меня потрясли два личных, маленьких открытия.
Когда мы топали по токийским тротуарам, нас все время раздражала какая-то странная ребристо-пупырчатая плитка, узкой полосой проложенная посредине пешеходной части.
Везде, где только можно. Мы все время спотыкались об нее и поминали недобрым словом тех, кто ее укладывал. А главное — непонятно, зачем и для кого? И вот однажды я увидел незрячего японца, который уверенной походкой шел по этой плитке. На его ногах были тонкие мокасины, и иногда где-нибудь у перехода он на секунду замедлял шаг, нащупывал ногой какие-то одному ему понятные изменения в рельефе плитки и шел дальше. Без традиционной для слепых трости! Он как будто задавал своей ступней вопрос городу:
«А что здесь у нас слева?» — и город отвечал ему на его языке. Отвечал вот этими пупырышками, или выемками, или бороздками на плитке… Потом это изобретение стали использовать во многих странах. Оно называется — тактильная плитка. Но впервые я увидел это именно в Токио, где потратили миллиарды иен на то, чтобы несколько тысяч обделенных природой людей не чувствовали себя ущербными. Оказывается, и камень может согревать…
После концерта в советском посольстве мы подружились с одной семейной парой из консульства. Ребята спросили меня, что бы я хотел увидеть в Токио. И я сказал, что хочу побывать на какой-нибудь фирме или где-нибудь вроде наших НИИ, хочу просто посмотреть, как люди работают.
«А может, в хороший ресторанчик?» Но я сглотнул слюну и гордо повторил: «Нет, на фирму!» Вице-консул удивился, но организовал мне такую экскурсию. В каком-то конструкторском бюро (уже не помню ни названия, ни чем они занимались) коптели люди над кульманами, не отрываясь от чертежей. В конце большой комнаты у окна сидел странный человек и все время что-то бубнил. Они работали, а он, глядя в окно, говорил, говорил… Он был то ли аутистом, то ли носителем синдрома Дауна, не знаю точно. Он слегка покачивался и вдруг стал очень эмоционально жестикулировать, указывая на окно. Я спросил:
— Что он говорит? Переведите, пожалуйста!
И мой сопровождающий начал переводить:
— Он рассказывает сотрудникам, которые не могут оторвать голову от чертежей, про то, что происходит на улице.
Вот, говорит, женщина идет с коляской, а колесо спущено. Некому подкачать… Говорит, что поднялся ветер, а пыли нет. Это значит, что улицу сегодня хорошо поливали. Говорит, что уже 12 часов, а ученики соседнего лицея не вышли на ежедневную пробежку. Наверное, учитель физкультуры заболел… А знаешь, Юра, как называется его должность?
— А у него что, есть должность?!
— Конечно! Во многих респектабельных японских фирмах есть такая должность, и она предусмотрена штатным расписанием. Так и называется — «Человек у окна»!
Я был потрясен:
— Да ладно?!
— Серьезно говорю! И на должность эту берут, как правило, людей, которых принято считать умственно неполноценными. И они каждый день приходят сидеть или стоять у окна и рассказывать людям про жизнь, которая протекает там, на улице, мимо них! И это — работа! Понимаешь, Юра, РА-БО-ТА! «Человек у окна». Нормально?!
— Для Японии, наверное, да…
Пройдет время — и эта история, которая долго не будет отпускать меня, послужит поводом для создания любимого моего фильма «Человек у окна». Сценарий напишет для меня мой друг Илюша Тилькин. Но это будет не скоро. Через 20 лет…
Наши гастроли подходили к концу. Мешочки с сухарями опустели, гречка и перловка заканчивались, а тушенкой уже дней пять не пахло на этажах гостиницы. Народ прилично исхудал. Количество дырок, просверленных в брючном ремне, в моем случае равнялось трем. И вот нам объявляют о долгожданном банкете, который устраивают
