Атлантический дневник (сборник) - Алексей Цветков

Несколько российских кинематографистов подписали полный раболепия и ненависти ответ на письмо западных интеллигентов в защиту чеченцев. Ненависть производит впечатление вполне искренней, но раболепию я бы на месте российского правительства верил не очень. Просто кинематографисты – самые жадные из всех служителей муз, уж такое у них искусство. Российские мастера экрана презирают Голливуд, потому что в Голливуде деньги зарабатывают, как какой-нибудь слесарь. Истинному художнику деньги проще отобрать у нищих, а поскольку это – компетенция правительства с его налоговой полицией, правительству надо стараться нравиться. Когда Алексей Герман завершит многолетние съемки очередного шедевра, он, возможно, вновь примет меры, чтобы не допустить его в прокат, потому что неумытая масса не поймет. Все равно заплачено вперед – теперь уже взаимно.

На московском конгрессе ПЕН-клуба лауреат Нобелевской премии Гюнтер Грасс выступил против военных преступлений в Чечне. Такой изгиб в повестке дня понравился не всем – в частности, один писатель в знак протеста покинул помещение, а затем по телевидению изложил собственную теорию нравственности: преступления допустимы, если служат целям справедливой острастки. Другой писатель рекомендовал вернуть дискуссию в русло литературы. Человек он вполне эрудированный и хорошо знает, что правозащитные вопросы всегда были в центре внимания как ПЕН-клуба, так и западной творческой интеллигенции. ПЕН-клуб, в конце концов, не Союз писателей, он никогда не занимался типичными образами в типичных обстоятельствах. Тем не менее он счел нелишним выступить со своей репликой в понятном расчете, что где нужно – услышат и когда нужно – вспомнят. Малым усилием, почти что неприметным жестом, можно порой добиться очень многого.

Сегодняшний судебный процесс я, если кто-нибудь еще помнит, учинил по делу Рильке, и пора вернуться к сути этого дела. Хотя суд получается строгим, с обвинительным заключением возможны некоторые трудности. Масштабы такого таланта неминуемо выносят нас за пределы обыденного опыта. Как быть сейчас, нам, живущим через поколение после его смерти, какова бы ни была его жизнь? Вернуть ли эту замечательную поэзию судьбе в обмен на слезы обиженных и растоптанных бессовестным гением? Этих слез уже не утрешь, а поэзия навсегда с нами, и суд вынужден закрыть дело за давностью срока.

Но урок для нынешних бряцателей на лире очевиден, потому что мир, хоть и с опозданием, выходит из виража романтического помешательства. Впредь с любого другого будет спрошено по всей строгости, как со слесаря, а Рильке рождается, может быть, раз в столетие. Не каждому дано быть собеседником ангелов, а выдачу справок диспансер прекратил. Выбор призвания надо делать с оглядкой: каждый норовит быть «больше чем поэт», но куда чаще выходит меньше, чем человек. Гораздо меньше.

ПРАВО НАСЛЕДИЯ

Представим себе, хотя бы на одну фантастическую минуту, что «Современник» и «Отечественные записки» пережили все исторические невзгоды и просуществовали до нашего времени. История русской литературы, а вместе с ней и всей России, была бы совершенно иной: трудно вообразить, насколько иной, но наверняка она отличалась бы от реальной в хорошую сторону. И не потому, что в плохую уже трудно, и уж вовсе не потому, что великая литература каким-то образом обязательно облагораживает население и страну. Мы сохранили бы контакт с живым прошлым, его не надо было бы реставрировать с нуля, как динозавра в музее естественной истории.

Выдвинутая гипотеза, конечно же, абсолютно беспочвенна: история прокатилась по России как паровой каток, оставив от прошлого лишь миражи и муляжи. «Литературная газета», якобы воскрешенная Горьким через сто лет, не имеет с пушкинским оригиналом ничего общего, кроме названия, а «Наш современник» – совсем не тот «Современник».

Ситуация в Европе, несмотря на все ее замки и мемориальные надгробия, во многом сходна, по тем же причинам. Как ни странно, непрерывность периодической печатной традиции, за очевидным исключением Великобритании, легче всего обнаружить на противоположном берегу Атлантики. Harper s Magazine, один из старейших литературно-публицистических журналов США, только что справил полуторавековой юбилей. Специальный номер, посвященный этой дате, снабжен общим заголовком «150 лет американской литературы».

Журнал основали Харперы, четыре брата-книгоиздателя, уроженцы буколического в ту пору Бруклина. Все они по очереди перебрались на шумный Манхэттен и открыли там собственное книжное дело, дожившее до наших дней как издательство Harper and Row. Старший, Джеймс, был даже избран мэром Нью-Йорка и придумал полицейским медные пуговицы: современное разговорное название полицейского «коп» происходит от слова copper – медь. С 1850 года братья стали выпускать литературный журнал – во-первых, чтобы не простаивали дорогие паровые печатные машины, а во-вторых, чтобы создать некоторое культурное пространство для сбыта своей основной продукции. Вот что пишет о младенчестве журнала его нынешний редактор Льюис Лэпхам во вступительном ретроспективном эссе:

Новое периодическое издание обильно заимствовало из европейских журналов, поскольку никакое авторское право не мешало перепечатке рассказов Диккенса или Теккерея и поскольку весной 1850 году республика американской литературы еще практически не возникла. Натаниэль Готорн опубликовал летом этого года «Алую букву», и книга в десять дней разошлась в количестве 4000 экземпляров, но Эдгар По умер в 1849 году, а Мелвилл погрузился в безвестность, откуда его не извлекла даже публикация «Моби Дика» в 1851 году. Торо еще не написал свой «Уолден», а Уитмен – «Листья травы». В Нью-Йорке чересчур изощренный литературный журнал Knickerbocker конкурировал с одиннадцатью газетами…

Я бы сказал, что такое описание звучит нарочито скромно для эпохи, когда американская литература, пусть еще и не достигшая критической плотности, впервые встала вровень с европейскими соперницами. Особенно бросаются в глаза параллели с историей русской словесности, практически ровесницы американской. Уже погиб Пушкин, вошел в полную силу Гоголь с тиражом «Мертвых душ» в 3500, но Толстой, Достоевский и Тургенев еще фактически предстоят. Русские журналы, между прочим, тоже обильно перепечатывали материалы западноевропейского происхождения, пока отечественных не хватало. К этой параллели мы еще вернемся.

За долгие годы существования журнала Harper’s на его страницах увидели свет произведения авторов первой величины: проза Германа Мелвилла, Генри Джеймса, Джека Лондона, Уиллы Кэзер, Джеймса Тербера и Уильяма Фолкнера, стихи Роберта Фроста, Эдны Сент-Винсент-Миллей и Лэнгстона Хьюза. Здесь печатались такие светила политики и истории, как Теодор Рузвельт, Уинстон Черчилль и Лев Троцкий.

Тем не менее полтора века не прожить на одном дыхании, и журналу часто приходилось прилагать все усилия, чтобы удержаться на плаву. Он был современником кровавого конфликта Севера и Юга, великого промышленного подъема, сопровождаемого всплеском коррупции, освоения Запада и вовлечения страны в мировую войну. Аудитория менялась, и журнал не всегда за ней поспевал. В конце XIX века на выручку Harper’s и его издательству пришел знаменитый финансист Джон Пирпойнт Морган, не желавший допустить гибели столь замечательного культурного института.

Надо сказать, что Harper’s, если прибегнуть к спортивному термину, начал свой полуторавековой пробег с серьезным гандикапом. Нью-Йорк середины XIX столетия был преимущественно портовым и торговым городом, без особых претензий на культуру, и оставался им до 20-х годов XX столетия, прозванных «ревущими двадцатыми» или «позолоченным веком». Главным очагом просвещения и искусства на протяжении многих десятилетий была Новая Англия, и именно там, в Бостоне, примерно в то же время стал выходить другой журнал, Atlantic, которому тоже скоро предстоит справлять стопятидесятилетний юбилей и который претендовал примерно на ту же читательскую нишу. Таким образом Harper’s, хотя и вышел на дистанцию первым, большей частью был вынужден бежать вторым. Судя по всему, это подорвало его силы, может быть уже бесповоротно. Последняя попытка вырваться вперед была предпринята в 60-х годах, когда Harper’s без оглядки принял сторону эстетического и социального бунта. Очень скоро, однако, стало понятно, что страна простирается далеко за пределы Манхэттена и что не все ее жители разделяют новейшие революционные идеи. С тех пор журнал пребывает в постоянном кризисе, пытаясь преодолеть его периодической корректировкой курса и передачей редакторского штурвала.

Нынешний редактор, уже упомянутый Льюис Лэпхам, возглавляет Harper’s во второй раз, a Atlantic, ставший к тому же популярным сетевым журналом, ушел далеко вперед, и сюрпризов ожидать не приходится. Но Лэпхам не упоминает об этом досадном обстоятельстве, предпочитая брать на мушку главного соперника периодической печати: приземленную и оглупляющую журналистику ведущих телекомпаний.