Зачем звезда герою. Приговорённый к подвигу - Николай Гайдук

– Значит, уехал Жизнелюб? – тоскливо уточнил Стародубцев. – И до сих пор не вернулся?

– Нет пока, нету, – вздохнула жена. – Говорят, что новый доктор скоро будет исполнять обязанности главного врача.

Где-то вдалеке загрохотало. Отголоски осенней грозы прокатились над крышами – будто метлой смахнули стаю голубей. Птицы дружно встали на крыло и стремительно, косо проплыли возле больничного окна.

Этот грохот, похожий на выстрел пушки, заставил Стародубцева встряхнуться. Он поднялся, босую ногу на пол опустил. (Вторая нога находилась в чулке из бинтов).

– Где костыль? – Зачем тебе?

– А затем, что мы с тобой, Доля Донатовна, будем съезжать с этой казённой квартиры.

– Как это «съезжать», когда ты ещё не долечился? – Хватит. Я уже молодцом себя чувствую.

– Ага. Молодец против овец. – Жена поправила седые волосы, выпавшие из-под косынки. – Лежи. Надо ещё один курс лечения пройти.

– Я не курсант, чтоб курсы проходить. Торчу тут, как этот… – Он посмотрел на дверь. – Ты почему никого не пускаешь ко мне? Костыль куда-то всё время прячешь.

– Тебе нельзя ходить.

– Не выкомуривай. Жизнелюб когда ещё сказал, что ногу надо постепенно нагружать. Надо ходить, растаптывать.

– Лапти будешь растаптывать. Лежи, давай. Куда тебе? По девкам шастать?

– Здрассте! Ты что это взъярилась? А поговорить мне? Покурить с мужиками.

– Тут кури. Я окошко открою.

Он застыл на несколько мгновений. Усмехнулся. – Да что ты говоришь? Я не ослышался?

– Нет. А что с тобой делать? Дыми. Лучше бы, конечно, заразу эту бросить, но если невтерпёж, так что поделаешь? Дыми.

«Чудно всё это и неспроста, – недоумевал он, доставая пачку папирос. – Раньше гнала меня курить, куда подальше. Теперь – окно открою. Или уж так изменилась она, сердцем чуя, что жить недолго? Странно. Чтоб не сказать – подозрительно. Такое ощущение, будто она оберегает меня от чего-то».

Стародубцев уже хотел закурить, но тут вошёл в палату новый доктор. Не вошёл, а вкатился как белое облако в тёпло-малиновых бликах зари – такая у него широкощёкая, здоровьем пышущая физиономия.

Глава одиннадцатая. Бурдакрович

Новый доктор, исполняющий обязанности главного врача, Гавриил Харитонович Бударкович, ещё в студенчестве получил это странное прозвище – Бурдакрович.

Студенты говорили, будто в жилах у него бурда, а не кровь – на практических занятиях невозможно было группу крови определить: то ли пятая, то ли десятая. Притом, что их всего четыре группы.

Бурдакрович запоминался необыкновенно разными плечами. Левое было широкое. Правое – заметно заужено; в детстве поломал ключицу, срослась неправильно. И в силу этой разницы голова его казалась «отъехавшей» куда-то в сторону. И по этой же причине Бударкович ходил как-то боком. Левое плечо всегда вперёд, а правое сзади. И такое создавалось ощущение, как будто он правой рукой собирается сделать замах и треснуть кого-нибудь.

Кроме поразительной разницы в плечах новый доктор отличался красно-малиновой физиономией, сотворённой будто бы по циркулю. Чёрные глаза-горошины беспокойно постоянно бегали – признак натуры скользкой. Глаза были весёлые, искромётные. Неутомимый хохмач и любитель разыгрывать, Гавриил Харитоныч многим был известен как Гавриил Хахатоныч, незаменимый в студенческих капустниках, да и вообще в любом застолье. А ещё у него была слабость – прихвастнуть, блеснуть своей учёностью.

Вот, например, на вечеринке у кого-нибудь Бурдакрович знакомится с женщиной или пригласит потанцевать. Вальяжно, как завзятый ловелас, дамскую ручку возьмёт, галантно расцелует и вдруг начнёт внимательно рассматривать пальцы.

А там, у основания ногтя, можно увидеть крохотный светлый полумесяц.

Гавриил Хахатоныч удивлённо покачает головой и восхищённо скажет: «Какая, однако, у вас лунула чудесная!» Дамочка, краснея от смущения, на всякий случай промолчит, посмотрит на руку свою, на окружающих. Но никто ни сном, ни духом, что это за зверь такой – лунула. Или, к примеру, во время обхода он может спросить у больного: «Фосфены видите?» И человек становится бараном, который пялится на новые ворота – на этого нового доктора. Человек не знает, что фосфены – это очень даже просто – пятнышки света, которые можно увидеть, закрыв глаза и надавив на глазные яблоки.

А иногда Бударкович мог поставить в неловкое положение такою фразой: «Таблицу умножения мы уже выучили. Таблицу Менделеева освоили. А как у нас дела с таблицею Снеллена? Не знаете такую таблицу? Странно. У вас такой учёный вид…» Весёлый человек он был, короче говоря, этот Гавриил Хахатоныч. С таким не соскучишься.

Приступая к утреннему обходу, новый доктор – как будто в пику старому – пошёл по другому маршруту. Жизнелюб Иванович обход начинал с трудных больных, понимая, что за ночь у них могли появиться проблемы, которые нужно решать в срочном порядке. А Бурдакрович обход начинал с палаты самых лёгких больных, которых он называл «одуванчики». С больными он держался уверенно, свободно и даже панибратски. Кому-то это нравилось, кого-то раздражало – на всех не угодишь.

Войдя в палату, Бурдакрович заговорил несколько игриво: – Здравствуйте, Степан Солда… гдеевич. – Он запнулся на редкостном отчестве. – Я ваш новый лечащий врач. Будем знакомы.

– А старый где? – уныло поинтересовался больной. – И я состарюсь. Дело наживное. – Бурдакрович разулыбливался, но как-то неискренне. – Так! Ну что? Как дела? Судя по анализам – всё о’кей. Одуванчиком станете скоро. Домой улетите.

– Кем я стану?

Доктор не ответил. Не любил повторять.

– О, какие серьёзные книги мы тут читаем. Похвально. – Он посмотрел на вторую, аккуратно заправленную кровать. – А кто у нас тут? Никого? – Тут жена.

В глазах-горошинах у Бурдакровича недоумение. – Жена? – Он белую шапочку нахлобучил на брови. – Чья жена?

– Моя, – промямлил Стародубцев, ощущая неприятное жжение под сердцем. – Она медсестра.

– Пардон, я не понял. Кто здесь лежит? Медсестра или жена? Тупо глядя на свою забинтованную ногу, больной сбивчиво, смущённо стал объяснять.

– Мы так договорились со старым доктором. – Понятно. – Бурдакрович улыбнулся. – А с новым доктором как вы договариваться будете? – Ну, как скажете.

– Хорошо. Разберёмся.

За дверями палаты Бурдакрович стёр улыбку – холёной рукою провёл по губам и нахмурился. Войдя в ординаторскую, он вызвал к себе «на ковёр» кого надо и учинил разнос. Негромко, но твёрдо приказал медсестре, чтобы в сию же минуту она отыскала и в кабинет пригласила Олю Домкратовну, или как там её…

Седая и покорная Доля Донатовна вскоре пришла и, не ожидая ничего хорошего, молча постояла на пороге, неплотно прикрыв за собой дерматином оббитую дверь.

Доктор мельком глянул и опять что-то деловито продолжал строчить – перо поскрипывало. Ощущая непонятную неприязнь к Бурдакровичу, утомлённая женщина хотела опуститься на стул, но не решилась. Продолжая стоять у порога, она теребила свою толстую косу, давно уже «метелью занесённую».

Неподалёку висела таблица Снеллена – таблица для проверки остроты зрения. И Доля Донатовна поневоле стала проверять свою остроту, но вскоре в глазах замелькали разноцветные мошки, и от таблицы пришлось отвернуться. Облизнув пересохшие губы, женщина стала рассматривать ординаторскую, уже слегка изменённую – под стать изменившемуся времени.

На стене, где обычно висел портрет руководителя страны, виднелся еле заметный светлый квадрат пустоты, посредине которого после землетрясения прочертилась крестообразная трещина.

Пустота наблюдалась и в книжном шкафу под стеклом, где ещё недавно плечо к плечу стояли, годами пылились никому не нужные тома партийной литературы, вроде бы не обязательной, однако желательной в кабинете каждого начальника. Теперь такая надобность отпала. Хотя не у всех.

– Вы ко мне? – не поднимая головы, поинтересовался доктор, как будто в кабинете был кто-то ещё. – Что хотели?

– Дак это вы хотели. Я из палаты мужа. Стародубцева. Бурдакрович поставил точку в длинной писанине. Перстень с золотою печаткой покрутил на указательном пальце левой руки.

– Оля Домкратовна, или как вас, простите? Посторонним в палате нельзя находиться.

– Да какая же? – Губы её задрожали. – Какая же я посторонняя? Да он, если узнает, что случилось, он помрёт.

– Что-что? Вы о чём это?

– О том, что сотворилось. В державе-то у нас. Поигрывая фонендоскопом, доктор едва не присвистнул от изумления.

– Так он что же? Не знает ещё? Ну, так рано или поздно всё равно узнает.

– Только не сейчас! – умоляла Доля Донатовна. – Он ещё слабый! За ним надо ухаживать!

Доктор выслушал её, стараясь не замечать, как сильно постарело мокрое от слёз, желтовато-бледное лицо.

– Ну, хорошо, – сурово снизошёл он, без надобности глядя на какую-то бумажку. – Можете ещё немного с ним побыть. Вы действительно медсестра?