Запасной мир - Дроздов Анатолий Федорович

Нас взяли на базе империи, куда выманили для отчета. Поначалу мы сочли это ошибкой. Предположить, что миротворцы убивали детей, мог только больной человек. Но больными они не были. Империя бодалась с Россией, мы подвернулись под руку. Объявить русских садистами – что может быть лучше? Я предложил снять запись с мнемосканера. Пусть судят за расстрел банды – и только меня. Парни не виноваты: они выполняли приказ. Мне ответили, что мнемозапись не доказательство. Сканеры появились не так давно, вживлены немногим. Адвокаты нашли экспертов. Те подтвердили: мнемозапись подделке не поддается. Их мнение проигнорировали. Россию следовало наказать, империя не хотела упускать случая.

Муса в деле не фигурировал. Объявили, что террористов расстрелял имперский дрон. В сеть выложили фотографии: горелые остовы машин, разбросанные вокруг них тела. Даже на этом империя зарабатывала очки.

За процессом стоял режиссер. Россия пыталась протестовать, слала дипломатические ноты, но напрасно. Меня приговорили к пожизненному заключению, парней – к двадцати годам каждого. На суде мы отрицали вину, обвиняли следствие в фальсификации дела. После приговора Россия пообещала пересмотреть ряд соглашений. В Брюсселе поняли, что перегнули палку. Нам предложили помилование – если признаем вину. В конце концов дело сделано: Россия скомпрометирована, общественное мнение создано, мавр может уходить. Держать его в тюрьме нет смысла.

Мы отказались. Это сломало сценарий. Помилование он предусматривал, а вот отказ от него – нет. Такое не предполагалось в принципе: как это, предпочесть свободе тюрьму? Растерялись и придворные журналисты. Некоторые пытались вякнуть: русские по натуре – рабы, поэтому выбирают неволю. Не прокатило. В Сети есть идиоты, но их не так уж много.

В тюрьме меня посетила Катя. Она принесла мне Мирку – чтобы не скучал. Ей это разрешили, так же, как свидание. Видимо, рассчитывали, что Катя уговорит меня. Они не знали о ее даре. Для снятия мнемозаписи нужен прибор, сестре он не требовался. Катя ушла в слезах. Я надеялся, что она расскажет отцу и тот вмешается. Не получилось.

Нас отправили в Рудник. Эта шахта-тюрьма пользовалась дурной славой. Сюда отправляли серийных убийц, маньяков и прочих отморозков. В Руднике добывали радиоактивные металлы. Фонило там так, что ломалась даже защищенная электроника. Я знал это как никто другой, поскольку ее ремонтировал – образование и квалификация позволяли. Парни вкалывали в штреках. Кормили в Руднике скудно, а высокая радиация гарантировала лучевую болезнь. В империи рассчитывали, что мы сломаемся. Не вышло. Тогда нас начали бить. Строили в бараке, выводили одного и месили его дубинками на глазах у остальных. Другие охранники в это время держали нас на прицеле. После нескольких экзекуций я понял: будет взрыв. Парни бросятся на охрану, и их перестреляют. Возможно, этого и добивались. Империя загнала себя в угол и теперь не знала, как из него выбраться. Гибель русских во время бунта могла стать подходящим выходом.

Как ремонтник я имел доступ к Сети Рудника. Под контролем, конечно. Но контролер должен знать дело не хуже ремонтника. С кадрами в Руднике было плохо. Радиоактивный фон и невысокая зарплата – плохие стимулы для хороших специалистов. Системного администратора в Руднике не было. Поэтому когда однажды Сеть Рудника грохнулась – совершенно случайно, как понимаете, вызвали меня. В пультовой я пробежался по клавиатуре и заявил, что нужно смотреть сервер. Меня отвели к шкафу. Двое тюремщиков наблюдали, как я копаюсь. Скоро им надоело. Они отвернулись и стали болтать. Инвалида на протезах они не опасались. Что он может против двух здоровяков с пистолетами и дубинками на поясах? Они не служили в Африке…

Вырубив и сковав наручниками тюремщиков, я заглянул в пультовую и проделал то же со скучавшим оператором. Затем подключился к Сети и заблокировал отсеки с охраной и руководством тюрьмы. Их отделяли от остальных помещений стальные перегородки – мера против бунта. Еще в Руднике имелась защита от внешнего нападения: бронированные рольшторы на окнах, блокировка дверей и ворот. Все управлялось с компа и, естественно, было задействовано. В Руднике существовала защита от несанкционированного проникновения в Сеть: всякие там сканеры и распознаватели. Но такие системы делают интеллигентные люди в расчете на интеллигентных преступников. То, что можно войти в систему, просто захватив пультовую, им в голову не пришло. Кто же впустит туда хакера?

Заблокировав тюремщиков, я включил громкую связь и сообщил им о захвате. Предупредил: или они сидят тихо, или я пускаю газ из противопожарной системы. Тот вытесняет из воздуха кислород, дальнейшее – понятно. Подтверждая свои слова, я это продемонстрировал. Хлынувшая в комнаты углекислота вызвала у тюремщиков панику. Героев не нашлось.

Пока тюремщики калякали о делах скорбных, я вышел в Сеть и сообщил миру о захвате. Объяснил причину. В подтверждение выложил ролики, на которых охранники избивали моих парней. Найти записи труда не составило – видеокамеры в Руднике были натыканы повсеместно.

Я ждал, что штурмовая группа прибудет через час или два. Однако они медлили – видимо, не могли поверить. Один человек захватил хорошо охраняемую тюрьму? Быть такого не может! Они пытались связаться с руководством Рудника, но безуспешно. Все виды связи с тюремщиками я отрубил первым делом. Так что я полюбовался скандалом в Сети и даже дал онлайн-конференцию. В ходе ее сказал все, что думал о нашем приговоре и о тех, кто его организовал. В выражениях не стеснялся. Ругался по-русски, но доброхоты переводили. Каждое мое высказывание получало море комментариев. В основном меня поддерживали. В разгар этого праздника позвонили из посольства России. Спросили, есть ли жертвы? Я заверил, что нет. Меня попросили избегать их и в будущем, я пообещал. Меня уведомили, что защитят от расправы. Этому я не поверил, но, видимо, кто-то кому-то все же позвонил.

Когда прибыла кавалерия, я подключил наружные камеры напрямую к Сети. Объявил, что сейчас будет прямой репортаж о расстреле узника. Затем покинул пультовую и вышел за ворота. Увидев направленные на меня стволы, поднял руки. Стрелять они, однако, не стали. Даже не били…

Следствие не затянулось. Обвиняемый был один, показания давал без принуждения. К тому же они спешили. Империя влезла в дерьмо и пыталась очиститься. Издевательства над заключенными вызвали международный скандал. Россия отозвала из империи своего посла и выслала из страны имперского. Объявила о заморозке ряда направлений сотрудничества. Это рассказал мне адвокат. Судили меня на месте преступления – в Руднике. Здесь же привели в исполнение приговор. В империи смертную казнь заменяет высылка в Запасной мир…

Глава 7

…Шлепки по воде вырвали меня из прошлого. Я прислушался. Ко мне кто-то плыл – звук явно приближался. Вскочив, я подбежал к калитке и приоткрыл ее. Засов и петли не скрипнули: днем я их хорошо смазал. Ночное зрение высветило на речной глади продолговатый предмет. Лодка, в ней два человека, правят к мосткам. Оба в плащах. Один на веслах, второй за рулем. Вот, значит, как…

Я подождал, пока они причалят. Видеть меня они не могли. Темно, а имплантов с ночным зрением у них нет. В последний миг гребец убрал весла, и лодка громко стукнулась скулой в доски мостков.

– Тише! – прошипел голос, и я узнал его. Сам мастер Иззи! Надо же! Такая честь!

Гребец выбрался на мостки. На нем был плащ с капюшоном, не позволявший разглядеть лицо, но по движениям я догадался: немой. Значит, работают вдвоем. Ожидалось. Чем меньше посвященных, тем легче сохранить тайну.

– Как сделаешь, неси его сюда! – прошипел толстяк. – Зверька не трогай: его трудно поймать. Он не расскажет.

Толстяк задавленно хохотнул. Немой что-то промычал и направился к калитке. Я прикрыл ее и, скользнув в сторону, прижался к забору. Попробовал, легко ли выходит из ножен кинжал. Нервы, блин…

Немой не стал ломиться в калитку, а перемахнул через забор. Мягко спрыгнув во двор, он сбросил капюшон с головы и огляделся. Я вжался спиной в плахи. Видеть меня он не мог – слишком темно. Но мне показалось, что взгляд его, скользя по забору, на мгновение замер на мне. Заметил или нет? В следующий миг я едва не выругался: лицо немого было зачернено. Да что ж это? Откуда в Средневековье эти ухватки?