Тени Донбасса. Маленькие истории большой войны - Олег Юрьевич Рой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За что вы сражаетесь? — спрашивает корреспондент.
— За жизнь, — твердо отвечает Андрей. — За мир.
За считаные месяцы его мир изменился. Он совсем не такой, каким был раньше. Мир разделился на «до» и «после». В его мире больше нет пересадок на кольцевой, кофе с собой, модной стрижки, французской рубашки. Там не говорят о художниках, лишь обмолвятся о «музыкантах»[12] — с уважением. Здесь всё совсем по-другому. Идет битва — не за последний айфон или билет на «Щелкунчика» в Большом, идет битва за мирное небо над головой. За жизнь. И не важно, кем ты был до, что ты делал, чего страшился и о чем мечтал. Важно, кто ты есть сейчас. И парни, которые прибыли сюда, — такие, как Андрей, многие-многие жители больших и маленьких городов, оставившие привычный уютный мирок, чтобы сражаться за свою страну, — знают это. Они — настоящие герои вне зависимости от наград.
Аня смотрит на изумрудную зелень парка и город, лежащий за этим зелёным морем, улыбается городу и миру. Кот щурится на подоконнике. Девушка отставляет чашку и грациозно, будто танцуя, подходит к платяному шкафу. У Ани много красивых платьев, но сегодня выходной, потому она игнорирует свои наряды. Вместо шёлка и ситца Аня выбирает висящую на плечиках мужскую рубашку. Осторожно снимая плечики с вешалки, подносит рубашку к лицу, зарывается в ткань, втягивая носом запах…
Она вспоминает день, когда впервые надела эту рубашку. Вернее, не так: это Андрей набросил свою рубашку на Анины обнажённые плечи, когда они только въехали в эту студию и поздней ночью решили выйти на лоджию, чтобы любоваться светом фонарей, пробивающихся сквозь листву. На короткое мгновение ей становится грустно — его нет уже так долго. Кажется, это было совсем недавно. И кажется — ужасно давно. Вот и сейчас его нет рядом, он пока очень далеко, но она ждёт…
В этой рубашке, в ощутимой только ей самой ауре их аромата она чувствует себя в полной безопасности. Иногда Аня ходит в ней целый день, если не нужно никуда идти. Иногда — надевает вечером, придя с работы, или даже просто набрасывает на плечи, когда становится не по себе, когда холодной змеёй подкрадывается страх.
Он знал, что так будет, — он вообще, кажется, всё знает, всё может предусмотреть. Когда они расставались, он сказал ей:
— Если тебе будет грустно, надевай мою рубашку.
Андрей не объяснил, зачем это надо, но она послушала его. И первый раз набросила её на свои плечи через несколько дней — после выпуска новостей.
Она смотрит каждый выпуск новостей, но больше не боится. Почему? Потому что верит. Потому что надеется. И потому что любит.
Больше жизни любит того, кто набросил на её плечи эту рубашку.
Надеется, что их разлука не будет долгой — и теперь каждая сводка новостей говорит ей об этом.
Верит, что с ним ничего не случится. И знает, что он вернётся к ней, потому что любит. Эта любовь хранит их в самых страшных испытаниях. Эта любовь делает его непобедимым. Невидимой рукой их любовь отводит от него пули и осколки, слепит глаза снайперов и заставляет снаряды пролетать мимо, не причиняя вреда.
Потому что сильнее смерти любовь и тот аромат, в который она закутывается, как в одеяло, и который он там, на Донбассе, тайком вдыхает, прикладывая к губам её шарфик, повязанный на вокзале в момент расставания, — это запах их любви. Их будущего. И сама Смерть робеет, ощутив этот еле уловимый запах…
Он вернётся. Уже скоро. Она знает это.
Этот мир уже никогда не будет прежним, но он вернется, и они построят его заново. И будет платье, будет торт, «двушка» у парка, будут двое детей — мальчик и девочка, а лучше чтобы близнецы.
Часть II. Дети подвалов
«Россия, проснись!». Дети из села Любечане, Брянская область, 2 марта 2023 года
Взрослый
Лето. Димка валялся на кровати. Димка не делал зарядку. Димка завтракал бутербродом вместо каши. Димка долго читал книжку. Все — потому что лето. Каникулы. Сейчас бы еще с пацанами в футбол погонять.
Но мама не велит. Мамы сегодня весь день не будет дома. И, уходя, она говорит:
— Только не выходи никуда, малыш? Пожалуйста.
Димка фыркает. Какой же он малыш? Он уже взрослый ведь, целых восемь лет.
— Слышишь? Никуда не ходи. Я тебя очень прошу. Скоро я увезу вас туда, где не стреляют. Там будет безопасно. Нагуляешься еще.
Стреляют только по мастерским у железки, не по жилым домам. Но что-то в глазах матери сквозит такое, что не позволяет ему ослушаться. Ключ в двери поворачивается. Мамы сегодня не будет весь день. Она уезжает в Донецк за продуктами для магазинчика.
У Димкиной мамы длинный список. («Дрожжей закажи, дочка. Совсем вышли. Как теперь печь?» — скажет Марья Алексеевна из седьмой квартиры.) И мама закажет. В списке будут дрожжи, макароны, томатная паста в жестяных банках, мивина[13], мука, подсолнечное масло… Продукты нужны всем, а магазинчиков в городе почти не осталось. Димкина мама не считает, что она делает что-то особенное, но Димка знает — его мама очень крутая. Папа говорил, что «механика» — не женское дело, но мама выучилась водить красный «лансер» с прицепом еще давно. Теперь пригодилось. Больше-то некому — все мужчины в ополчении.
Мама возвращается с работы поздно. Суп она вчера сварила, но дома кто-то должен убраться. Димка моет посуду. Запускает стирку. Подметает полы. Когда поднимется Лёха с первого этажа, Димка с мокрыми коленями как раз будет выжимать тряпку.
— Всё полы намываешь? Ты что, девчонка? — смеется Лёха.
— Сам ты девчонка! — дает ему тычок Димка. Завязывается борьба в коридоре, мальчишки сопят. Наконец Димка кладет друга на лопатки и наставительно говорит: — Просто ты малой еще, а я уже взрослый.
— Я не малой! — обижается Лёха. — А вот Славик говорит…
— Хай говорит, — отмахивается Димка. — Пока отец воюет, я за мужика в доме. А настоящий мужик никакой работы не боится.
Димке восемь лет, но он уже про
