Пробуждение Посейдона - Аластер Рейнольдс

class="p1">- Я уже поговорил с твоим дядей. Он был первым человеком, с которым я обсудил это. - Ру легко пожал плечами. Под мышками у него были темные пятна, перевернутые треугольники, похожие на две маленькие карты Африки. - Я знаю, что меня должны были исключить из рассмотрения, но думаю, что оставить меня в списке было способом Мпоси дать нам шанс на примирение.

- Я не... - начала Гома.

- Они предложили мое место другому кандидату, но оказалось, что возник вопрос с его обязательствами - когда дело дошло до решения, он не захотел идти, поэтому они изо всех сил пытались найти кого-то другого. Когда я спросил Мпоси, можно ли мне вернуться в экспедицию, он сказал, что это решит ряд трудностей.

Гома покачала головой, разрываясь между радостью и раздражением. - Я разговариваю с Мпоси почти каждый день - он никогда ничего не говорил!

- Я попросил его не сообщать тебе, пока все не обдумаю. Он просто делал то, о чем я просил. Ты можешь сердиться, если хочешь, но не вини его. - Он покосился на Гому своими усталыми, подернутыми грязью глазами. - Ты довольна, не так ли?

- Я... шокирована. И довольна, да. Более чем довольна. Я в восторге. Это... лучшая новость, на которую я могла надеяться. Пожалуйста, скажи мне, что ты уверен в этом. Я не вынесу разочарования, если ты передумаешь.

- Когда я что-то решаю, - сказал Ру, - это, как правило, остается решенным.

- Но с медицинской точки зрения...

- Мпоси договорился, чтобы доктор Нхамеджо навестил меня. Он мало чего не знает о синдроме накопленной кислородной токсичности - этот человек практически написал учебник по СНКТ. Я тоже точно видел, насколько испорчена моя нервная система. Но он говорит, что с правильными лекарствами, правильным уходом я мог бы пережить период спячки, как и все вы.

- Это были танторы, не так ли? Что я тебе говорила о теории Травертина?

- Я не знаю, верить ли мне в такую возможность или просто отмахнуться от нее. Все, что я знаю, это то, что если есть хотя бы малейший шанс на то, что это правда, я хочу быть частью этого.

Гома посмотрела на тело Агриппы, задаваясь вопросом, была ли смерть матриарха решающим фактором в изменении мнения Ру. Возможно, до сих пор он по-настоящему не принял решения.

- Ты будешь скучать по стаду, наблюдая за тем, как они двигаются дальше, - сказала Гома.

- Не совсем. Мы еще не уехали, и, в любом случае, пройдут годы, прежде чем мы полностью потеряем контакт с Крусиблом. Я намерен бодрствовать столько, сколько мне позволят.

Гома едва осмелилась задать следующий вопрос, который занимал все ее мысли. Если Ру принял участие в экспедиции, означало ли это, что она также подтвердила свою приверженность их отношениям? Спрашивать сейчас, даже самым косвенным образом, было бы непростительно. В их последние месяцы на Крусибле для этого было достаточно возможностей.

Гома почувствовала, что начинает плакать, что выражало одновременно радость от новостей Ру и невыразимую печаль из-за потери слона. Но радость и печаль смешивались, окрашивая друг друга, и она знала, что со временем все будет хорошо.

- Без тебя я бы никогда не справилась с этим.

- Да, ты могла бы, - сказал Ру. - Потому что ты сильная и упрямая, и я тебе не нужен так сильно, как ты нужна мне. Но все в порядке. Ты тоже меня понимаешь. И если ты не против, я все равно хотел бы остаться твоим мужем.

Вскоре настали последние месяцы, а затем и последние недели. Гома ожидала, что Ру выразит опасения по мере приближения дня отъезда, но на самом деле он был непреклонен, отказываясь признавать малейшие сомнения. Возможно, это был блеф, но если так, то он был чрезвычайно убедительным.

Гоме хотелось бы, чтобы она разделяла такую же решимость. По мере того как шел обратный отсчет дней, перспектива отлета начала все сильнее сказываться на ее эмоциях. Она поймала себя на том, что зацикливается на аспектах своего мира, которые до этого воспринимала как должное, заново оценивая их теперь, когда знала, что их у нее отнимут: специфический сезонный привкус морского бриза в это время года, тяжелый от груза микроорганизмов; набухающее солнце в сумерках, созревающее когда оно встречалось с горизонтом; узоры облаков в виде конских хвостов; блеск и мерцание колец, которые, несмотря на их происхождение, были, несомненно, прекрасны. Даже созвездия, изуродованные и вытесненные из своих классических форм - они подверглись бы дальнейшему отчуждению с высоты Глизе 163. Скоро наступит последнее утро, последний день, последний закат. Она измеряла свою жизнь этими мыслями, а затем упрекала себя за то, что просто не наслаждалась такими удовольствиями, пока еще могла. Мысль об уходе из Крусибла заставила ее оцепенеть от самобичевания, пронзенная чувством, что она совершает акт серьезного предательства по отношению к самому миру.

Обычно она чувствовала себя лучше после разговора с Ндеге.

- Ты привыкнешь, - сказала та своей дочери. Она говорила одно и то же, раз за разом. - Вот что происходит. Моя мать покинула Землю и больше никогда ее не видела. Но она прожила свою жизнь и никогда не оглядывалась назад через плечо. Ты сделаешь то же самое.

- Это разорвет меня на части в тот день, когда я уйду.

- Так и будет. Но ты поправишься. Мы все выздоравливаем.

Им разрешили прогуляться по парку под негласным наблюдением, но по какой-то причине Ндеге настояла на том, чтобы Гома вернулась в дом. Теперь они были одни за ее столиком, и Гома спокойно осознавала, который час, и тот факт, что она хотела бы быть в слоновьем заповеднике до наступления вечера.

- Завтра мне нужно быть в Намбозе, - сказала она, - но через несколько дней я вернусь в Гочан.

- Я уверена, что так и будет. Но прежде чем ты уйдешь, я хотела бы дать тебе кое-что.

- Ты и не обязана это делать. Я не смогу много взять с собой на корабль.

- Не сможешь или не захочешь?

У Гомы не было ответа на этот вопрос.

На столе стояла темная деревянная шкатулка, которую Гома не узнала. Ндеге открыла крышку, обнаружив гнездо из папиросной бумаги. Она осторожно отодвинула бумагу, положила ее рядом с коробкой, а затем достала шесть фигурок в индивидуальной упаковке. Она вытащила каждую из тканевого кокона и