Под знаком Льва - Леон де Грейфф

Сонатина ре минор

Замедленно сеетсядождь по низине.На летнюю сельвудождь сеется зимний.Льняная завесавдоль мокрой долины.Медлительный ливень,протяжный и длинный.Растрепан тростникводянистой трепальней,растрепаны листьявзлохмаченной пальмы,и в горле у речек —разбухшие комли.Рыдают о чем ли,тоскуют о ком ли,дымясь над землею,туманы печали?Чьи пальцы нажалина нервы рояля?На мягкие клавишивкрадчивой грусти?Адажио лентодождем в захолустьескользнуло, как лента,на листья и гравий, —адажио ленто,нон танто, пьюграве,[64]соната бог вестьиз чьего реквизита,в ключе си бемоль,ну, а кто композитор?Чьи пальцы нажалина нервы рояля?Адажио ленто,как память печали,налево — дождии туманы — направо.Адажио ленто,адажио граве!

Замедленно сеетсядождь по низине.На жаркую зеленьдождь сеется зимний,на заросли вереска,на луговину…Труба водостокахрипит горловиной,и стонет стеклоот его перестука,и скука скулит,как побитая сука-Льняная завесавдоль мокрой долины.Медлительный ливень,протяжный и длинный.Корявые корниУ паводка в горле.Сотлели мечты,и желанья прогоркли.И ржавчиной рыжейпроникнула влагав железо амбицийи в бицепс зигзага.Соната бог вестьиз чьего реквизита;в ключе си бемоль,ну, а кто композитор?

Чьи пальцы нажалина нервы рояля?

Мелодия ливня,подобная дыму,твердит, что я сноваувижусь с любимой.

Чьи пальцы нажалина нервы печали?

Льняная завесавдоль мокрой долины.Медлительный ливень,протяжный и длинный.

Фантазия квази уна соната[65] до мажор

Wer reitet so spät durch Nacht und Wind?

Allegro agitato[67]

О чем поет ветер?Ливень аккомпанирует ему на рояле.

А впрочем, поет ли ветер?Пожалуй, он простобормочетобморочные словаречитативом,но слова эти сродни преданьям Шахразадыили сказанью об Одиссее…

Дневник ветра?Скорее — ночник верыв легенды, мифы, россказни и сказки,фантазии, выдумки, преданья,сказанья, саги и былины,в баллады и романсы, в приключеньяЛанселота и Джиневры,[68]в грядущие событья и в былые происшествия —в нечто, имевшее место тысячелетья тому назадв юных странах, не ведавших еще усталости,преисполненных жизненными соками и отвагой,или на руинах дряхлых империй.Ночник веры в случившееся недавнои бог весть когда,в растворившееся в чреве векови в зачатое в чреве грядущей зари,в устоявшееся, в хаотичное.

Поет ли ветер?Пожалуй, он простобормочетобморочные словаречитативом —но слова эти сродни преданьям Шахразады,повествованью Марко Поло,сказанью об Одиссее.

Дневник Ветра?Скорее — ночник верыв Тысячу и Одну Ночь Тоски,ибо Шахрияр нагоняет на меня тоску,Аладдин и Синдбад переполняют меня печалью.Дуньязада и Шахразада —два крыла одного чуда,одной фантазии и тайны.Тысяча и Одна Ночь Тоски —юной тоски и в то же время древней,вечный мотив, приводящийне к вагнеровской «Гибели богов»,[69]которая в свою очередьсводится к траурному маршу Зигфрида,[70]а мотив угасанья, в котором — ни гранабожественного и эпического.О ветер, вечный мотивна струнах квартета,угнездившегося у меня в мозгу.

Бормочет обморочный ветерречитативомкровоточащие слова,которые сродни преданьям Шахразадыили сказанью об Одиссее.

Откуда возник он, ветер,парящий в кроне кедра и дуба?Спустился с гор? Прилетелс восторженного Востока,пресытясь ароматами бальзамов и алоэ?

Явился бог весть откуда,просмоленный ароматом солончаковой гари?

Бродячий бард, взвихренный ветер,медной гортаньютрубящий суровые гимны!Кто он? Пиратствующий викинг?Корсар, настигающий галеоны[71]с грузом серебра, и алмазов,и наложниц, которые ослепительней солнца?Крылатый смерч,избороздивший в печальном полетеширь и размах Древнего Океанаот Южного Креста до Волопаса?Тоска моя, печаль моя, ветер,стремительный Фаэтон[72]на колеснице Луны и Солнца!

Порывистый ветер спускается с гор,пропахнув кедром и дубом,прилетает с восторженного Востока,пресытясь ароматами сандала и алоэ,просмоленный солеными запахами йода,ветер, друг мой многоголосый,всегда возникающий бог весть откуда.

Поет ли ветер?Ветер, ветреный скиталец!Пожалуй, он простобормочетобморочные словаречитативом,—но слова эти сродни преданьям Шахразады,повествованью Марко Поло,сказанью об Одиссее.

В этом ветре Тысяча и Одна Ночьмоей усталости!Едва родившись, он стал мудрее старца.Он и грудной младенец, и старик.О чем поет он, ветер?

Яростно перебирает он струнырастрепанных пальм и бамбуковых зарослей.Какая гармония мятежной мощи,какая свобода блуждающих ритмов!Скитанье мелодий, вскипающих смерчем,ломающих тонкий настил тишины —словно в бетховенском «Кориолане».[73]Быть может, он лишь увертюрак затевающемуся урагануи громоздящемуся на горизонте грому?Глашатай грозы,герольд назревающихмолний?

Пой, брат мой, пой,отважно и яростноперебирайвековые струны стволов,куй чистые аккордыбетховенского вдохновеньяна наковальне светящейся клавиатуры,на наковальне угрюмой ночи!

О чем поет ветер? Какие гимныбетховенской мощивырываются из его медного горла?О чем поет ветер?Ливень аккомпанирует ему на рояле.О чем поет ветер? О Ночи…

Ночь развернула надо мнойкрылья черной мантии.Нынче Ночь в трауре: умерли звезды.Госпожа Ночь, ниспошли мне Сон.Пусть уснет моя Тоска надолго.И я — вместе с нею. О Ночь! Мы уснем навеки.Не буди нас Завтра, не буди Никогда!

Фантазия соль мажор

Фрагмент

ИнтермеццоЧто за диво:в угоду прихоти локомотивахолмы и утесы,торчавшие криво и косо,послушно легли под рельсыв ожидании рейсаплывущего по насыпи паровоза.В поэзию гор втесалась гладкая прозамостов и туннелей.В эпоху параллелей и плавной спиралидолой вертикали!Да здравствуют горизонтали!Уклон не должен превышатьноль, ноль ноль пять!Во имя грядущегоскоростного векаплевать на не едущего, а идущегочеловека!

Инженерский куражнарушил пейзаж.Впрочем, я не гожусь в арбитры,ибо на всякие там мольберты и палитрымне наплевать с высокой башни.И все-таки: где он, пейзаж вчерашний?Черт побери! Странная штука:чем новее техника, тем свирепей скука.

Выходит, инженерское честолюбие,поскольку оно острозубее,обходится дороже тщеславиягоре-поэта.Или не вправе яобнародовать это?

Ноктюрн №3 фа мажор

Аdagietto cantabile[74]

По милости, по приговору ночимой дух почил в покое, в мире, в бозе.

Не просит ничего он и не хочет,дивясь и сам такой метаморфозе.

По милости, по приговору ночи,надевшей непроглядные одежды,уже не разрывает душу в клочьяорел надежды.

И, повинуясь прихоти инерций,закону притяженья одиночеств,среди веков и звезд блуждает сердцепо бездне ночи.

В холодной мгле, как в раскаленной лаве,расплавилось тщедушное тщеславье,но сердце, слава богу, все же радотому, что ничего ему не надо.

Послушный лишь капризам бури, в бозепочил мой дух… И это было, словномои стихи (и даже те, что — в прозе)истреблены на плахе поголовно.

Прощай, тропа карабканья, и срывов,и сопереживаний, и участья,прощай, пора порывов и приливов,ведущих или в бездну, или к счастью.

Усну-ка в бозе. В склеп, ослепнув, слягу.Ведь над почившим никогда не каплет.Я — сам себе наливший яду Яго.Я — сам себя загнавший в угол Гамлет.

Токката.