Княгиня - Петер Пранге

Встретившись взглядом с изваянной женщиной, она невольно содрогнулась.

— Что это с вами? Вы застыли, прямо как Дафна перед Аполлоном!

Только сейчас Кларисса поняла, отчего это лицо так смутило ее. В глазах женщины она прочла тот же непокой, который переживала сама, ту же неизъяснимую и неотступную жажду, настоятельную потребность абстрактного действия, не направленного никуда и одновременно направленного на все сразу. Именно оно отпечатлелось на лице из белого отполированного мрамора. Насколько же глубоко сумел проникнуть в женскую душу творец скульптуры!.. Клариссу обуревало желание задать Бернини вопрос, и она, сознавая, что этого не следует делать, все же спросила:

— Кто служил прототипом этой скульптуры?

— Жена одного моего помощника. А почему вы спросили? Кларисса не ответила. Она была взволнована настолько, что не могла говорить. Ей вдруг страстно захотелось оказаться на месте той, с которой ваяли этот мраморный бюст, но желание это тут же сменилось страхом.

Не говоря ни слова, Кларисса повернулась и оставила маэстро в одиночестве.

Когда она вечером вернулась в палаццо Памфили, ее ожидал Уильям с письмом в руке.

— Спешная депеша, — с многозначительным видом произнес наставник — Из Англии.

Кларисса взглянула на адрес отправителя: письмо было подписано рукой лорда Маккинни, ее будущего супруга. Торопливо разорвав конверт, девушка стала читать. Дочитав послание, она недоуменно подняла брови и снова вернулась к началу.

«…король Карл принял решение править без парламента. Никто сейчас не в состоянии сказать, как и чем это обернется. Участь вашей и моей семьи под вопросом. Нам грозит оказаться в изгнании, без средств к существованию. Будучи католичкой, вы считаетесь внутренним врагом, как, впрочем, и я, пресвитерианин. Умоляю вас оставаться в Риме до выяснения обстановки…»

Кларисса отказывалась верить тому, что сейчас прочла. Перед ней возник слуга с огромной корзиной фруктов.

— Только что доставили. Вместе с приглашением кавальере Бернини.

17

Насколько же мудр промысел Божий! Конклав кардиналов явно не обошелся без него, принимая решение о назначении папы: если Урбан VIII даже на восьмой год понтификата по-прежнему не мог пожаловаться на здоровье, его болезненный брат Карло, уступивший ему папскую тиару и удовлетворившийся должностью генерала папской гвардии, скончался 25 февраля 1630 года в возрасте 68 лет от роду.

— Я готов позавидовать участи моего братца, — признался Урбан, поручая Бернини организацию траурной церемонии по случаю кончины генерала. — Римляне прощают папе все, что угодно, кроме затянувшегося пребывания на престоле. Мы же правим уже немало лет.

Что касалось Лоренцо, тот с великой охотой уступил бы это поручение кому-нибудь еще. Теперь ему предстояло не па одну неделю полностью посвятить себя идее о бренности человеческой — ужас, да и только! Скульптор же, будто олицетворявший саму жизнь, совершенно не желал омрачать сознание думами о смерти, мало того, не терпел никаких разговоров о костлявой в своем присутствии. Стоило ему взглянуть на крест с принимающим смертные муки Христом, как его тут же одолевал позыв к рвоте.

Слава Господу, и на этот раз ему помогал Франческо Кастелли! Время не терпело, празднества должны были состояться в августе с тем, чтобы хоть что-то предоставить народу взамен ежегодного карнавала, запрещенного нынче вследствие угрозы эпидемии холеры. И хотя Лоренцо приходилось буквально за уши тащить себя, он задумал не на шутку ошеломить римский люд. Если уж его вынудили воздать хвалу смерти, то это будет воистину грандиозный спектакль. Катафалк, куда предстояло поместить урну с прахом усопшего, увенчивал купол, на котором ликовала Смерть — ее изображал скелет со знаменем в руке. Замысел Лоренцо должен был воплотить, как всегда, Франческо, и в помощь последнему была выделена целая армия живописцев, вышивальщиц, ювелиров, портных и мастеров фресок.

3 августа в церкви Святой Марии в Аракоэли состоялась заупокойная месса. Инсценировка по замыслу Лоренцо вскоре вылилась в самое настоящее празднество, грандиозный триумф жизни над смертью. За кавалькадой Барберини, состоявшей из тысячи всадников, следовали богато убранные экипажи кардинальских фамилий, некоторые из них насчитывали до сотни членов. Колонна растянулась на многие мили, невиданное зрелище привлекло тысячи зевак, как нищих, так и представителей зажиточной прослойки Рима, заполонивших улицы вдоль пути следования процессии к церкви. Само окутанное фимиамом помещение церкви утопало в море цветов. Звучали речи, разыгрывали сценки, выступали хоры, участие принял даже кастрат Бонавентура, чей чарующий голос озвучил композицию Клаудио Монтеверди, капельмейстера собора Святого Марка в Венеции, лично прибывшего в Рим для участия в церемонии.

В то время как кое-где празднество стало переходить в массовые побоища, что было явлением почти обычным, часть гостей собралась в Капитолии — дворце и резиденции римского магистрата. Простой люд расположился буквально в двух шагах — на ступеньках чуть выше церкви. Кардинал-префект Рима, сын почившего в бозе высокопоставленного церковного служителя и племянник Урбана, пригласил сюда представителей знати по случаю вручения Лоренцо Бернини за его вклад в организацию траурной церемонии и в особенности за замысел катафалка титула почетного гражданина Рима и особой поощрительной премии в 500 скудо.

— Коль смерть — врата жизни, — сказал префект, надевая Лоренцо на шею золотую цепь — знак высокой оценки его заслуг как организатора, — то миновать сии врата с твоей помощью — одно удовольствие.

Когда Лоренцо, уже с цепью на шее, выпрямился, у него замерло сердце. Лицо удивительной красоты, такой, от которой глазам становится больно, улыбалось ему из толпы. Рассеянно пробормотав слова благодарности кардинал-префекту, он стал торопливо пробираться через толпу, мимо епископов и кардиналов, членов их семей, мимо Боргезе и Барберини, Киджи и Людовизи, Роспильози и Альдробандини, мимо воеседавшего на троне папы Урбана, окруженного присными и взмахом руки пославшего ему знак приветствия, почти в самый конец зала, где крохотной кучкой собрались представители рода Памфили.

— Примите нашу признательность за присланные вами великолепные фрукты! — поблагодарила его донна Олимпия. — Могу я вас представить своему деверю? Монсеньор Памфили только что вернулся из Испании, где побывал в качестве папского нунция.

Лоренцо машинально ответил на приветствие донны Олимпии, затем так же машинально поклонился стоявшему с ней страшилищу. Он был весь во власти смарагдового взора той, что теперь находилась почти рядом.

— Какое счастье видеть вас вновь, княгиня. Я думал, вернее, страшился того, что вы уже у себя дома, в Англии.

Кларисса раскрыла было рот, чтобы ответить Бернини, однако ее опередила кузина:

— Мои поздравления по случаю вручения вам золотой цепи, кавальере. Она прекрасно сочетается с вашим кольцом. Боги, похоже, благоволят к вам.

— Боги? — ответил Лоренцо, не отрывая взора от Клариссы. — Кто знает? Но на их земных представителей пожаловаться не могу.

— Вы имеете в виду папу и святой конклав? — переспросила донна Олимпия.

— Я имею в виду Амура, бога любви, и его посланников на земле.

Лоренцо чудилось, будто Клариссу окутывает розовый флер, нежный, как свет утренней зари. Ее красота казалась ему настолько совершенной, что лучше и представить себе было невозможно.

— Бог любви носит имя не Амура, а Иисуса Христа, — наставительно произнес нунций. — Смирение — вот чему он учит нас. И не забывайте, кавальере, что сия златая цепь в любой час может смениться пеньковой веревкой!

— Монсеньор, — не дала ему договорить донна Олимпия, — думаю, нам следует засвидетельствовать почтение папской фамилии.

Коротким и недобрым кивком распрощавшись с Лоренцо, Памфили подал ей руку. Лоренцо поклонился. Глядя им вслед, Бернини подумал о том, что не следовало бы злить монсеньора Памфили. Папскому нунцию предсказывали большое будущее, и кто знает, как высоко может еще вознестись род Памфили. Однако дурное настроение развеялось так же быстро, как и пришло. В конце концов, какое ему дело до большой политики? Главное, что он остался наедине с молодой княгиней!

Каково же было изумление Бернини, когда, обернувшись, он увидел, как ей отвешивает поклон Франческо Кастелли, его помощник. И что самое удивительное, княгиня, похоже, весьма благосклонно восприняла этот жест почтения, несмотря на явную неотесанность манер Франческо.

— Вы знакомы с моим помощником? — удивился Лоренцо.

Франческо залился краской смущения.

— Хотел тебе… сообщить, — сбивчиво заговорил он, закашлявшись, — что там, на улице, всякий сброд… Я уже сказал своим людям…