Мертвые воды Московского моря - Татьяна Гармаш-Роффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второе сообщение – четыре дня назад. Голос тот же:
– Меня беспокоит твое молчание… Надеюсь, что ты благополучно вернулся с Мальдивов… Позвони мне!
Третье и четвертое принадлежали тому же волнующему голосу, в котором от сообщения к сообщению нарастала паника.
Кто это мог быть? Что за женщина, столь хорошо осведомленная о планах Карачаева, требует от него звонка?
Это вносило коррективы в намерения детектива: первым делом он позвонил Ляле и попросил ее подъехать в квартиру Карачаева. Ляля обещала через час, и детектив принялся названивать, как собирался, на Петровку и в областное отделение.
Закончив переговоры, он посмотрел на часы: до приезда Ляли оставалось еще сорок минут. Кис решил посвятить их изучению семейных фотографий в надежде, что хоть одна из них выдаст интимный секрет Афанасия Карачаева…
Фотографий последнего водилось крайне мало. Зато уйма снимков, на которых позировала Яна. Как все хорошенькие женщины, она явно любовалась собой. Наверное, не осталось в ее гардеробе ни одной вещи, в которой не сфотографировалась бы девушка: и в купальнике, и в белье, и в ночной сорочке, и в смешной кокетливой пижамке, и в таком платье, и в сяком, и в брючках, шортах, майках, пиджаках…
На снимках же, запечатлевших ее отца, женщины возникали только в общих компаниях. Банкеты, приемы – все официально. На одной Кис обнаружил братцев, Афанасия и молодую женщину, улыбавшуюся большим ртом так, словно она собиралась заглотнуть объектив фотоаппарата вместе с фотографом. Секретарша, надо думать… Уж не ее ли голос остался на автоответчике? Мало ли что братцы считают их отношения с Карачаевым законченными, – Афанасий мог их законспирировать!
Он сунул фотографию в нагрудный карман, и как раз вовремя: раздался звонок в дверь. Приехала Ляля.
– Возможно, вы его узнаете, – вел ее Алексей к автоответчику. – Прослушайте все четыре сообщения сначала, а потом скажете мне, слышали ли вы когда-нибудь этот голос.
Однако, к большому разочарованию детектива, Ляля голос не узнала.
– На ваш взгляд, какого примерно возраста эта женщина? – Кис пытался извлечь хоть какой-нибудь толк из Лялиного приезда.
– По таким хриплым голосам трудно судить… Лет тридцать, я бы сказала. Но не поручусь.
Ляля погрустнела, и Алексей понимал: она все еще любила Афанасия. Умная женщина, она прекрасно отдавала себе отчет в том, что своим уходом три года назад дала Карачаеву полную свободу, и ни на что не претендовала. Что не избавляло ее, конечно, ни от запоздалой ревности, ни от печали.
«Лет тридцать». Секретарша на фотографии выглядела примерно на этот возраст.
– Хотя… – вдруг заговорила Ляля. – Вы не обратили внимания? У нее легкий говор какой-то… Включите еще раз, пожалуйста.
Они вслушивались внимательно оба. Действительно, интонация речи была несколько непривычной для московского уха, хотя сам выговор был правильным. Кис с Лялей переглянулись.
– Не могу угадать, – помотала головой Ляля.
– Мне тоже ни о чем не говорит, – согласился детектив.
– А это важно, Алексей?
– Не знаю. Найти бы ее – вот тогда бы и стало ясно, важно или нет…
Вернувшись, Алексей с удовлетворением обнаружил дома Ванюшку, которому вручил ключи от карачаевской квартиры и цифровой диктофон, наказав незамедлительно переписать все сообщения с автоответчика.
День заканчивался, оставляя тяжелое послевкусие неудачи. Неуютное это было дело – в нем детектив наобум совался в каждое подобие двери и, больно стукнувшись, обнаруживал, что дверь-то была, как в детской сказке, нарисованной, а за ней находилась каменная кладка, об которую он только набивал шишки на своем сыщицком самолюбии.
Ему срочно требовалась хорошая доза релаксации в виде общества Александры, и посему он, послав к черту компьютер с его рабочими файлами, с его синим мертвым мерцанием, отправился к Александре. Она ждала его у себя с ужином, с теплом, с легким смехом, с завитками каштановых волос на гибкой шее, с красным вином при свече, с нежными пальцами и чувственными губами – с любовью, с любовью, с любовью.
Глава 14
Есть семьи, в которых по вечерам друг другу не рассказывают о том, как прошел день. Есть семьи, в которых, напротив, это непреложное правило: таким образом и тема для разговора имеется, и возможность быть в курсе дел супруга, и знак внимания ему оказать.
У Алексея и Александры никакого правила на сей счет не водилось. Оба так уставали от общения с разными людьми за день, от суеты и беготни, что ничего рассказывать уже не хотелось. Они право «не докладывать» уважали, отчета не требовали – чаще развлекали друг друга забавными сценами из последних встреч, в которых особенно виртуозна была Александра. С присущим ей литературным талантом и сарказмом, она нередко делала смешные и саркастические «зарисовочки», а Алексей слушал с любопытством, отдыхая от своих мыслей.
О делах говорили только тогда, когда требовался совет или помощь. Причем Александра завела одно суровое ограничение: не за ужином! Ужин был их оазисом на двоих, убежищем от суеты, маленьким храмом наслаждения едой и обществом друг друга, освещаемым ритуальной свечой.
Алексей отнюдь не собирался нарушать сегодня «устав» – ему пока не требовалась ни помощь, ни совет Саши – и с удовольствием ел какую-то потрясающую рыбу под соусом, слушая ее едкий рассказ о посещении элитного стриптиз-клуба.
– …Стены обиты красным бархатом, – говорила Александра, – то ли ассоциация с красной тряпкой для быка, то ли с кварталом красных фонарей в Амстердаме, – уж не знаю, что творилось в головах дизайнеров, оформлявших клуб. Но представь и без того рдеющие мужские морды, разгоряченные алкоголем и видом почти голых девочек, елозящих чреслами по шесту! Красный цвет обивки придает этим мордам убийственный оттенок приближающегося апоплексического удара… И весь вечер мне непроизвольно хотелось набрать «03», – смеялась она.
У Александры был чуть хрипловатый голос и безумно эротичный смех. Мысли Алексея уже улетели далеко – в сторону скорой ночи и объятий любимой женщины…
Недавно он прочитал в интервью Джона Леннона, впервые опубликованном: «Я через что только не прошел, но нет в мире выше наслаждения, чем когда тебя обнимает человек, которого ты любишь». Эта фраза была подхвачена и растиражирована в прессе, где она цитировалась к месту и не к месту. Алексей никогда не понимал: почему людям нужна ссылка на слова авторитета, чтобы высказать простые истины? Они забывают о них, пока чужие слова им не напомнят? Или боятся произносить их сами – из страха показаться смешными и сентиментальными?
Алексей не боялся. Эти страхи остались в поре юной самолюбивой глупости, когда его мнения были еще зависимы от чужих оценок. Он давно стал взрослым и самостоятельным и называл теперь любовь – любовью, любимую женщину – любимой, желание – желанием и счастье – счастьем. И, уловив циничную усмешку в ином взгляде, он только думал: «Пока ты, приятель, не назовешь вещи своими именами – любовь любовью, а счастье счастьем, – у тебя их и не будет. Ведь то, что не названо, того и не существует…»
– Саша, а отчего бывает такая хрипотца в голосе? – вдруг встрепенулся Алексей. – Как у тебя?
– От природы, от бронхита, от повреждения связок… И еще спросонок, – улыбнулась она.
Это точно, спросонок Саша говорила чуть ли не басом. Ее даже пару раз принимали за Алексея. Но у той женщины в телефоне голос был не спросонок…
– А что, Алеша? Это важно? Я могу попытаться узнать.
– Нет, что ты, родная, совсем нет…
Он протянул ей руки, и она подалась всем телом навстречу, перебравшись со своего стула к нему на колени. Ее пальцы зарылись в жесткие завитки волос на его затылке, его ладони скользнули под легкую кофточку, на гибкую, нежную спину…
Кажется, ужин они так и не закончили.
Если учесть, что после упражнений по вычитанию у Киса ничего в разнице не оставалось, то понятно, что телефонный хрипловатый голос очень заинтересовал его. Год назад некая женщина хаживала к Карачаеву – ее видел Кеша. Она уже исчезла из орбиты Карачаева? Порвал ли он с нею? Или прятал свою любовницу, не слишком привечал ее дома, зная собственнический характер Яны? Но кто она? Секретарша Ольга?
Если учесть, что братцы ее уволили, то после отпуска она вряд ли заходила на свое прежнее рабочее место. А перед отпуском могла и не успеть узнать о смерти Афанасия Павловича, ее защитника и благодетеля. В силу чего записи на автоответчике вполне могли принадлежать ей. Как бы то ни было, по срокам секретарша уже должна вернуться с Кавказа, и ее следовало навестить. Кис покопался в бумагах, выудил из них телефон Ольги, предусмотрительно взятый у братцев, и позвонил.
Она согласилась на встречу быстро и весело, даже не задав классический вопрос: «А в чем дело?» – словно ее позвал ухажер провести приятный совместный вечерок. Это радовало предстоящей легкостью беседы и одновременно огорчало: ему придется сообщить ей о смерти Карачаева… Не любил Алексей быть вестником дурных новостей.
