Мертвые воды Московского моря - Татьяна Гармаш-Роффе

Впрочем, из всей гаммы чувств, вызванных в нем кратким телефонным разговором с секретаршей, самым сильным была досада: ее голос, звонкий и чистый, ничуть не напоминал тот, что оставил записи на автоответчике Карачаева.

Да, это была женщина с фотографии, найденной у Карачаева дома: большеротая молодуха лет тридцати. Она встретила его на пороге своей квартиры, словно ждала под дверью. Кис даже не нажал кнопку звонка – дверь сама распахнулась, едва старый гремучий лифт остановился на четвертом этаже, и в ее проеме появилась женщина, одетая в открытое летнее платье, больше похожее на широкий пояс: декольте проходило по кромке лифчика, а подол юбки едва прикрывал трусы.

– Ну что, пойдемте? – игриво спросила она его, едва завидев.

– Куда? – обалдел Кис.

– Ну не знаю, в ресторан или в кафе – не дома же сидеть? Вы ведь пригласите даму? – Большой ее ярко напомаженный рот расплылся в щедрой улыбке.

– Эээээ…. Конечно, – согласился Алексей. Выбора у него явно не имелось.

За спиной у Ольги, которую детектив мысленно окрестил «Эллочкой-людоедкой», за эти несколько секунд протекли три разные личности, и Кис вдруг сообразил: коммуналка! Он бросил взгляд на звонок: так и есть, кнопок было четыре, и у каждой водилась табличка с фамилией. Ольга, значит, устроила для соседей демонстрацию под названием «ко мне пришел мужчина». Что ж, забавно.

Они спустились вниз. Галантный Алексей предложил ей выбрать заведение на свое усмотрение – благо это был центр Москвы, Покровка. И уже через десять минут они сидели за столиком одного из тех заведений с кавказской кухней, что в изобилии расплодились по Москве за последние годы.

Алексей выждал, пока его дама сделает заказ, после чего приступил к делу.

– Знаете ли вы, что Афанасий Павлович умер?

– Да?! – сказала она, намазывая кусочек черного хлеба горчицей в ожидании заказанных блюд. – Жалко!

Придется признаться, что бывалый детектив оторопел. При упоминании о смерти, тем более близкого человека, люди обычно как минимум скорбели. Или – как минимум миниморум – изображали скорбь. Секретарша же не утрудила себя даже наигранным сочувствием.

«Ладно, – сказал себе Кис, – ты, девушка, играешь в открытую? Я тебе, голуба, подыграю в таком случае».

– Это не вызывает у вас никаких эмоций? – спросил он в лоб.

– Вызывает. Значит, он больше не будет мне денег давать, а это очень обидно.

– И почему же он давал вам деньги?

– А я ему наврала, что ребенок от него.

В этот момент принесли закуски и вино, и Ольга с большим интересом принялась ковырять вилкой запеченные рулетиком баклажаны, рассматривая, что там внутри.

– Он вам поверил?

– Не знаю. Но деньги давал.

– Он не оставил вам завещания на случай своей смерти? Не говорил вам, что намерен как-то обеспечить будущее ребенка?

– Насчет завещания не имею понятия, но не думаю. Афоня ненавидел бумаги даже на работе, по делу. Он их боялся, как черт ладана, все на братанов сваливал. А уж они только рады были – химичили там по-черному. Ему, бывало, на подпись сунут – подмахивал, не читая! Он хороший был, Афоня. Только глупый. Вообще не понимаю, как с таким опытом и с такими высокими постами за плечами он мог быть таким доверчивым. Его окрутить ничего не стоило!

Ольга отправила баклажанный рулетик в рот и запила его красным вином.

– Вы с его дочерью были знакомы?

– С Яной-то? Он несколько раз приводил ее на работу.

– И что скажете о ней?

– А чего говорить? Дочка как дочка. Балованная. Вела себя скромно, но я же чувствую нутром: наглая девка. Из Афони веревки вила. Почище меня будет.

– Карачаев прекратил с вами отношения из-за нее?

– Он мне не докладывал. Сказал однажды: «Олюнчик, завязываем». Ну и завязали. А мне чего? Одной заботой меньше: оргазм не симулировать. Деньги давал, и ладно.

– Вы его не любили?

– Люби-ила? – Ольга взметнула брови вверх. – А кто меня любил, чтоб я его любила?! Это что вообще за чувство такое – любовь? Кто это выдумал, блин?! В жизни все просто: мужчина хочет женщину – мужчина имеет женщину, а женщина имеет от мужчины подарки! Деньгами, или шубами, или женитьбой, в конце концов, – уж какая как управится. Вот и все. Где тут любовь, при чем тут?!

– Вы пытались женить на себе Афанасия? – уклонился от философских дебатов Кис.

– Ага. Пыталась. Не получилось.

Она уже приступила к шашлычку из осетрины, который ела с аппетитом, помогая себе намазанной горчицей корочкой хлеба и прихлебывая вино.

– Из-за Яны?

– Я же вам сказала: знать не знаю! Афоня сказал: расстаемся. И мы расстались.

Ольга вдруг положила вилку и корочку хлеба и взглянула пытливо на Алексея.

– А что это вы все к Янке клоните? Уж не случилось ли, часом, и с ней чего?

В проницательности ей нельзя было отказать. Кис решил продолжать игру в открытую и посему ответил просто:

– Случилось. Она утонула.

– Вот оно что… А теперь вы, значит, норовите узнать, не могла ли я Янку утопить, так, что ли? Типа мотивы хотите мои выведать?

– Ага, – согласился Кис. – Именно так.

Ольга вновь вооружилась вилкой и коркой хлеба и принялась есть.

– Мне на нее нас…ть с высокой колокольни. Афоня мне нравился, хороший мужик был, – а если у него дочка выкручивала, то мне до нее дела нет. У других мужиков жены крутят или мамашки – что же, их всех топить, что ли?

– Вы нашли другую работу? Другого любовника?

– А как же! – Ольга вдруг резко подперла снизу ладонями свое декольте, отчего груди ее чуть не выпрыгнули из лифчика. – Неужто с таким богатством не найду? Обижаешь, начальник!

Кис усмехнулся. Ее искренний цинизм ему, пожалуй, импонировал.

Ольга опрокинула бокал в себя, и тут же подскочил официант, услужливо наполнил бокал новой порцией.

– Дома вы у Карачаева бывали? С Кешей, племянником его, знакомы? – продолжал расспросы Алексей.

– Никогда. Никогда дома не бывала, никогда племяша не видела. Афоня постеснялся бы меня знакомить – вульгарна я для него.

– Это он вам так и говорил?

– Так – не говорил. А слышала я как-то разговорчик – вы ж понимаете, секретарша умеет ушки на макушке держать, верно? Так вот, братанчики наставляли Афоню: мол, чего ты с ней связался, она же вульгарна! А Афоня им в ответ: вульгарна, спору нет. Но мне она нравится!

Ольга засмеялась излишне громко и опустошила свой бокал, который снова немедленно наполнил бдительный официант. Надеется, бедолага, что в таком ритме посетители закажут еще одну бутылку. Непомерно дорогостоящую бутылку якобы французского вина. Но Кис сам почти не пил – он за рулем, – и второй бутылки не видать ни Ольге (хватит с нее), ни официанту.

– Ну, хорошо. А с кем еще дружил, с кем общался Карачаев?

– Какая дружба, шутите? Одни нужники, вот вам вся дружба.

Что верно, то верно – на таком уровне доходов понятие дружбы мутирует, Кис это не раз наблюдал…

– Все эти шуры-муры, любовь-дружба, – продолжала Ольга, – все это для старшего дошкольного возраста. А он давно вырос… И то я еще удивляюсь, что таким душевным мужиком сохранился… Все остальные – законченные сволочи!

Яркий рот ее вдруг дрогнул, скривился, и губы выпустили странный булькающий звук, отдаленно напоминающий короткое рыдание.

На вопрос «по ком звонит колокол?» Алексей знал четкий ответ: Ольга не Афанасия Карачаева оплакивала – себя. Свою несостоявшуюся любовь и своих состоявшихся «нужников»…

Он доставил секретаршу, совсем захмелевшую, домой, где она, торжествующе покачиваясь, прошествовала по коридору, привлекая внимание соседей по коммуналке, и исчезла за последней дверью, откуда послышался детский возглас.

Потянула бы она на два убийства, включая Яну? Дочурка как пить дать отвадила от нее Карачаева, – помимо коллег, которые не одобряли его связь. Могла ли Ольга отомстить?

Нет, не тянет… Такая не станет мстить. Она станет делать только то, что ей принесет выгоду. А месть – вещь непрактическая…

Иногда Алексей, человек отнюдь не меркантильный, раздумывал о том, что мир был бы куда здоровее, если бы был практичнее. Тогда бы пацанва не пополняла криминальные группировки, понимая, что дожить до уровня авторитета (причем «дожить» во всех смыслах, прямом и переносном) им вряд ли доведется. Тогда бы предприниматель не жадился, понимая, что нужно уметь инвестировать до того, как начнешь снимать с бизнеса сливки. Тогда бы молодые девки не выходили замуж за богатых стариков, понимая, что расплачиваться придется не только телом, но и душой. Тогда бы…

Тогда бы можно было избежать стольких ошибок! Но парадокс этой жизни заключался в том, что те, кто пытался урвать максимум от жизни, вовсе не отличались практичностью! Они отличались, напротив, слепым нетерпением, жаждой жить красиво здесь и сейчас, жаждой поскорее урвать свой кусок парной плоти власти и денег, забывая обернуться и осмотреться по сторонам да трезво оценить, чем они рискуют…