Последний клиент - Константин Измайлов

Сергею было известно, что и до замужества, неся нелегкую вахту у плиты в ментовской столовой, Нинон не бедствовала, и теперь, колдуя на домашней кухне над очередным кулинарным шедевром, она в подсознании грустила об утраченных возможностях в области организации бесперебойного питания оперативных сотрудников главка. И именно в эти моменты ее занимали мысли о создании пунктов быстрого питания, но не по примеру однообразных «маков» и иже с ним, а о собственно русской системе обмана, когда в точке общепита клиента обсчитывали так ловко и скоро, что он, сытый и благодарный, покидал бы место столования с некоторым изумлением, в дальнейшем не подлежащим никакому анализу. Бараньи котлетки на косточке — из них многого не выжмешь. А вот натуральный шницель, или, скажем, котлетка по-киевски, или ромштекс — вот необычайное пространство для эксперимента. Супы, где, как известно, самое дешевое и одновременно дорогое — вода из-под крана… Пудинги для диабетиков, которые никогда не знали мяса положенного сорта. Салаты столичные, ставшие могилой куриных потрохов и хрящиков. Со знанием разведенная пивом икра, копченая колбаска с повышенным содержанием влаги… Сколько всего таит в себе эта наука кулинария! Сколько серых, невзрачных личностей она смогла поднять до высот благосостояния и общественного признания…

А теперь умелой и ловкой Нинон оставалось лишь угождать ненасытному Грибману «Ленинградским» рассольником и украинским борщом, не имея возможности на практике использовать свои бесценные навыки облапошивания озверевшего от голода населения. Но при всем этом Нинон согревала мысль, что вот-вот, совсем скоро, ее господин получит кучерявую папаху, она родит ему, в свою очередь, ребеночка, а то и двух и чувство неудовлетворенности и невостребованности отступит пред вновь образовавшимися заботами и гордостью за саму себя — ведь не каждой поварешке удается выбиться в люди, перестать шарахаться, на грани остановки сердца, от каждого мечущегося в поисках дополнительного заработка сотрудника ОБХСС.

Грибман же с удовольствием вкушал все прелести своего госпитального состояния. Дырку в плече ему заштопали в тот же день, и он, не проведя и суток в больничной палате, удрал домой, к своим козлорогим, телефону и дивану, заскочив по пути следования в контору и вызволив из сейфа томящиеся без ласковых хозяйских рук баксы. Теперь он возлежал на диване, напротив телевизора, внушал нектар Диониса и закусывал все это маринованными огурчиками. Когда ему надоедало следить за мельканием электронных теней, он принимался разглядывать свои ноги, заботливо укутанные в толстые шерстяные носки из козьей шерсти, — от нечего делать Грибман шевелил пальцами, рисуя себе перспективы служебного роста, думал о благодати, источавшей его заботливой супругой, и временами постанывал, напоминая курсирующей из кухни в гостиную и обратно Нинон о своем беспомощном, вражеской пулей отягощенном состоянии. Но умные мысли мгновенно растворялись в ароматах выдержанного алкоголя и становились ласково неопределенными и умиротворяющими. Хотелось верблюдов на фоне египетских гробниц, шестидесятиградусного рома у кромки ни на секунду не замолкающего южного прибоя, какого-нибудь пустынного пляжа и сортира поблизости, чтоб не бежать до него, обжигая натруженные отдыхом пятки. Думалось о прохладном покорном теле любимой женщины, пахнущем жареным мясом с луком и чуть-чуть подмышками… И чтоб солнце согревало все вокруг, а внутри Грибмана царили бы прохлада и согласие. Серега на минутку задремал, и фантазии, рожденные нетрезвым рассудком, уже стали воплощаться в реальность. Но в дверь по-военному громко позвонили, коридор наполнили чьи-то тяжелые шаги, и Грибов, вынудив приоткрыться правый глаз, выделил из смутного полумрака коридора тушу бегемотоподобного Климыча.

— Ну, сучий хвост! Встречай начальство! — прорычал прибывший, высвечивая красной рожей незатейливый рисунок светлых обоев. — Гвардеец хренов! Дырку для ордена прокрутил, мать твою? Щас прикалывать буду!

Выглянувшая было из-за спины Климыча Нинон пискнула и спряталась в посудном звяканье кухни.

— Ничего не замечаешь? — продолжал реветь Климыч, не спеша поворачиваясь перед Грибманом вокруг своей могучей оси.

— Да вроде нет… — голосом тяжелобольного протянул Сергей.

— А ты на жопу, на жопу мою посмотри! Не видишь, что на коврике у министра с ней эти ироды сделали?

Как бы умственно ни ослаб Серега от бесперебойного возлияния и питания, но сообразил, что орденов в ближайшие две недели не предвидится.

— На первый взгляд все в порядке… Не очень-то заметно… Может, коньячку?

— Товарищей дагестанских? Это через них ты меня под разгон подставил!

— Ну, так уже все позади? Можно и расслабиться.

Климыч несдержанно хрюкнул и бросил свое тело в кресло у столика.

— А посуда где?

— Уже несу! — Чуткость Нинон не знала границ. Перед Климычем моментально был сооружен затейливый закусон из пяти блюд и до звезд отдраенного хрустального бокала на пять персон. — Вы, мальчики, здесь поболтайте, а я в магазин слетаю. Что-то в холодильнике пустовато… — Озвучив служебную фразу, Нинон исчезла в коридоре и через секунду щелкнула замком.

— Ну, так что случилось?

— Случилось то, что я, то есть мы, не в свой огород… Теперь нас с тобой на пару будут рвать и ФСК, и прокуратура. И не просто прокуратура! Генеральная!.. И внутреннее расследование, и прочее… Основания требуют. А они у нас есть?

— Есть. — Грибман не без труда принял вертикальное положение и откупорил бутылку коньяка. — Работаем с собственной агентурой. Не в пример чекистам. Они как воронье на говно… С вас требовали каких-нибудь объяснений?

— Пока устно.

— Понятно… — Сергей знал примерно способности Климыча к устному творчеству. Если оно не народное, то дело швах! — Сейчас закусим, и я по телефону надиктую от себя рапорт на ваше имя и ваш — министру, ну и пару бумаженций стоит заготовить на предмет проверки.

— По агентурным данным?

— Ну! Проверить-то они их ни под каким видом не смогут. А для нас повод для проведения оперативных мероприятий…

— Вот умный, блин!.. Мне баки забивать… А ты вон туда сходи… Они там не лыком, мать их! — Климыч огорченно опорожнил предложенный бокал и захрустел челюстями. — К тебе, может, сегодня-завтра вся эта братия нагрянет… Может, будут пытать!

— А насрать! Вот вам бы, полковник, к своему дружбану сходить…

— К которому?

— К заму по кадрам…

— Ну и чего?

— Пусть волну погасит. А мы тем временем с вами на очередные звезды участочек застолбим…

— Это как?

— Визг-то на ковре подняли по поводу пропавших ценностей?

— Ну…

— А скворцовский труп их беспокоит постольку-поскольку?

— Ну…

— Вот пусть прокуратура и занимается убийством моего сотрудника.

— Ну…

— А ФСК — по именам всех этих директоров пусть пройдется. Ведь нас и на выстрел к ним не подпустят…

— Ну…

— А мы займемся поиском пропавших ценностей.

— Где?

— Там, где они есть…

— А где? Ты-то сам знаешь?

— Я-то знаю. Но вот загвоздочка — нужна командировка за границу.

— Тебя? Да не в жизнь! С меня уже столько стружки сняли, что впору ящики для апельсинов из оставшегося сколачивать.

— Ну, так уж для апельсинов? — Грибман хитро прищурился. — Вы решайте ваши вопросы на высоком дипломатическом уровне, а я — на своем. И как только начнут наезжать, назовите пару фамилий, санкционировавших перемещение народного благосостояния за рубеж…

— Каких фамилий?

— Тех, чьи визы на документах стоят. Министр финансов там руку приложил? Приложил. И еще пара младореформаторов. Им же без халявных бабок реформы свои никак не запустить… Так что вам все вопросы разом отпадут. Как только вы предложите опросить всех этих временных свидетелей. Но предлагайте так, не настаивая. Задумчиво предполагая такую возможность.

— А что ты будешь делать?

— А я напишу заявление на предоставление мне профсоюзной путевки для лечения на водах в Спа.

— Хрен выгорит. В Хилово, Псковской области, за половину стоимости…

— Нет, я еще не настолько болен. Толька в Спа. — Сергей наполнил бокал Климыча. — За мое выздоровление!

— А начфину начхать на твои пожелания.

— Я знаю — ему чхать. И тем не менее предлагаю выпить за меня…

Она уютно устроилась в зале «ВИП» и, не торопясь, дымила «Давидовым», всю эту декабрьскую тоску и безнадегу орошая шампанским. Время, проведенное в застенках изолятора временного содержания, не смогло наложить на ее внешность сколь-нибудь заметных следов — госпожа Маркова по-прежнему являла собой воплощение непостижимой для мужчин женской сути. Женской — подразумевается плотской. Все остальное, составляющее женщину, — штука прилагательная. Грибман с минуту полюбовался неторопливыми, размеренными движениями Марковой и крякнул про себя от удовольствия: «Хороша, сука!»