Демоны Боддеккера - Джо Фауст

Мне потребовалось столько усилий на эту речь, что уж меньше всего на свете я думал о том, как она повлияет на мою карьеру. Однако действительность обманула мои ожидания. Левин зааплодировал:

— Браво, молодой Боддеккер! Вот и говорите о нерешительности! Вы, все, обратите внимание. Мне кажется, нынче вечером мы стали свидетелями весьма необычного события.

— Уж это точно, — проворчала Бэйнбридж.

— И ты, Брут? — буркнул Депп.

Честно говоря, было больно. Так хотелось повернуться к ним, подмигнуть, ободряюще поднять большой палец. Сделать хоть что-нибудь. Однако приходилось продолжать игру.

Левин поднялся.

— По-моему, будет более чем уместно, если одним из тех, кто отправится к семье Роя, станет молодой Боддеккер. Я крайне впечатлен его новообретеным красноречием и уверен, наследники Роя также оценят это красноречие должным образом.

Внезапно мне стало не хватать воздуха.

— Что?

— Это будешь ты, мой мальчик! — напыщенно ответствовал Левин.

— Я не могу, — пролепетал я.

— Левин прав, — согласился Финней. — Идеальная кандидатура.

— Ну конечно, — подхватил Спеннер. — Если он сумел впарить нам свое предложение, семья Роя у него в руках будет просто мурлыкать!

Я покачал головой.

— Нет. В самом деле. Я не смогу понять чужое горе. А если они будут рыдать, плакать…

— Управишься, — фыркнул Финней.

— Как с одеждой, — в тон ему заявил Спеннер.

— Я не умею управляться с чужими страданиями, — еще отбивался я. — Всякий раз, когда я езжу в Вудсток навестить бабушку, то возвращаюсь оттуда совсем никакой. Спросите Бэйнбридж.

Та презрительно нахмурилась.

— Ерунда! Он и правда чудесно поработал. Самая идеальная кандидатура, чтобы говорить с Роями.

Должно быть, я заслужил это, но отнюдь не обрадовался столь быстрому воздаянию.

— Ты просто обязан, — согласилась Мортонсен тем же самым тоном, что и Бэйнбридж.

— Вот видишь. Твоя творческая группа тоже за тебя, — сказал Мак-Фили.

— И ручаюсь, Хонникер из Расчетного отдела поедет с тобой. — Левин причмокнул губами и подмигнул.

— Ну конечно же, — заулыбалась она.

— Значит, улажено, — подвел итог Левин. — Мак-Фили, Харрис и я останемся, чтобы определить сумму, которую предложим осиротевшей семье. — Он важно поглядел на меня. — Только еще одно, сынок. Непременно скажи, что прекрасно, мол, понимаешь, никакие деньги не возместят утраченной жизни. Усек?

Из горла у меня вырвался сдавленный писк.

— Мистер Мак-Фили лично санкционирует перевод денег, как только мы определимся с суммой. Все будет готово завтра к десяти утра. — Левин поглядел на Мак-Фили и добавил, лишь немного понизив голос: — И лучше уж проследи, чтобы взнос в «Ассоциацию покровителей полиции» тоже был готов к завтрашнему утру. Прежде чем посылать туда своих людей, надо очистить местность от журналистов и посторонних, которые явятся выражать сочувствие.

— Уже сделано, — сказал Мак-Фили.

— Тем временем, — продолжал Левин, — остальные свободны. Ступайте по домам. Отдохните. Если потребуется — возьмите на завтра отгул, чтобы оправиться от потрясения. Конечно, кроме тебя, молодой Боддеккер. Ты, сынок, отправляйся домой и хорошенько поспи. — Очередное подмигивание. — Тебя ждет длинный день.

Не успел я опомниться, как Хонникер уже тащила меня из комнаты, приговаривая:

— Я так горжусь тобой, Боддеккер! Какая решительность! Какая быстрота мысли! Сегодня ты всем показал, на что способен. Вот увидишь, ты в два счета сможешь купить твой дом.

— О да, — пробурчала Харбисон, идущая за нами. — Наслаждайся новым домом, Боддеккер.

— Ранч Ле Рой уже никогда своему не порадуется, — добавила Мортонсен.

Я поперхнулся. Ужасно хотелось повернуться и объяснить, что я задумал, но Хонникер из Расчетного настойчиво тянула меня прочь.

— Встретимся у тебя в офисе, — сказала она. — Мне надо еще кое-что уладить. Буду через пять минут.

Я вытащил из кармана «ключ года» и повернул к шахте лифтов. Моя группа уже разошлась — голоса доносились с лестницы. Но я предпочел лифт. Вставил ключ в прорезь, повернул, дождался кабины — тоже способ выгадать время, чтобы они точно успели добраться до своих кабинетов и уйти.

Когда двери лифта закрылись за мной, я закрыл глаза и ударился головой об стену.

Погоди. Пусть себе бесятся. Ступай к Роям и провали дело. Пусть все выйдет наружу. Тогда они поймут…

Когда двери открылись, за ними меня ждала Бэйнбридж. Ее лицо каменело в ожесточении.

— Боддеккер. — Она вытащила что-то из-за спины. Роза — невянущая роза, та самая, что я купил у Весельчака, а Бэйнбридж решила, будто бы для нее. Еще до Дьяволов, до всего этого. Казалось — много веков назад. Быстрым движением кисти она швырнула цветок мне в лицо. — Мне она больше не нужна.

— Бэйнбридж…

— Продал целую семью ради дома. Две семьи, Боддеккер. Мать и отца Ле Роя, а также его жену и ребенка. Ты не знал? Рой был женат, и совсем недавно у него родился ребенок. Мне рассказала Дансигер. Пять человек — а ты продал их всех ради грязного вонючего дома и этой размалеванной жерди, с которой трахаешься.

— Бэйнбридж, ты не понимаешь. Причины…

— Нет! — закричала она. — Я не хочу слышать никаких оправданий! Больше не хочу! Ты слишком хорошо умеешь выдавать их за правду.

— Но это правда…

— И ты слишком хорошо умеешь выдавать за правду свои поступки. Я больше с этим дела иметь не желаю. Как и с тобой. И с этой стаей стервятников из Пембурк-Холла. Я с вами покончила.

— Ты уходишь?

— Сию же минуту, — отрезала она. — Так что можешь кувыркаться нагишом со своей ненаглядной арифметичкой и больше не угрызаться совестью.

Не в силах даже слова сказать, я неловко крутил в руках розу. До сих пор я только и мечтал, как бы избавиться от Бэйнбридж — и вот она уходила, а я не знал, как это пережить.

— Я думала о тебе лучше, Боддеккер. Правда. — Она хлопнула рукой по кнопке лифта и попятилась в коридор.

— Я тоже лучше о себе думал, — сказал я, когда двери закрылись.

Пока лифт спускался, я только и делал, что думал. Думал о бомбе, более опасной, чем та, что убила бедного старикана Пэнгборна. О бомбе с часовым механизмом, который я только что закрутил до предела.

И теперь оставалось лишь закрыть глаза и слушать, как она тикает. ‘

Та ночь — то, что от нее осталось — была долгой. Вопреки здравому смыслу я отправился домой вместе с Хонникер из Расчетного отдела, стараясь убедить ее, что сейчас мне всего-то надо немного еды на ужин и постель, чтобы выспаться. Когда мы приехали к ней, она заказала две пиццы от «Безумного Тони»: с печенью и луком и с креветками. Я бы, пожалуй, предпочел «Пекин-Бадди» или «Рис-О-Раму», но честно съел по паре ломтиков от каждой, а потом юркнул в постель, пока Хонникер смотрела какой-то из «лучших» старых выпусков «Еженощного шоу с Гарольдом Боллом»,

Проснулся я от того, что она скользнула в постель, теплая и обнаженная. Я открыл глаза ровно настолько, чтобы обнять ее за талию, а потом снова закрыл их, проваливаясь обратно в сон.

— Боддеккер, — сказала она.

— Гм-м? — протянул я, притворяясь, что совсем сплю. Сказать, что ее появление оставило меня уж совсем равнодушным, было бы ложью, выходящей за все мыслимые и немыслимые границы правдоподобия.

— Расскажи мне про этот дом еще раз.

Сон маячил за сомкнутыми веками, только и ждал, пока я позволю ему снова унести меня. Решив прикинуться совсем еще спящим, я пробормотал заплетающимся языком:

— Танжерины.

Она придвинулась ближе.

— Тогда я тебе расскажу. Хорошо?

— Оцелоты, — так же невнятно буркнул я.

— Точно как в рекламе от «Бостон Харбор», — сказала она. — Входишь в дом, через гостиную, а она такая просторная, там горит камин с постоянной лицензией на разжигание огня. Пламя высокое, яркое, а свет потушен, так что комнату освещают лишь блики огня, теплые, на всем кругом, на коже, голой коже. — Для пущей выразительности она потерлась попкой о мои бедра. — И ковер, похожий на шкуру белого медведя, только на самом деле синтетический, такой мягкий. Очень, очень мягкий. И пушистый. И, может, мы достали настоящего хорошего вина — и легкие-легкие психотропы, — так что кажется, будто мы вместе парим на облаке, летим к солнцу, видим свет и чувствуем тепло — не только тепло друг друга…

К тому времени я уже знал: сопротивление бесполезно. Спать я больше не собирался и к тому времени, как она сказала: «И все это ради тебя, Боддеккер, все ради тебя», та толика здравого смысла, что еще оставалась в моей голове, была надежно заткнута и упрятана в чуланчик, где обычно хранились потачки моим слабостям и мелким грешкам.

Я расплатился за это на следующее же утро, приехав к Пембрук-Холлу еле живым и со слипающимися глазами. Мою же спутницу встряска, которую она заставила меня ей устроить, похоже, ничуть не утомила. Весельчак сердечно нас приветствовал, а Дансигер окинула одним долгим взглядом. Потом она оттянула меня в сторону и спросила: