Горячий лед - Фридрих Незнанский

— Так они что, до сих пор вместе?

Акулина Михайловна с удивлением посмотрела на Лену.

— Так были-то они, конечно, вместе. То сходились, то расходились. Но я, честно говоря, когда вас увидела, думала, что они, может быть, в очередной раз разошлись, и надеялась, что навсегда.

— Так вы думали?.. — Лена улыбнулась.

Вот до такого она точно не додумалась. Новая девушка Валерия Синицына — это сильно. Нет, ей даже представить такое было противно. Поэтому и врать на эту тему она не стала.

— Позвольте, а кто же вы тогда? — немного растерянно спросила Акулина Михайловна.

— Вы знаете, — начала Лена лихорадочно придумывать, кто же она такая. — Я просто его друг. То есть я подруга одного его очень хорошего друга, не такого, о каких вы рассказываете, а настоящего, который Хочет добра и справедливости. Мы вот с ним Валерия как раз разыскиваем. Он сейчас где работает? Все в той же сфере? Вы не знаете?

— Где-то в той же, только, конечно, уже не рэкетиром. Он говорил, что у него какая-то более серьезная и ответственная работа. Я, честно говоря, плохо знаю, плохо в этом разбираюсь, да и он сам мне мало рассказывает. Только я не дура, чтобы не догадаться — то, что у него новая престижная и ответственная работа, это он мне, конечно, лапшу на уши вешает. Кого затянуло, тот уже навряд ли выберется. И все же… Я немного растеряна. Я вас не знаю, не слышала о вас. Может быть, я знаю вашего друга? Как его имя?

— Нет, вы наверняка и его не знаете.

— Подождите, я должна разобраться. Не могли бы вы все-таки рассказать подробнее?..

— Понимаете, как бы вам объяснить? Мы с Валерием знакомы совсем недавно. Поэтому вы не знаете нас и ничего о нас не слышали. Но мы хотим вытащить Валерия… Да… То есть мы хотим его предупредить.

— Ему что, грозит, какая-то опасность?

Женщина в страхе смотрела на Лену, прижимая руки к груди. Лену замучила совесть. Она не могла больше лгать. Дело не в том, что Лена вообще не умела врать. Врала она часто, и, по большому счету, ей было плевать на последствия. Но только не в этом случае. Акулина Михайловна была очень доброжелательна к ней, к тому же Лене было ее жалко. Она поняла Синицыну как женщину, как мать. И рассудила так, пусть лучше она обо всем знает и будет ко всему готова, чем вдруг, в один «прекрасный» день, ее как громом поразит какое-нибудь страшное известие о сыне. К тому же Лене было бы очень стыдно, неприятно, словом, погано было бы Лене, если бы она засадила ее сына за решетку, предварительно назвавшись его другом и таким отвратительным способом все о нем разузнав.

Синицына все еще со страхом смотрела на Лену.

— Понимаете, — наконец выговорила Бирюкова. — Опасность вашему сыну грозит в любом случае, ведь он живет не по закону. А то, для чего ищу его я, вряд ли можно назвать опасностью, скорее, спасением. Дело в том, что я следователь и должна разобраться в одном деле, касающемся вашего сына.

— Кто вы? — прямо спросила Акулина Михайловна.

— Я — следователь Генеральной прокуратуры.

Синицына побледнела и уронила голову на руки.

Сначала Лена подумала, что она плачет. Но через некоторое время Акулина Михайловна произнесла довольно четким, хотя и слегка сдавленным голосом:

— Я так и знала. Я предполагала, что этим все и закончится. В чем он обвиняется?

— Он не обвиняется, он только подозревается.

— Хорошо. В чем?

Лена знала, что слово «убийство» произносить нельзя. Оно само может убить. Для матери это очень сильный удар. И Лена ответила:

— В мошенничестве.

— Если он виновен, он должен понести наказание, — после паузы ответила она. — Но вы должны во всем разобраться. Хорошо разобраться, вы слышите?!

Лена кивнула.

— Я вам сейчас дам адрес. Но вы обещайте, что во всем сами очень хорошо разберетесь!

Лене было больно смотреть на это, и она сказала:

— Вы вправе предупредить сына. Я пойму.

Но женщина отрицательно покачала головой и только повторила:

— Обещайте, что хорошо во всем разберетесь.

Лена пообещала. А что ей еще оставалось делать?

К тому же и безо всяких обещаний, она и так собиралась «хорошо разобраться во всем этом».

11

«Надо было сказать, в чем я подозреваю ее сына… — думала Лена. — Зачем я сказала про мошенничество? Убийство — это куда серьезней мошенничества. Но тогда она могла вообще ничего о нем не сказать… Да, собственно, и правильно сделала бы. Она же все-таки Мать… Уж не я ли сама говорила ей, что она имеет право предупредить сына. Но я — следователь, и моя работа выяснить все. Вот я и выясняю».

Думая так, Лена шла по направлению к дому, где жила синицынская зазноба.

«Так, а этой-то что говорить? Кто я на сей раз? Близкий друг, любовница? Или прямо сказать, что я — следователь Генпрокуратуры? Боже мой, ну и морока! Скоро раздвоение личности начнется! Что ей говорить-то? Она, поди, не мать, про своего милого больше знает. Может, ей даже известно, что это именно он грохнул Колодного… Другом не представишься, она наверняка всех его друзей знает. Если скажу сразу, что я следователь, наверняка ничего не расскажет, не выдаст. Может, сказать, что я его как свидетеля разыскиваю? Тоже вообще-то смешно. Синицын — свидетель! Эх, чего врать-то? Со следователем она обязана поговорить. Скажет, так скажет. А нет… Ну, на нет и суда нет. В конце концов, элементарные законы и ей известны. Это, конечно, не допрос. Это скорее некое испытание морально-этического характера. И для меня, кстати, тоже. Только вот что-то мне подсказывает, что у Синицыной я его не на «ура» прошла».

Шестнадцатиэтажный дом, где жила Лена Арбузова, сожительница Синицына, великаном возвышался над девятиэтажками, а рядом находились три его брата-близнеца.

Был вечер. Солнце потускнело, но все еще играло на верхушках редких тополей. Небо было красивого глубокого цвета. Лену одолевала мягкая меланхолия. Ей не хотелось идти к Арбузовой, задавать какие-то там вопросы, выслушивать ответы. Но, подойдя к двери подъезда, Лена все-таки отворила дверь подъезда со сломанным домофоном, потом вошла в лифт, нажала на десятый этаж и вскоре уже стояла перед квартирой Арбузовой. Эту квартиру, судя по словам Акулины Михайловны, бывшая школьная красавица вместе с Синицыным снимает уже третий год.

Звонок прозвучал резко и неприятно. После него воцарилась напряженная тишина. Потом за дверью раздался усталый женский голос:

— Кто там?

— Генеральная прокуратура… — Лена вздохнула.

Уж очень как-то зловеще для простого человека звучат такие слова, отметила про себя Лена. Некоторое время стояло недоуменное, а то и испуганное молчание. Потом дверь открылась, но не нараспашку. В проеме появилось достаточно спокойное лицо тридцатилетней женщины. Приятное такое лицо с большими глубокими глазами, с утонченными чертами.

— Чем могу быть полезна? — холодно спросила она.

— Елена Арбузова?

Та кивнула.

— Следователь Бирюкова, — представилась Лена.

— По какому вопросу?

— Я хотела бы поговорить с вами о Валерии Синицыне. Вы ведь не станете отрицать, что близко с ним знакомы?

— Нет, не стану, — спокойно ответила Арбузова.

Лена немного замялась, но потом в мыслях ее появилась прежняя уверенность, и она сказала:

— Елена, это вовсе не допрос. Это обыкновенный разговор…

— Обыкновенный? Навряд ли, — перебила ее та. — Когда человек представляется следователем, обыкновенного разговора от него ждать не приходится.

— Да, это так. Я хотела задать вам несколько вопросов о Синицыне. Но говорю вам откровенно, это не допрос, поэтому вы вправе сейчас просто закрыть дверь перед моим носом.

К ее удивлению, Арбузова так не поступила. Она открыла шире дверь, молча приглашая гостью войти. Бирюкова вошла в прихожую.

— Я, конечно, вправе закрыть дверь перед вами, но это не значит, что вы не позвоните мне в дверь еще раз… уже с каким-нибудь ордером, ведь так? — Арбузова пожала плечами.

Лена прошла за ней в гостиную. Это была достаточно просторная комната. Из мебели все самое необходимое, никаких излишеств: диван, два кресла, небольшой столик и шкаф. Они сели за столик. Арбузова достала пепельницу, сигареты, нервно закурила.

— Чай? — предложила она.

— Нет, спасибо. Если вы не возражаете, я тоже закурю…

— Конечно, курите.

— Елена… — Бирюкова вопросительно посмотрела на Арбузову.

— Можно просто Лена.

— Хорошо, Лена. Мы, кстати, с вами тезки. Вы давно встречаетесь с Синицыным?

— Не помню. Видимо, давно, — улыбнулась та. — Мы с ним не из тех трогательных парочек, которые каждый год отмечают день их знакомства. Знакомы-то мы с ним еще со школы. А встречаться начали давно, практически сразу после того как он из армии пришел. Хотя нет, не сразу. Ну, короче говоря, лет восемь, наверно, уже встречаемся, то ссоримся, то миримся. На этот раз, правда, видимо, уже все…