История под знаком вопроса - Евгений Габович

Литература

[Зиновьев] Зиновьев А. А. Зияющие высоты.

[Кинг] King David. Stalins Retuschen, Hamburg, 1997.

[Левин] Левин Ю. Д. Россия в английской эссеистике XVIII века // «Образ России. Россия и русские в восприятии Запада и Востока». СПб.: Пушкинский Дом, 1998.

[Эко] Эко У. Баудолино. Симпозиум. М., 2003.

ЧАСТЬ 1

ИСТОРИЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ АНАЛИТИКИ

ГЛАВА 3

ЧТО ТАКОЕ ИСТОРИЯ?

КАК ОНА СОЗДАВАЛАСЬ?

Подход Ломоносова к его историческому труду был… литературный и патриотический.

Настоящая глава возникла как разработка доклада, прочитанного 1 декабря 2001 года в Москве на Третьей Международной конференции по проблемам цивилизации. В разных вариантах этот доклад был опубликован в России и Эстонии. Однако по мере работы над текстом, мне приходилось все больше и больше расширять угол критического взгляда.

Я рассмотрю здесь разные стороны процесса придумывания истории человечества, так, как он мне видится, не претендуя на академическую систематичность изложения всех фасет этого нелегкого вопроса. М. А. Барг в своей книге «Эпохи и идеи. Становление историзма» (М.: Мысль, 1987) считает формирование исторического сознания процессом менее всего изученным в научной литературе, с чем я готов согласиться. В то же время с его традиционалистским представлением о том, что общество весьма рано ощутило острую нужду в людях, исполняющих функцию историков, я намерен поспорить.

В основе моих рассмотрений лежит понятие европейской исторической идеи: моделирования прошлого на основе хронологического костяка истории. В ТИ считается, что история возникла на «древнем» Востоке и достигла своего расцвета в эпоху «античности» (Геродот ― как отец истории). В исторической аналитике эти представления подвергаются сомнению и преобладает взгляд на историю, как на сравнительно недавнее изобретение человечества. В первую очередь такая оценка относится к европейской исторической идее и ее распространению во всем мире. Излагаемая мной гипотеза возникновения истории основана на распространенной в западной исторической аналитике катастрофистской модели прошлого.

Согласно этой гипотезе письменность возникла не тысячи лет тому назад, а в начале недавно закончившегося тысячелетия нашей эры и применялась первоначально в довольно ограниченном объеме. Ли о какой истории на этой стадии не может быть и речи: бесписьменные общества историю не пишут. Взрывообразное возрастание значимости письменности и появление истории связано не столько с рождением известной нам европейской или средиземноморской цивилизации в начале этого тысячелетия, сколько с интенсивным ее развитием, начиная с конца XIV века.

Что такое история?

Этот «простой» вопрос ставится, к сожалению, слишком редко и на него почти никогда ясно не отвечают. Из — за этого возникают проблемы взаимопонимания даже среди скептически настроенных по отношению к ТИ исследователей. Это не значит, что на тему о том, что такое история не были написаны и сказаны многие более или менее умные слова. Существует философия истории (таковая якобы существовала уже в сказочное «античное» время: см. книгу А. Ф. Лосева «Античная философия истории» (М.: Наука, 1977) и хорошо ― в рамках традиционных представлений ― разработанная история историографии. На книгу Осипа Львовича Вайнштейна «Западноевропейская средневековая историография» (М.-Л.: Наука, 1964) и некоторые другие традиционные исследования по истории создания истории я буду ниже ссылаться. Если читать их с точки зрения исторической аналитики, то вырисовывается интересная картина создания исторической модели прошлого в сравнительно позднее ― по традиционным представлениям ― время: начиная с середины XIV века.

Но сначала хочу пояснить, что в гуманитарных науках практически невозможно создавать модели при помощи некоторого числа уравнений, неравенств или других математических объектов, как это принято в технике, астрофизике, физике и других естественных и прикладных науках. Слишком уж сложный объект ― человеческое общество, да еще и прослеживаемое на протяжении длительного времени и во всем многообразии пространств и цивилизаций ― подлежит рассмотрению и описанию. Даже современное нам общество, вроде бы непосредственно наблюдаемое учеными, является весьма сложной системой, хотя отдельные аспекты и параметры его Деятельности (демографию, например, или экономику) и пытаются моделировать математически. Но чаще всего модели сложных систем возникают у каждого из нас в голове ― конечно, в размытом виде ― и потом мы пытаемся выразить их словами, описать, понимая, что любое наше описание конечно и не способно абсолютно адекватно передать наши представления о едва ли не бесконечно сложном объекте исследования.

Для меня история является в первую очередь тем, что о прошлом знают, а не само историческое прошлое. История ― это все то, что мы знаем или думаем, что знаем, о прошлом. Это четкое разграничение прошлого и истории не наблюдается у большинства историков, и я хочу его здесь подчеркнуть и поставить во главу рассмотрения. Так, немецкий историк Голо Манн в своей статье «Исторические науки вчера и сегодня», включенной в 10–й том Энциклопедии Майера (1972) прямо говорит:

«Понятие „история“ имеет двойной смысл: оно подразумевает то, что произошло в прошлом, но также и деятельность историка, познание, представление, обучение».

Я бы добавил в это описание традиционного применения слова «история» самими историками еще и форму организации работы историков со всей системой кафедр, институтов, советов, редакций и т. п., а также академическую иерархию с ее институтами академических званий и почетных должностей от ассистента и учителя истории, музейных работников и простых археологов до профессоров и академиков, директоров исследовательских институтов и заведующих кафедрами истории. Все это тоже воспринимается как история самими историками.

С точки зрения исторической аналитики и вообще проверяемости истории и хронологии важно иметь такое понятие истории, когда не было бы абсурдным утверждение «история не верна». Но прошлое в принципе не может быть неверным. Все, что произошло в прошлом нас интересует в первую очередь не с позиции оценки происшедшего на шкале хорошо/плохо, прогрессивно/реакционно или какой-либо еще (такая оценка возможна лишь вне истории в рамках этических и моральных систем, идеологий и т. п.), а знания или незнания о происшедшем. Мы ведь не считаем, что быть или не быть академиком — историком или директором Института истории РАН может быть верным или нет. Неверным может быть только наше представление о прошлом.

Иными словами, для меня история ― это модель прошлого (но никак не само прошлое), модель, возникающая у каждого думающего о прошлом человека, в том числе и у историков, и чаще всего описанная последними при помощи текстов различной длины и различной формы: книг и статей, диаграмм и хронологических таблиц, статистики и фотографий, картин художников и кинофильмов. Прошлое было и наше знание о нем весьма ограничено. История есть и мы, в принципе, можем ее довольно хорошо знать (если только хотим этого и согласны тратить на ее познание свое время).

У историков с четким разграничением истории и прошлого ― большие проблемы. Их демонстрирует, например, позиция Бенедетто Кроче (1866―1952), итальянского историка и философа истории, автора книги «История Европы в 19–м столетии». В своей книге «Теория и практика историографии» (М.: Языки русской культуры, 1998) он, говоря об установлении грани между историей и хроникой, пишет на стр. 14, что оно

«дает возможность пересмотреть банальнейший тезис о первичности хроники по отношению к истории. „Primo annates (хроника) fuere, post Historiae factae sunt“, согласно затверженному, как прописи, высказыванию древнего ученого (грамматика Мария Викторина). (В книге эта латинская фраза переведена как „Сперва появились хроники, затем были созданы истории“. ― Е.Г.) Но из исследования природы, а также генезиса двух различных подходов следует прямо противоположное: сначала История, потом Хроника. Сначала живое, потом мертвое. А утверждать, будто хроника породила историю, все равно что вести происхождение живого человека от трупа, который в той же мере является останками жизни, в какой хроника является останками истории».

Итак, Кроче оспаривает верный с моей точки зрения тезис о том, что сперва появились анналы, а потом были созданы истории. Таким образом, четко видно, что для Кроче история здесь ― синоним прошлого. Конечно, прошлое не труп (в этом я согласен с Кроче), а неимоверно сложное и малодоступное человеческому наблюдению существование человечества в прошедшие временные эпохи. Но и история в моем понимании не мертва, хотя и живет по совсем другим законам, чем прошлое, в то время как хроника полумертва (и здесь Кроче близок к истине) и вдохнуть в нее жизнь может только наш процесс моделирования прошлого. Человек рождается не от трупа, а в результате бесконечно сложного биологического процесса, так что сравнение Кроче неприемлемо. Весь же спор исчезает, стоит только перестать отождествлять историю с прошлым и начать рассматривать вместо этого процесс моделирования прошлого во всей его полноте.