Дорога на высоту - Инна Кинзбурская

-- Они заставят вас делать ремонт.

Ремонт? В моей вылизанной квартире с золотыми обоями и сверкающими, как зеркало, полами?

-- Да, -- сказала она. -- Зря вы не согласились продать мне квартиру. Я бы все сама устроила, и теперь вы бы уезжали спокойно, без всякой бюрократии.

Боже мой, что же это будет? Мы уже нахлебались из бюрократического котла, оформляя документы, сыты по горло, и все не кончается эта трапеза. Билеты на руках, а визы не выдают -- нужна справка о том, что сдали квартиру. Значит, просто выйти из дома и отправиться на вокзал нельзя. Заранее сдать квартиру мы тоже не могли -- где жить до отъезда?

Что делать? Надо ждать утра, утром должен прийти мастер. Мастера, мы знали, зовут Наташа.

Утром Наташа не пришла. И вечером тоже. Мы пытались найти ее по телефону, но безуспешно. Мастер была "на объекте", и никто не знал, когда она вернется в контору.

-- Звоните, -- советовали нам и спокойно клали трубку.

Терпение накалялось. Муж отправился в ЖЭК.

-- Буду ждать, пока появится. Должна же она появиться.

Когда Наташа вернулась с объекта, неизвестно, может быть, и не уходила, в мастерской шла пятиминутка, Наташа была там. Мужу велели подождать, его терпения хватило минут на пятнадцать, затем он не выдержал и открыл дверь в мастерскую. Наташа оказалась очень молода и смазлива, она совсем не походила на мастера строительных работ. В изящном платье, в туфельках на каблучках, с распущенными волосами она сидела в окружении слесарей и маляров. И решала государственные дела.

-- Вам что? -- спросила Наташа, обратив на вошедшего свои светлые глаза.

Муж сказал.

-- Ах да, я совсем забыла... Но уже поздно, конец дня... Теперь -- завтра.

-- В котором часу? -- резко спросил муж.

На лице у Наташи отразилось недовольство, но потом она смилостивилась:

-- Ладно, позвоните с утра. Если будет транспорт, подъеду.

Наверное, так и полагалось по намеченному сценарию -- натягивать тетиву нашего терпения.

-- Ну, а если потребуют, чтобы мы делали ремонт? -- вопрошала я в ужасе целый вечер.

-- Ты же понимаешь, что это невозможно, -- урезонивал меня муж. Наконец, Наташа появилась. Она приехала седоком на мотоцикле и была еще раскрасневшаяся от ветра. На ней были обтягивающие брючки, кроссовки и светлая -- под цвет глаз -- куртка. Наташа прекрасно выглядела.

Не обтерев ног, она прошлась по квартире, оставляя следы на полах. Заглянув во все углы, она остановилась посреди комнаты и спокойно уставилась в лицо мужа своими светлыми глазами.

-- Надо делать ремонт.

-- Какой? Вы же видите: квартира в хорошем состоянии.

-- Вот, -- сказала Наташа и ткнула пальцем в какую-то царапину. -- Вот, -она отыскала пятнышко.

Я не могла этого вынести. Я готова была убить эту девицу в роли мастера. Или хотя бы выцарапать ее наглые глаза.

-- Выйди, пожалуйста, -- сказал мне муж, почувствовав опасность. Из-за двери я слышала их разговор.

-- Мы уезжаем через неделю. До этого нам нужно еще получить документы. За это время, вы же понимаете, сделать ремонт невозможно.

-- Почему?

-- Ладно, предположим, мы согласились делать ремонт. Где взять материалы?

-- Купить.

-- Где? Вы же знаете, что в магазинах ничего нет.

-- На стройке.

-- Значит -- украсть?

-- Почему -- украсть? Купить.

-- Значит тот, у кого я куплю, должен украсть.

-- Не знаю... Это ваше дело. Без ремонта я не дам справки.

-- Может, это могут сделать ваши маляры?

-- Они заняты.

-- Ну, потом. Мы предварительно оплатим.

Она помолчала чуть-чуть, словно обдумывала, можно ли это сделать, хотя заранее было ясно, что возражений не будет.

-- Хорошо, я составлю смету, -- сказала Наташа.

Ожидание сметы было повторением уже пройденного. Мастер была "очень занята", "где-то на объекте", а когда муж застал Наташу в конторе, оказалось, что она "еще не успела".

-- С ума сойти можно! -- восклицала я. -- Сколько они могут запросить?

-- Сколько угодно. И придется платить.

-- Ну конечно!

-- У тебя есть другой выход? -- Муж всегда отличался здравомыслием. У меня не было выхода. И у него тоже. У нас обоих не было выхода. Были деньги, немного денег, ведь мы все продали. Эти деньги мы все равно не могли увезти с собой.

Наконец, Наташа сказала:

-- Приходите.

В ЖЭКе она спокойно протянула мужу написанную от руки бумажку. Читать он не стал -- какая разница, что будет делаться в бывшей нашей квартире, -- а сразу посмотрел вниз на графу "итого", увидел сумму. Что ж, еще и побожески.

-- Нет визы главного инженера, -- сказал муж.

-- Пожалуйста, можно подписать.

Главный инженер была очень занята и подписала бумагу, не глядя.

-- Деньги сдать в кассу? -- спросил у нее муж.

-- Можете отдать мастеру.

-- Да, -- подтвердила Наташа, -- можете отдать мне. Они вышли в коридор, муж вынул из кармана и протянул Наташе пачку купюр. Она, не считая, сунула их в карман брючек. Наташа была еще в брючках -- видно, только вернулась с объекта.

-- Справку... -- напомнил муж.

-- Ах да, справку... -- Наташа нагнулась над столом, что-то написала на узеньком листочке бумаги, расписалась. Протянула листочек мужу.

-- Нужна печать, -- сказал муж.

-- Поставьте у секретаря.

Дома он развернул Наташино писание. Оказалось, что наша квартира превосходна и ремонта не требует.

-- Комедия... -- произнес муж.

Но мне не хотелось смеяться. Хотелось плакать.

...Мы спустились вниз в окружении друзей и знакомых. Маленький автобус стоял у подъезда. Он был единственной реальной вещью в этом нереальном мире. Нас ждет автобус -- мы уезжаем. Уезжаем впятером -- мы с мужем, дочка, ее муж и Алина, их дочь, наша внучка. Сейчас заедем за ними на соседнюю улицу, потом -- на вокзал в областной центр. А там: Москва -- Будапешт -- Тель-Авив. И дальше -- куда занесет.

В областном центре мы выгрузили чемоданы и баулы, сложили их у стены в здании вокзала.

Боже мой, сколько у нас оказалось вещей! Откуда?

Но нет, все верно, все нормально, ничего лишнего. На каждого из нас пятерых по сорок килограммов багажа, да еще по небольшой сумке, что разрешается брать с собой в самолет -- в руках. До Москвы нас провожают друзья, а до границы, до станции Чоп, едем всемером -- с нами наш сын и Алеша, сын дочки, наш внук. Они пока остаются. Так получилось.

Компанию эту надо чем-то кормить и в дороге и в Москве, в Москве не очень-то купишь, а будем там три дня -- нужно еще оформить какие-то документы. Да... Сумки с едой неподъемные.

Эти два баула... Они -- до Москвы. Жить там будем у родственников знакомых, слава Богу, что пускают под крышу, но обеспечить постелями такую ораву... Надо что-то стелить, чем-то укрываться. Везем с собой, в Москве оставим. Что делать?

На нас теплые пальто и сапоги -- в Москве зима. В Будапеште тоже зима. В солнечном краю, куда мы едем, нет зимы, нет морозов, там вечное лето, там не нужны сапоги и пальто. Мы везем с собой легкие куртки и кроссовки. В Будапеште перед тем, как сесть в самолет, мы их наденем. Зимнюю одежда придется бросить.

И еще -- у каждого, кто провожает, своя сумка.

Всю эту гору (как аккуратно ее не складывай, все равно -- гора) венчает выпирающий из-под прозрачной пленки велосипедный руль. Это муж дочки везет с собой своего старого верного друга -- спортивный велосипед. Он разобран на части и обтянут пленкой, но все равно привлекает внимание.

-- Ты с ума сошел, -- сказала я, когда увидела, как велосипед заносят в автобус.

-- Не провезем, -- успокоил меня хозяин велосипеда, -- выбросим.

Я забегу вперед, за черту рассказа, и скажу, что бросать нам ничего не пришлось. В Будапеште нас встречали представители страны, куда мы ехали, все, что было при нас, погрузили в самолет, мы могли прихватить и больше, но -- кто знал? В Будапеште нас только попросили проверить, нет ли в багаже бомбы или чего-нибудь другого, что может взорваться -- вдруг кто-то незаметно нам подложил. Нам и самим бомба была ни к чему, мы проверили, все было в порядке. А велосипед, против которого я так возражала, выручал нас неоднажды в начале нашего пути по дорогам исторической родины.

-- Ну и ну... -- услышала я голос мужа.

И голос сына:

-- Да...

Они стояли возле Монблана из наших чемоданов и, наверное, пытались представить себе, как эта гора переместится в вагон.

-- Пойду искать носильщиков, -- сказал сын.

...Мы сидели с подругой, самым близким моим другом, на жестких неудобных вокзальных стульях. Нас неумолимо куда-то несло, ничего уже нельзя было изменить. Я как-то вдруг сразу отключилась от суетных дел, бразды правления по устройству этих дел были отданы сыну вместе с остатками денег на их оплату. Мы сидели с подругой, касаясь друг друга плечами, мы не плакали, больше молчали. Иногда она говорила:

-- Ты увидишь, все будет хорошо, все у вас там будет хорошо. Ты только пиши.