В социальных сетях - Иван Зорин

– Не зря в Интернете сидишь, – похвалил его начальник. – Ссылку в своей группе оставил?

– Выложил видео, – уточнил Сидор. – Пусть посмотрят.

Но уже вечером он об этом пожалел.

«А вы мерзавец, – написала ему Дама с @. – Всегда это подозревала, но не до такой же степени».

«Ой, только не надо этого! – перешел он в атаку. – Умничайте у себя дома, а у репортажа свои законы: он должен быть черно-белым. Ведь никто, повторяю, никто не дал бы на нашем месте и копейки! Рассказать все как было? Хотите, чтобы зритель, узнав себя, переключил канал?»

«Вы правы, Сидор Куляш, – написал Иннокентий Скородум. – И все равно вы мерзавец».

«Отстаньте от него, – присоединился Олег Держикрач. – Лгать – его профессия».

Это понравилось Ульяне Гроховец, Зинаиде Пчель и Даме с @.

«Идите вы к черту! – подавленный числом судей, огрызнулся Сидор Куляш. – Ждите, когда этот благородный убийца постучит к вам в дверь!»

Реплика показалась всем странной, если не сказать истеричной. На самом деле Сидор Куляш переводил стрелки, выдавая собственный страх, к тому же его занятие впервые показалось ему гадким и постыдным. Он уже раскаивался, что бесцеремонно вторгался в чужую жизнь, продавая признания, выставляя нижнее белье.

Однажды он допоздна задержался на работе и возвращался, когда его тень уже двоили уличные фонари. Моросил дождь, Сидор Куляш шел под зонтом и, войдя в подъезд, остановился, чтобы его сложить. В этот момент к нему метнулась тень.

– Раскольников? – вздрогнул он.

– Захар Чичин, – усмехнулись в темноте, и Сидор Куляш ощутил у виска холодную сталь. – Не ждал?

Сидор Куляш обмяк.

– Что тебе надо?

– Опровержение. Если завтра не дашь его, то ты – труп!

Сидор Куляш проглотил язык, слова о том, что это всего лишь его работа, вылетели из головы. И он не заметил, как остался один, до боли в суставах сжимая мокрый зонт, с которого капало на ботинки.

Даша, продолжавшая заходить в группу под ником «Дама с @», вновь и вновь воображала себе эту сцену. После Авдея Каллистратова и мышиной возни на кафедре современной литературы, где она стажировалась, Захар Чичин представлялся ей настоящим мужчиной, не разделявшим слова и дела. Его прошлое казалось героическим, Даша выдумывала его жизнь, о которой ровным счетом ничего не знала, и этот романтический миф заменял ей реального Захара Чичина. Он представлялся прямым, его пороки и добродетели можно было видеть всегда анфас и никогда – в профиль. «Решительные творят историю», – повторяла она, расправляясь его руками с Сидором Куляшом, олицетворявшим для нее вселенскую пошлость. Даша сидела у окна, солнце било сквозь ее ресницы, рисуя цветными пятнами абстракционистские картины, она пыталась разглядеть в них свое будущее, которое совершенно не представляла. А за тридевять земель Захар Чичин, надев черные очки, смотрел на то же самое солнце. Ему заказали очередного «мешка», и он ждал на лавочке, пока тот выйдет из подъезда.

Время, как отрывной календарь, – выброшенный листок забывается, не успев долететь до мусорного ведра, и кто вспомнит, что много раньше был другой день, и другое солнце плясало в лужах, когда девочка в коричневом платье с белым передником, прислонив к стене ранец, прыгала через скакалку.

– Попрыгунья-стрекоза! – поцеловал ее в щеку молодой худощавый мужчина с колкими усами и чертиками в глазах.

Просунув ей ладони под мышки, он оторвал ее от земли и, озорно покрутив, подбросил высоко в воздух.

– Стра-ашно? – притворно прорычал он, ловя ее.

– Ис-чо, ис-чо! – смеялся ребенок, на щеках у которого играли ямочки. Руки у мужчины умные, сильные и способные, казалось, забросить на солнце.

Прошло много лет, ямочки у ребенка пропали, девочка больше не прыгала через скакалку, а, расставшись с очередным мужчиной, вспоминала у окна рано умершего отца и думала, что никого больше так не любила. Даша вспоминала его решительную властную походку, резкий голос, которым он одергивал начальство, и Захар Чичин представлялся ей похожим на отца, таким же немного ребячливым и нежным. Один из участников группы считал, что такое поведение определяется комплексом Электры.

Темные аллеи

Олег Держикрач был худым, высоким и ходил задрав голову, точно считал звезды. Уши у него топорщились, а апоплексический затылок он прятал под длинным шарфом, так что создавалось впечатление, будто у него болит горло. Фигурой он походил на математический знак интеграла. У него был огромный нос, дремавший на лице, как извозчик на козлах. Толстые очки в черепаховой оправе делали его глаза по-детски наивными. Олег Держикрач считал себя непризнанным гением. «Всех оценивают задним числом, – чесал он затылок, вместивший столько фактов из чужих биографий, что в нем не хватило места на свою. – А прижизненную славу достигают через одно место». Снимая запотевшие очки, он протирал их двумя пальцами, и тогда, как у всех яйцеголовых, в его глазах отражалась мировая скорбь. Олег Держикрач был психиатром. «На земле можно родиться либо негодяем, либо страдальцем», – закрывшись в кабинете, вздыхал он тайком от пациентов. На своем веку он перевидал стольких, что мог составить энциклопедию душевных мук. Расхаживая по коридору, Олег Держикрач криво выбрасывал ступни, чинно раскланивался с медсестрами, как старым знакомым кивал проходившим повторный курс хроникам, от которых скрывал, что у психиатрических заболеваний есть начало, но нет конца, он приветливо улыбался «первичным», робко жавшимся к стене, и чувствовал себя богом. «Я брожу по темным аллеям их подсознания, – когда-то рассказывал он жене, крутя сигарету в желтых пальцах. – Я заглядываю в его неведомые уголки, чтобы открыть глаза на себя». Жена тогда была молода, слушала, затаив дыхание, а потом поняла, что муж видит насквозь всех, кроме себя. И с годами незаметно для него стала его домашним психоаналитиком.

«Все эти увядающие дамочки среднего возраста, – возвращался он с частного вызова. – Их мания чистоты, их змеиная улыбка: «Вот, пожалуйста, тапочки». И действительно, гости только грязи нанесут! – Пока жена вешала его пальто, он, согнувшись на табурете, расшнуровывал ботинки. – Их проблемы яйца выеденного не стоят, но у них в голове тревожный очажок, который требует постоянных страхов. Как огонь поленьев, как пустой желудок. Ах, сын женится, а она приезжая! Ах, муж задержался на работе, а у него молодая секретарша! Нет, не тот нынче пошел сумасшедший, стыдно даже деньги брать. – Он переводил дыхание. – Раньше от чего с ума сходили? Несчастная любовь, богоискательство, от того, что решить не могли: «Тварь я дрожащая или право имею?» А теперь? Невыплаченный кредит, диета, чтобы выглядеть как в телевизоре, все помешались на квартирном ремонте. Тьфу! Где благородство? Мещанство сверлит дыры даже в безумии! – Олег Держикрач распрямлялся с красным лицом. – Чертовы ботинки! Сними, пожалуйста. – Жена послушно наклонялась, зубами развязывая морские узлы. – А в отсутствие раздражителей мозг их выдумывает. Конечно, это лучше, чем быть заживо съеденным экзистенциальной фрустрацией. Но этого же не скажешь, вот и советую, как отвадить невестку, секретаршу… Прямо деревенская ворожея!» Олег Держикрач раскатисто смеялся.

Психиатром он был потомственным.

«На свете все сумасшедшие, – часто повторял его отец, собираясь к себе в больницу. – Только одни знают об этом, а другие нет. – Он завязывал вокруг шеи шарф, такой же длинный, как носил теперь Олег Держикрач, и добавлял: – Я знаю». Больница, где отец был главврачом, утопала летом в цветах, за которыми ухаживало женское отделение, целыми днями возившееся на клумбах, пока мужское за дощатым столом стучало слепыми костяшками домино. «Трудотерапия», – показывал на пациенток отец, и с тех пор Олег Держикрач каждый раз смеялся, вспоминая это, когда глядел на пчел. Он видел все сквозь призму своей профессии, ему казалось, что все, даже насекомые, занимаются чем-то, чтобы решить свои психологические проблемы, что их поведение также продиктовано внутренним конфликтом и что сама жизнь вертится вокруг патологии, поразившей мировой разум. При этом в медицине Олег Держикрач давно разочаровался, считая, что норма – это холодный, равнодушный космос, а жизнь сама по себе безумие, излечить от которого невозможно, не убив ее носителя. Мать у Олега Держикрача работала у отца ассистенткой, так что при поступлении в университет у него не было выбора. Учился он блестяще, после окончания был оставлен на кафедре, где быстро защитил диссертацию. «Пишите докторскую, – поздравил его научный руководитель, старик с ясными глазами и ямочкой на подбородке. – Скоро вы нас всех за пояс заткнете». Но к чистой науке у Олега Держикрача не лежала душа.

– Не мое это, – советовался он с отцом. – Цифры, теории, а жизни нет.

– Без практики нет психиатра, – соглашался тот. – Все методы не стоят опыта, все диссертации – одного больного, которому облегчил жизнь.