Пустырь Евразия - Сергей Лавров

— Этот убийца? — насторожившись, спросил Монумент.

— Может быть,— прошептал Авенир, придерживая на всякий случай напарника за могучие плечи. Но Монумент уже слегка протрезвел.

— Пойди и послушай, о чем говорят,— велел он.— Поднимись на эту чертову баржу и встань в тень возле буфета. Я бы сам пошел, да качает что-то…

Авенир поторопился и поспел как раз к началу разговора. Вьетам не предложили сесть, и они стояли тесной кучкой перед развалившимся в кресле Петрушей. Впереди по-прежнему был Чен.

— Наш отец горюет о смерти твоего отца,— сказал он.

Петруша кивнул и нахмурился. Охранники вежливо изобразили служебную скорбь.

— Ты был другом вьетов,— продолжал Чен.— Ты много обещал нам, пока твой отец был жив. Мы скорбим вместе. Приходи к нам, мы ждем тебя. Так сказал наш отец.

Петруша сочувственно покивал и сказал охранникам:

— Представляете, у них там один общий отец. Противный такой старикашка, я его видел. Все зудит, зудит… А девки у них хорошие, только все плоские, как доска. И все на одно лицо. Как будто все время с одной… Ну, говори, говори, я жду.

— Ты придешь? — спросил Чен.

— Это все? — Петруша откинулся на спинку кресла и коротко хохотнул.— Это и есть важная встреча? Ради этого ты вытащил меня из дому в день похорон?!

— Мы должны быть вместе в такой час,— робко пояснил один из вьетов.— Так сказал наш отец.

Если слова Чена Петруша выслушивал спокойно, то на несчастного вьета просто обрушился с ненавистью.

— Он что, командовать теперь мною будет, ваш отец?! Хватает мне командиров и учителей! — Он невольно взялся за припухшую щеку.— Придите к нему немедля и молитесь на него! Не выйдет! Вот пусть он сам ко мне придет, понятно?! Сам пусть притащится ко мне домой, если ему чего надо! Сено к лошади не ходит, верно? Ха-ха-ха!.. Я ему ничего не должен! Запомнили?! Ни-че-го!

Авенир, полагая разговор оконченным, поспешил убраться от буфета и сбежать на набережную. Следом, не заметив его, сошли три вьета под гогот и выкрики расходившегося не на шутку Петруши.

Монумент в машине уже побрякивал наручниками:

— Сейчас берем его!

— Нет, что ты! Надо проследить, куда он пойдет! Это человек Трофима!

— Откуда ты все знаешь? — подозрительно покосился на него опер.

— Потом расскажу.

— От баб, не иначе,— буркнул Грешников, но послушался и убрал наручники.— Что нового услышал?

— Петруша кто угодно, только не хозяин вьетов. Он, скорее, нахальный наследник, не желающий платить долги. Боюсь, он не понимает, что играет с огнем. Надо будет предупредить Беллу. Эта неделя до его совершеннолетия — самая опасная.

— Наплевать на него. Он мне, крестьянину, глубоко несимпатичен. Мне убийцу найти надо. Шеф уже спрашивал…

Авенир возразил было, что, мол, их миссия — охранять людей, бороться со злом, да Грешников так воззрился на него, что начинающий сыщик умолк, надулся и весь отдался искусству слежки, укоряя в душе напарника за пренебрежение высокими идеалами профессии. Поначалу они медленно катили вслед вьетам, но уже совсем стемнело, а зажженные фары могли привлечь внимание троицы. Авенир быстро нашел выход: пошел пешком, не теряя их из виду, а Монумент поехал поодаль, следя за Авениром.

Вьеты прошагали пешком от Невы до ручья со звучным названием Оккервиль и там, в трущобах промзоны, вошли под навес пивной палатки на улице. Авенир забеспокоился: пивная была полна их соплеменниками, троица точно растворилась в кучке раскосых черноголовых мужчин, и даже Можаев с его феноменальной памятью на лица тотчас потерял их. Вьеты все прибывали — тройками, парами. Никто не ходил поодиночке. Это был какой-то вьетский мужской клуб, где они вели себя раскованно и непринужденно, не так, как в общежитии. «По-европейски»,— определил для себя Авенир. Чен здесь правил бал: вскоре сыщик увидал его за столиком в глубине, в окружении внимательных слушателей. Вьеты подходили к нему и отходили, некоторые отдавали что-то — Авениру показалось, что деньги.

— А знаешь, на что это похоже? — спросил его трезвеющий Монумент, оставивший машину поодаль.— Наркотой это попахивает. Ручаюсь — если дернуть сейчас одного-другого, в рукаве найдем косячок на продажу.

Они дождались, когда Чен выйдет, и последовали за ним прежним порядком. Теперь он шел один, и Авенир крался следом самозабвенно, неслышно косолапя, вдыхая ночные запахи, чувствуя себя рыцарем плаща и кинжала. О, как заманчива и увлекательна самая азартная из охот — охота на человека!

Далеко идти не пришлось: вьет, оглянувшись, нырнул в дыру в заборе какого-то приусадебного участка, и Можаев услышал скрип давно немазаных петель. Кошачья фигура Чена скрылась в сарае на задворках большого сада. Монумент, подкравшись, зашептал в ухо, тяжко дыша перегаром:

— Привел на хазу! Наверное, товар кончился! Сейчас возьмем на горячем!

— А если он там не один?

— Да хоть десяток! Таких котят я одной левой сделаю! Сначала ударим по рукам, потом по лицу!

Он неслышно раздвинул доски и с трудом протиснулся в сад. Авенир пролез следом. Знаками опер показал ему встать у дыры и ждать, а сам, крадучись, двинулся вперед, в темноту. Сердце Авенира просто выскакивало из груди от волнения. Он глядел во все глаза и слушал во все уши, потирая вспотевшие ладони.

Довольно долго было тихо, он даже устал ждать. И тут что-то грохнуло в сарае, раздался вопль, зазвенела посуда, будто свирепая собака загнала в угол отчаянного кота. Катавасия в сарае продолжалась секунд десять, сопровождаясь грохотом падающих предметов и звоном разбиваемых стекол, потом клубок тел выкатился под открытое небо, в сад. Монумент, падая, дотянулся-таки до вьета, ухватил его железной пятерней за спину. Чен изо всех сил выгнулся, рванулся, зашипел от боли, лягнул опера пяткой в причинное место — и вырвался! Вихрем пронесся он мимо остолбеневшего Авенира, юркнул в дыру — и был таков. Лишь круглые кошачьи глаза злобно и торжествующе блеснули.

Можаев только и успел поднять руки, раскрыв рот, да опустить их. Увы! Хватательный рефлекс у этого мечтателя был совсем не выработан!

Как звучно и разнообразно материл его Грешников! Каких только эпитетов и сравнений не выискивал, охая и придерживая пострадавший орган! Выпустив пар, опер со стоном сел на бревно у стены сарая, посмотрел на клок Ченовой рубахи в пятерне. В голосе его зазвучало усталое удивление:

— Надо же, зверюга! С мясом вырвался! Кровища, смотри! Это я ему шкуру со спины содрал! А я еще думаю — как это он вырвался? У меня никто еще не вырывался! Но я был прав — в сараюшке мак варил этот кудесник. Не бог весть что, но уже можно брать. А там уж мы его раскрутим и по Михалычу с Низовцевым! Я его сейчас в розыск по городу подам! Некуда ему деться будет, побежит к своим, в логово. А там мы его и накроем!

Бывают в романтической жизни сыщиков и скверные прозаические моменты. С одним из них Авенир познакомился в тот же вечер. Омоновский наряд на трех автобусах нагрянул в Евразию. Оцепив общежитие, ребята в масках всполошили обитателей этого улья, прочесав все три этажа. Грешников самолично рыскал по комнатам, напрасно выискивая Чена, а всех подозрительных, напоминавших его, направлял во двор к Авениру для опознания. Можаев, понурясь, стоял у машины. Его нежная душа русского интеллигента в четвертом поколении страдала. Тихая покорность обитателей Евразии заставляла его ощущать себя опричником и палачом. Старик спустился к выходу и подошел к нему мелкой тряской походкой.

— Зачем вы ищете Чена, Авенир Аркадьевич? — мягко спросил он.

— Это не я его ищу,— малодушно отрекся Авенир.— Это милиция. Я ищу убийцу одного бизнесмена.

Ох это чистоплюйство! Не доведет оно россиянина до добра!

— Чен не убивал Низовцева,— возразил старик, заглядывая в голубые глаза горе-сыщика.— Он был в это время с нами. Его все видели. Вьеты не убийцы.

— Откуда вы знаете, когда это было?

— Об этом писали в газете,— улыбнулся старик.

— Вашим свидетельствам нельзя верить,— постарался напустить на себя спасительную суровость Авенир.— Вы его выгораживаете.

— А когда вьет признает вину, ваш закон ему верит?

— Кто же станет на себя напраслину возводить?

— Если закон получит виновного, вы оставите нас в покое?

Авенир пожал плечами, не зная, что и ответить.

— Чен варил и продавал опий,— буркнул он.

— Но у нас вы не нашли опия, не так ли? — вкрадчиво, но очень настойчиво спросил старик.— Чен отрекся от нас. Он стал жить один и смущать других вьетов. Рано или поздно он должен был погибнуть.

Он прошептал какое-то заклинание, а может быть, молитву и коснулся рукой амулета в мешочке, висевшего на темном шнурке на его высохшей длинной шее.

— Трудно держаться избранного пути,— все так же вкрадчиво и настойчиво продолжил он.— Особенно если не знаешь, куда он ведет. К сожалению, ни у вас, ни у меня нет этого знания.