Невидимые голоса - Яна Москаленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня тошнит. Подхожу к двери, стараясь не смотреть.
«Хочу шоколадку!» – противно гундосят у меня из-под куртки, и хочется распахнуть ее, упасть в снег лицом и пролежать столько, чтобы Теловой замерз. Насмерть.
В теплой прихожей разматываю шарф, подхожу к зеркалу. Твержу:
– Я обычная.
На вешалке шуршание, ехидные смешки. Может, он и бормочет что-то, но я не слышу. Не слушаю.
На ужин едим безвкусные котлеты из куриной грудки на пару (бедра мне нельзя, они жирные) и пустой, чуть подсоленный рис (приправы нельзя, они тоже могут спровоцировать приступ). Муж рассказывает, как плохо сегодня было на работе, а я уныло ковыряю вилкой и закусываю таблетками. Мебеверин перед едой, иногда омепразол, потом креон-микразим-панкреатин, тут смотрим по гипотетической вредности еды, а после плотного ужина можно даже съесть кусочек яблочной пастилы без сахара.
В ответ я рассказываю мужу, чего за день натворил кот. Говорю о стиралке, которая не выводит пятна, и как сама я полдня редактировала рассказ и мучилась, что он слабый и похож на предыдущие. Готовила куриные котлеты в мантоварке и рис в пакетиках, потому что мне лень его помешивать, чтоб не пригорел.
Порой кажется, еда – единственное, на что во мне можно обратить внимание.
Утром прокалываю палец шприц-ручкой, глюкометр жадно всасывает алую каплю крови – снова гипергликемия, во мне много сахара. Почему же жизнь тогда такая несладкая? Три ха-ха и поклон. Выпить янувию после завтрака, забавная она, ин-кре-ти-но-ни-ме-тик. Трижды переспрашивала эндокринолога в больнице, стоя перед ним в домашнем халате и резиновых тапках, и все равно записала неправильно. Может, с помощью этой бледной таблетки я подольше протяну без инсулина. Колоть себя вдобавок еще и тоненькими иглами – какая же гадость. Привыкну, конечно, но пусть оно когда-нибудь потом.
Снова погружаюсь в мысли о болезнях и по обыкновению пинаю себя под ребра: у людей рак или СМА, у людей ВИЧ, люди вырезают себя из жизни тонкими лезвиями, кричат и воют. Умирают.[4]
А ты живешь. И ноешь постоянно.
Эти аргументы не работают, ведь чужую боль я не чувствую. А вот своей – навалом.
Кажется, ну что там, сахарный диабет. Просто не ешь сладкое, и все. А он переворачивает тебя с ног на голову, и живи с этим как хочешь. В прихожей гадко урчит, и мне хочется отлупить куртку ногами.
Да, больше нельзя насладиться чипсами, копчеными ребрышками или душистым медовым тортом. До конца жизни нельзя, а жизнь в двадцать шесть кажется невыносимо длинной, почти бесконечной. Ну и что с того? В жизни ведь есть что-то помимо еды, так?
Так.
Но потом выхожу из дома, и Теловой наседает все громче, шепчет в грудину, и я слышу его сердцем. На писательских семинарах сажусь за общий стол в пахнущей пылью и разваренными макаронами столовой, ставлю тарелку с бесцветной цветной (три ха-ха, помните?) капустой и ложкой овсяной каши. Любопытные взгляды, вздернутые брови, смешки.
– На диете?
– Болею, – коротко отвечаю и жую капусту. Расспрашивают, интересуются – беззлобно, но жарко. Теловой сыто ворчит и шепчет, какая же я на самом деле неполноценная. Вечерами в гостинице грохот и смех: кто-то потягивает кислое вино, кто-то отхлебывает из бутылки с дешевым коньяком. Я цежу йогурт из бутылочки с огромной надписью «Без сахара» и на каждый призыв за что-нибудь выпить бросаю:
– Мне нельзя.
Предлагают снова и снова, расспрашивают, округляя глаза:
– А почему? А когда можно будет? Да ладно, от глоточка-то…
Улыбаюсь одними губами. Крепко держусь за йогурт.
Лица румянятся, шутки обрастают глупыми подробностями, в комнате все жарче. Сидеть трезвым в компании выпивающих и веселящихся – одна из пыток в аду, ручаюсь. В конце концов достают шоколадку на закуску, суют под нос. Она пахнет счастьем.
– Кусочек, а?
Сбегаю в номер и плáчу. Теловой сидит у меня под ночной рубашкой и ласково гладит лапками по голой коже.
…Мы идем на семейный ужин, и я готовлюсь к бою. Полная аптечка в сумочке, там же шприцы и ампулы спазмолитиков на крайний случай. Дружелюбно отказываюсь от маринованных груздей, копченого сала с перцем или ломтей торта «Алладин» с грецким орехом (диабет, в отличие от всего остального, только-только обживается внутри, и я помню этот тающий божественный вкус). Отказываюсь даже от безобидного картофельного пюре. Пюре, представьте себе! Пища богов, которой я спасалась семь голодающих лет, прежде чем эндокринолог пригрозил:
– Никакого пюре. Сахар свечкой взлетает, можешь даже ложку съесть и измерить, насколько скакнет.
Иногда я отсекаю: «Нет, уберите». Иногда морщусь: «Спасибо, мне нельзя», иногда отстаиваю свои границы, иногда сил на это просто нет. Иногда еле сдерживаюсь, чтобы не впиться зубами в ароматные, но смертельно жирные манты.
Порой кладу ложечку салата, пробую на зубок – лук. Осторожно, опасность. Теловой копошится и цокает языком, киваю ему. Беру тарталетку с имитированной икрой – там чеснок! Все во рту горит, но плевать-то не будешь. Новый салат, внутри кусочки ананаса, и тарелка передо мной наполняется, но внутри меня пусто.
В левом подреберье слабо тлеет боль.
Потом все как по накатанной. Приглушенные стоны, бутылка со льдом на боку, куча съеденных таблеток и капитуляция – вызов скорой. Боль такая, что лучше бы умереть, одна эта мысль в голове и остается. Но потом наступает новый день, соскребаешь себя с кровати и ползешь пить теплый черный чай, грызть сухари, потому что «нет острой хирургической патологии», «нет коек в отделении», «лечитесь лучше дома» или «опять сходите к терапевту».
Иногда Теловой разрастается так, что из-за его мохнатых боков я не вижу ничего вокруг и приходится смотреть внутрь. Каждый раз, когда друзья отдаляются или уходят, потому что со мной «ни сходить никуда, ни выпить по-человечески», я повторяю, что это нормально. Рядом останутся только те, кто примет меня любую, потому что я – это не мои болезни. Я повторяю это снова и снова, зная, что вот-вот сдамся и прислушаюсь к черному шепоту из-под воротника. Каждый раз, когда перерываю магазины в поисках печенья не с сахаром, не с фруктозой, не с патокой. Каждый раз, когда на отказ от десерта щерятся:
– А чего, зубы крошатся?
И я срываюсь, ору со злости:
– Нет, у меня диабет второго типа, но спасибо, что спросил!
Каждый раз остаемся мы вчетвером: панкреатит с диабетом и мы с Теловым. Я знаю, что ко всему надо относиться
