Игнач Крест - Марианна Федорова

- Это друг! Князь Андрей! Он спас меня!

Оба новгородца недоверчиво смотрели на князя, лицо которого все еще было покрыто личиной.

Митрофан наклонился и, не слезая с коня, ловко поднял шлем боярышни. Не успела она надеть его, как враги вновь окружили их и началась сеча. Булатные мечи русских с лязгом опускались на круглые плоские шлемы таурмен. Налетев и получив должный отпор, поганые отскакивали на безопасное расстояние, потом нападали вновь. Отражая одну атаку за другой, все трое старались защищать Александру от ударов.

В это время Евлампий и рыцарь тоже оказались в кольце. Монголы на своих приземистых лохматых конях, самый высокий из которых не достигал в холке и полутора метров, налетели на них с гиканьем и криками «Хурай! Урда!» и заскакали по кругу. У Евлампия не было никакого оружия, кроме рогатины*, с которой он ходил и на медведей. Сидя верхом на сером в яблоках коне, выпряженном из саней Александры, он вонзал острый конец рогатины то в одного, то в другого поганого и одним рывком выбрасывал из седла, а рыцарь добивал их пикой. На Евлампии была плотная кольчуга. Она надежно защищала его от стрел, на голове посверкивал помятый железный шлем, из-под которого свисала кольчужная сетка, защищавшая шею от сабельного удара.

* Р о г а т и н а - копье с крупным тяжелым железным наконечником, часто с небольшой перекладиной под пером - лезвием.

Бирюк со своими охотниками засели за перевернутыми санями у самого берега. Каждая стрела, выпущенная ими, достигала цели, поражая всадников или их коней. Сначала таурмены не понимали, где прячется враг, но потом часть тех, кто остался без лошадей, бросилась к саням. Завязался рукопашный бой. Бирюк знал, что тяжелое оружие делает его воинов менее поворотливыми, и занял круговую оборону.

Общая схватка распалась на несколько яростно сражающихся групп, шипящих, как раскаленное железо, брошенное в воду. В центре одной из них бились Илья и Миша. Миша вертелся на своей рыжей кобыле с поднятым мечом, рукоять которого он держал обеими руками, стараясь покончить с ненавистным врагом одним ударом. Его багровое от усилий лицо было забрызгано кровью. Лошадь под Ильей пала, и теперь он стоял рядом с Мишей, прикрывая его, орудуя копьем. Он разделался уже с несколькими чэригами и высматривал следующую жертву, как вдруг стрела, пущенная с близкого расстояния, пронзила его насквозь и он упал замертво. Смерть богатыря придала монголам новые силы, и казалось, что исход битвы предрешен. Но тут из-за поворота реки с гиканьем появилось десятка два крестьян на санях и верхом, предводительствуемые Игнатом Трефилычем. В руках у них были кистени*, рогатины, булавы*, топоры и шестоперы*. Они врезались сзади в ряды сражающихся, и вскоре десятки трупов чэригов лежали на льду.

* К и с т е н ь - ударное оружие: железная или костяная гиря на ремне.

* Б у л а в а - дубина с металлическим навершием.

* Ш е с т о п е р - булава, навершие которой имеет шесть или более лопастей.

Бой был выигран русскими. От обеих авангардных сотен Батыя в живых остались только Аджар и еще какое-то количество всадников, спасшихся бегством. Афанасий остановил руку князя Андрея, занесенную над одним из раненых.

- Только поганые добивают беззащитных, - сказал инок.

По льду Полы ехали медленно и тихо. Впереди неловко трусил на смирной деревенской кобыле Игнат. Когда старый рыбак поворачивался, видно было, что по щекам его текут слезы, скапливаясь в глубоких морщинах. Трефилыч не вытирал их, а лишь смахивал рукавицей. Он подгонял отстававших, с тоской глядя на сани с телом сына и двумя убитыми крестьянами. Илья лежал лицом вниз, а стрела продолжала торчать из его спины. Тело было укутано меховым пологом, как будто мертвые могут мерзнуть. Так велел рыцарь. Его мощный конь тяжело ступал за санями, на передке которых сидел Евлампий. Миша ехал рядом, понуро опустив голову. За ними бок о бок шли кони Александры и князя Андрея. Они о чем-то тихо переговаривались. Афанасий и Митрофан на всякий случай не спускали с них глаз. Следом за охотниками и крестьянами, за санями с ранеными ехал, замыкая небольшой отряд, староста Бирюк. Его медвежьи глазки не утеряли зоркости, а чуткое ухо, казалось, слышит, как под снегом пробираются полевки. Отряд двигался бесшумно. Хорошо пригнанная сбруя не скрипела. Только изредка чиркали по льду полозья да звякали копыта. Мороз к вечеру усилился и давал о себе знать. Наконец по указанию Трефилыча свернули вправо, на открывавшуюся у крутого берега довольно широкую дорогу.

Вдруг Бирюк вырвался вперед, поставил своего коня поперек дороги и поднял руку. Все остановились и прислушались. В тишине стали отчетливо слышны глухие удары копыт. Вскоре впереди показались двое верховых. Одежда выдавала монголов. Увидев русских, они повернули коней и попытались скрыться. Молодые парни из Игнатовки, еще полные боевого задора, с гиканьем помчались за ними. Впереди скакал Миша. Один из поганых выхватил саблю и попытался защищаться. Он умело отбивался. Другой уже занес саблю над головой парня, вооруженного только кистенем. Миша обернулся и одним ударом меча прикончил врага, потом он сшиб своей громадной кобылой ослабевшего коня второго монгола. Конь упал в снег вместе с всадником. Монгола схватили, связали, бросили в одну из телег с ранеными, и отряд продолжил свой путь.

Кони с трудом поднимались в гору, то и дело оскальзываясь. Внезапно посреди дороги выросла темная преграда. Отряд остановился. Игнат Трефилыч спешился и подошел к ней вплотную. Через некоторое время часть преграды медленно оттащили в сторону, освобождая проход.

- Сторожевая засека, - пояснила Александра поравнявшемуся с ней Штауфенбергу.

Проезжая через открывшийся проем, рыцарь увидел стену из толстых бревен, с подпорками изнутри, бородатые лица двух засечных ратников да блеск лезвий их боевых топоров.

Они ехали по неширокой дороге, в конце которой темнели высокие крыши нескольких домов, а между ними островерхие сплошные заборы. К деревне добрались уже затемно. Все было пустынно и тихо, даже собаки не лаяли. Полная луна освещала дома и редкие деревья, которые отбрасывали длинные тревожные тени, вызывая у Александры ощущение близкой опасности, но все было спокойно.

Остановившись около своего дома, Трефилыч спешился, широко открыл ворота, которые прямо с улицы вели в подклеть, составлявшую нижнюю часть дома; сани с телом Ильи ввезли внутрь. Где-то в глубине двора густо залаяли собаки, но тут же и замолчали. Отряд въехал во двор и спешился. Штауфенберг, проведший весь день в доспехах, верхом, тяжело, с помощью Евлампия слез с коня. Огляделся. Двор был обширным, но пустым, только кое-где виднелись какие-то строения. В окне наверху затеплился свет. На крыльце появились неслышные, как тени, женские фигуры. Из открытой двери пахнуло дымом каленных на морозе березовых дров, сухим и душистым запахом сена, острым горьковатым духом коптящейся под потолком рыбы. Рыцарь зажмурился от удовольствия. Это сочетание мирных звуков и запахов напомнило о далеком детстве на берегу Рейна, когда спускался он из замка в рыбачий поселок.

- Зови знахарку, Устинья, - крикнул Трефилыч женщине, остановившейся в дверях, - Илью убили!

Женщина громко застонала и скрылась в глубине дома.

Глава VII

В темную горницу, пахнущую сосновой смолой от некрашеных бревен стен, торопливо вошли несколько крестьянок с горящими лучинами в руках, воткнули их в светцы, зажгли масляные плошки - стало светло. Игнат Трефилыч с младшим сыном втащили Илью. Такой же великан, как брат, Миша ухватил его под мышки и нес, пятясь задом. Отец поддерживал ноги. Они с трудом уложили Илью ничком на широкую голую лавку. Железный наконечник стрелы, пробивший грудь насквозь, продолжал торчать из-под левой лопатки. Илья лежал неподвижно, не подавая никаких признаков жизни. Женщины окружили лавку и запричитали, но по знаку одной из них, как пояснили рыцарю, знахарки, вдруг примолкли и отправились вниз, разойдясь по подклетям: дел у них было предостаточно. Кроме знахарки, в горнице остались только Александра, Трефилыч, Штауфенберг да еще какая-то немолодая приземистая женщина.

- Поди-ка, Устинья, накорми ратников да охотников, а то у них уклейки за все время во рту не было, - обратился к ней Трефилыч. - Вот, - кивнул он рыцарю, - сестра моя. После того как жена от мора преставилась, она здесь хозяйка в дому. Сестра моя, а ум у нее свой.

Устинья низко поклонилась, прикрыв рот концом платка, чтоб скрыть невольную улыбку, и быстро вышла. Навстречу ей попался Евлампий. Неслышно ступая по пестрядинным дорожкам медвежьей походкой, он молча направился к рыцарю и ловко, бережно помог ему снять доспехи. Только тут Штауфенберг понял, как он устал, тяжело опустился на лавку, привалился к бревенчатой стене и подумал, что так, наверное, чувствовал бы себя омар, если бы с него живого снять панцирь. Все тело ныло, голова гудела, глаза сами собой закрывались. Он постарался расслабить все мышцы, как его учили в Индии, но и это не помогало, только привело к какому-то оцепенению. Через некоторое время рыцарь очнулся. Слабость не проходила, но сознание уже было ясным. Иоганн посмотрел в сторону лавки, где Илья так и лежал лицом вниз, только уже без рубахи. Знахарка омыла ему спину, но над белой кожей, над переплетением мускулов все еще торчал железный наконечник стрелы.