Моя очень сладкая жизнь, или Марципановый мастер - Энн Ветемаа

Но и в этом ателье было пусто. Стоял недоделанный монументальный воин. Но, по счастью, рядом с ним была оставлена записка: "Мы пошли в клуб обедать!"

Ну, пускай по возвращении известного скульптора и его ученика поджидает приятный сюрприз: я выгружаю содержимое своего чемодана на стол. Признаюсь, что мне было приятно, выходя из комнаты, бросить через плечо долгий взгляд. Да, такого марципанового искусства не видели бог знает с какого времени. В этом доме, скорее всего, никогда.

Я решил немного побродить по институту — интересно же посмотреть, чем и на каком уровне здесь занимаются.

Заглянув в первое помещение, я тут же и отпрянул: не анатомический ли это театр?! Во всяком случае, там прилежно и всерьез рисовали поставленный на угол стола… череп. Ну, человеческий череп из марципана я, во всяком случае, никогда делать не буду!

Затем я снова попал в какую-то скульптурную мастерскую. Деловой молодой человек в сером халате дорабатывал большой двойной портрет. Я спросил его, кто эти двое мужчин, которых он ваяет. Он гордо ответил, что, естественно, это наш Верный Юло и его русский друг-полководец. Верный Юло явно был ранен, и славянский брат поддерживал его. Эстонский и русский народы ведь всегда по-братски, плечом к плечу боролись против других народов мира!

Я не сказал молодому человеку, что Верный Юло, которого удерживают на ногах, производит на меня впечатление не смертельно раненного, а весьма сомнительного типа, который нализался до потери пульса. Что касается ремесленных навыков молодого скульптора, то они были позорно слабыми. Выйдя из этой мастерской, я разочаровался в сегодняшнем дне нашей скульптуры и уровне обучения.

Я, само собой, старался удерживаться от поспешных выводов: сделанное в одном ателье не обязательно характерно для всего, чему учат и чего добиваются в этом заведении. Ведь я довольно много ходил по художественным выставкам, и там бывали куда более интересные и художественно более зрелые работы. И авторы окончили этот самый храм искусств.

Ну что ж, оставалось продолжать гулять дальше.

Студенты-живописцы возвеличивали крупные трудовые достижения рыбаков и колхозников — им даже иной раз удавалось запечатлеть представителей обеих областей жизни на одном холсте. Вон мощный трактор мчит к лодке, причалившей к берегу с богатым уловом. Понятно, что прямо на улов он не наедет — свернет в сторону. Ведь он приехал отвезти рыбу в магазин. Богатая минералами еда для трудящихся. Ничего не могу поделать — становлюсь ироничным, потому что вижу одно головотяпство и примитивизм.

В следующей комнате молодая, сурового вида женщина заканчивала плакат: "Все на выборы!". Радостные люди — очевидно, представители и рабочего класса, и трудового колхозного крестьянства, и дети (пока еще без избирательного права), и старики (на лицах которых читалась присущая почтенному возрасту симпатичная, почти потусторонняя радость) все вместе, с песней шли к красивому в псевдоклассицистическом стиле дому, убранному флагами… Молодой художник давал своим будущим зрителям на всякий случай еще и словесный совет — лозунг, написанный красивыми, четкими буквами по верхнему краю плаката, рекомендовал всем голосовать за единый блок коммунистов и беспартийных. И правильно! Таким образом она вводила свою плакатную компанию в нашу современность!

Но уровень исполнения? Трудно подобрать более безвкусную цветовую гамму. Какашки не совсем здорового ребенка! Даже если б мне пришлось красить своими красками прошлогоднюю немытую картошку, и то результат был бы лучше. Мои многолетние штудии дали, что там ни говори, поразительные результаты. Стоит ли мне вообще идти сюда учиться?

Но в то же время я вдруг осознал, что эта последняя увиденная мною работа или что-то иное, возможно, даже мои собственные мысли как-то меня… обеспокоили… У меня вдруг возникло чувство, что на яркое солнце надвигается из-за горизонта грозовая туча.

Что, собственно, было не так? Но что-то было… Не во мне ли самом?.. Почему, да, почему выборы представительных организаций трудящихся — долгожданный для всех день — внезапно ассоциировались в моем сознании с далекой-далекой эпохой?!

И тогда… Будто три холодных ручейка побежали по моему позвоночнику снизу вверх! Добрались до мозга. Поразили его. Я понял: Все работы, которые я здесь вижу, какие бы они ни были беспомощные, несут на себе отчетливый знак нашей эпохи!

Они агитируют, у них есть политическая миссия, их классовая позиция ясна и верна! Как раз такая, как в моем сочинении о Павле Корчагине.

А я?! С чем пришел в храм искусств я?! Страшно подумать — мой фанерный чемодан был набит какими-то средневековыми крестьянами без определенного мировоззрения, абсолютно аполитичными зайцами, петушками и гениями.[3]Что с того, что воплощенными безупречно… Были среди моих работ корабли и танки, о которых вообще невозможно было сказать, какому государству эти корабли и танки принадлжат…

Что же я смастерил во славу нашей уникальной эпохи? Чистейший космополитизм! А Дед Мороз? Можно ли быть уверенным, что его красное одеяние приурочено именно к Новому году, а не к Рождеству?

Выходит, я безнадежно отклонился от магистрального пути искусства, национального по форме и социалистического по содержанию.

И мне вспомнилось, что в моих книгах по искусству (в основном на русском языке) всегда были сверхдлинные предисловия, где давалась оценка авторам и их произведениям. Я старательно избегал этих введений. А ведь именно там я мог бы найти оценки, основывавшиеся на марксистской этике, с которыми обязательно нужно было бы ознакомиться.

Выходит, что я крот, который закопался в темные катакомбы средневековья и добровольно отрезал себя от нашей реальной жизни. Наверное, у искусства моих предков Штуде было чему поучиться, но я просто автоматически, как робот, пересадил их дух в наше новое общество. Как я мог быть таким глупцом?! Во всяком случае — мое искусство абсолютно аполитично! А ведь всем нам известно, что аполитичность как явление всегда политично, потому что в любом отрицании скрывается оценка!

Черт побери! Какая польза нашему бурливому сегодняшнему дню от фра Анжелико и разных Венер, которые обнаженными выскакивают из морских раковин?! В душе я, конечно, знаю, что средневековое искусство — это великое искусство, но что с того?! Помогут ли старинные мастера нашему народу в удовлетворении его все возрастающих потребностей?! Нет, никогда! Ни за что! Опираясь на такие произведения и на такое миропонимание, я никогда не стану выдающимся художником Советской Эстонии.

И мне вспомнились мудрые слова нашего директора школы, эстонца из России: "Товарищи учащиеся! Следите за собой так же усердно, как за другими! Иногда найти идеологического урода в себе бывает куда труднее, чем в своем лучшем друге!" Думаю, что эту мысль он позаимствовал из высказываний теперь уже покойного великого вождя и учителя.

Я сообразил, что мне только и остается, что бежать обратно, туда, где я оставил свои скульптурки. Ведь они должны быть там! Было бы здорово, если б их никто еще не видел. Потому что, увидев их, относительно меня примут решение, которое мне уже заранее известно… Которое может нанести непоправимый ущерб моему будущему.

На подкашивающихся ногах я сбежал с лестницы, вошел в помещение, где оставил свои работы. Мои марципановые скульптуры были на месте. Художники еще не вернулись с обеда. Я сгреб своих петушков и гениев — чуждых нашему времени — в чемодан и скрылся.

Вечер этого дня был прекрасен в своем драматизме: все свои творения, одну работу за другой, я размолол в специальной мельнице. На глазах моих не было слез. На губах играла суровая, решительная усмешка. Я был на переходе от старого к новому, в известном смысле великим пуговичником.

Но я не грустил: моя работа не была напрасной — я образцово усвоил основные приемы своего искусства. Я найду им применение, достойное меня и нашего общества.

Пусть все, что я создал, бродя в потемках, снова пройдет между валиками, пусть выдавится оттуда вся ложная идеология!

Только одна работа осталась на столе: вдохновленный Шагалом Зеленый скрипач. Я без долгих колебаний откусил ему голову и съел свою работу. В то мгновение я был похож на Сатурна Гойи, пожирающего своих детей.

Но ночь моя была, понятное дело, беспокойной. Учиться я, конечно, пойду, не стоит считать себя сверхумником, но разумнее было бы поехать совершенствоваться в Москву или Ленинград. Я должен все основательно обдумать. Поставить перед собой новые цели. Политические! Отныне никаких средневековых героев — лучше рыбаки и шахтеры. Подойдут и исполнители народных танцев — в национальных костюмах, эстонских, русских и других наших братских народов. Животные? Что ж, можно делать и животных, но уж наверное не они должны быть самым существенным полем деятельности, как это было раньше в моем творчестве.