Юность грозовая - Николай Лысенко

Пробравшись в дальний угол, Василек выбрал свободное место на полу, сел на чемодан и осмотрелся. В глазах рябило от множества раскрасневшихся в духоте лиц. Глянув на сидящего рядом старика, аппетитно жующего хлеб и картошку с луком, Василек вспомнил, что с самого утра ничего не ел. Он торопливо открыл чемодан, достал ломоть хлеба, кусок вареного мяса и с жадностью начал есть.

И снова упрямо всплыла беспокойная мысль: что делать? Продуктов, что лежат в чемодане, хватит всего на несколько дней, а денег так мало, что купить на них ничего нельзя. Уехать домой? А может быть, к Степной уже подошли фашисты. Попробовать разыскать гурт? Нет, сначала нужно узнать, что с Таней, увидеть ее, а потом можно будет возвратиться.

Незаметно он уснул, привалившись спиной к стенке.

Проснулся от резкой боли — проходившая мимо женщина наступила ему на ногу. Он чуть не вскрикнул. Встав, взял чемодан и вышел на перрон.

Прохлада пахнула ему в лицо. После вокзальной толчеи здесь было легко, дышалось свободно.

Бесцельно побродив по улицам, Василек вышел к базару. Здесь уже было людно и шумно, казалось, говорили все сразу, не слушая друг друга: и покупатели, и торговцы. Василек прошелся вдоль возов, нагруженных кадушками с капустой, огурцами, помидорами, горшками с молоком, сметаной, и остановился у выхода с базара.

Неожиданно он увидел возле одного из возов появившегося откуда-то суетливого паренька. Оживленно разговаривая о чем-то с женщиной в цветастом переднике, паренек настороженно озирался по сторонам.

«Уж очень похож на Степку Холодова, — подумал Василек. — А как он может здесь оказаться? Сейчас догоню его».

Паренек не спеша побрел в противоположную сторону. Василек почти бегом заспешил следом за ним. «Окликнуть? А вдруг я обознался?»

Василек обогнал его и, не веря своим глазам, застыл с полураскрытым ртом. Перед ним стоял Степка Холодов. На нем были просторный пиджак, добротные сапоги, фуражка. Руки он держал в карманах. — Степка! — воскликнул Василек обрадованно.

— Здорово! — Недоверчиво косясь на чемодан земляка, Степка протянул руку. — Откуда ты взялся?

Василек сразу же рассказал ему о своем побеге, о том, как добрался сюда, но о Тане не обмолвился ни словом.

— А теперь вот хожу и думаю: что делать? — тараторил Василек. — Никого я тут не знаю. Хотел на фронт махнуть — не возьмут еще. А домой не поеду… Ты как попал сюда?

— У меня, Василек, длинная история. А живу я здесь один, — Степка взял Василька за руку, отвел его в сторону. Осмотревшись по сторонам, достал папиросу. — Куришь?

— Что ты! Отрава… — Василек поморщился и сплюнул.

Степка ухарски сдвинул кепку на затылок, закурил и тоном бывалого человека проговорил:

— А я привык, видишь?

Он выпустил струйку дыма и подмигнул Васильку.

— Ты спрашиваешь, как я попал сюда? Меня хотели определить в детский дом где-то на Урале, — откровенничал Степка. — А я под Саратовом удрал, сел на товарный поезд и приехал сюда. Несколько дней отирался на речном вокзале. Питался тем, что удавалось добыть, — он кивнул в сторону базара. — Однажды какая-то чудаковатая старуха пригласила меня домой, разжалобилась. Живет одна, сын погиб на фронте. Вот и остался я у нее. Одела меня, видишь, — Степка показал на сапоги и пиджак. — Кормит хорошо. У нее две козы, молока хватает.

Василек слушал его, затаив дыхание.

— Она ничего с тебя не берет? — не вытерпел он.

Степка усмехнулся:

— А чего же с меня брать? С меня взятки гладки! Помогаю ей дров нарубить, воды принести. Сосед ее, Никанор Василич, устроил меня работать на консервный завод, ящики сбивать. Не пыльно, а заработно. Получаю денежки, иногда ухитряюсь… Вчера три банки консервов увел, а сейчас продал их на базаре. Вот и перебиваюсь.

— Не боишься?

— Черт его знает, не думал об этом. — Степка передернул плечами и продолжал: — Слушай, Василек, пойдем ко мне. Бабке скажешь, что ты сирота, все будет в порядке. Никанор Василич устроит и тебя на завод, ящики сбивать. Пойдет у нас с тобой житуха — во, — он выставил большой палец.

— А не выпроводит меня бабка? — недоверчиво спросил Василек.

— Будь спокоен, наговорим ей такое о тебе, что она сразу слезу пустит. Я ее уже толково изучил — добрейшая бабуся, душевная. Вот увидишь, как она встретит нас.

Степка взял чемодан Василька, и они медленно пошли по улице.

— Ты сказал, что сбиваешь ящики, — рассуждал по дороге Василек. — А мне хотелось бы на станке работать — интереснее. Сначала учеником, а потом и самому.

— Чудак! — ухмыльнулся Степка, и по голосу его можно было понять, что он уже все продумал о своем будущем. — Ты думаешь, я всю жизнь собрался возиться с ящиками? Дудки! Зиму перекантуюсь, а весной уйду на Волгу, устроюсь на пароход. Пока мне и на этой работе хорошо: тепло и сытно, да еще и деньги имею… У станка гайки ты грызть не будешь.

— Да, забыл спросить: а как же отец и мать? Где они?

— Ты об них это самое… никому не говори, — Степка нахмурился, помолчал немного, потом глухо продолжал: — Не знаю, где они, я ушел от них.

Василек повеселел. Ему стало легко, будто гора свалилась с плеч. Еще час назад жизнь представлялась мрачным тупиком, из которого он никак не мог выбраться, а теперь все решалось удивительно просто. Степка сейчас располагал его к откровенности, и он рассказал ему все о Тане.

Эта новость ошарашила Степку. Он остановился и удивленно посмотрел на Василька, не веря тому, что услышал.

— Ты врешь, Василек? — в глазах Степки мелькнуло что-то похожее на испуг. — Неужели она здесь?

— Честное слово.

— И ты приехал из-за нее? Признайся! Василек утвердительно кивнул головой.

— Будешь ходить к ней — обо мне ни слова.

— Совсем?

— Наполовину! — обозлился вдруг Степка, но, овладев собой, продолжал: — Як ней не пойду, меня здесь нет, понял? Она тебе нравится?

— Отстань! — отворачиваясь, ответил Василек. — Не поехал бы сюда…

— Дурак ты! — хихикнул Степка. — За девчонкой поплелся. Выйдет она из больницы, что будешь делать?

— Не знаю.

— Ты нужен ей, как прошлогодний снег. Эх ты, влюбленный.

— Иди ты к черту, — вскипел Василек. — Сказал ему, как другу, а он…

Василек повернулся, чтобы уйти, но Степка крепко схватил его за рукав и виновато проговорил:

— Ты не фыркай, я ведь пошутил. Делай как знаешь, я тебе не указчик. Только обо мне ей не говори.

17

Минуя встречающиеся па пути села, гурт все дальше и дальше уходил от станицы. За день делали не более пятнадцати — семнадцати километров.

Ночами на землю опускался колючий холодок. Трава поутру становилась поседевшей от заморозков. Притихли поля, обезлюдели, лишь разжиревшие коршуны одиноко парили в небе или, усевшись на копнах соломы, бросали по сторонам зоркие взгляды. В жнивье зеленела поздняя поросль осота и повители.

Закутавшись в тулуп, скотогоны поочередно спали на бричке.

Никаких известий из Степной не поступало. Первые группы эвакуируемых колхозников, которые должны были догнать гурт, так и не появились, Захар Петрович волновался. «Почему же их нет? — растерянно думал он, устало покачиваясь в седле. — Неужели немцы уже заняли станицу и никто из наших не успел выехать оттуда? Нет, не может этого быть! Тогда бы потянулись беженцы из других сел…»

После обеда, посоветовавшись с Лукичом, Захар Петрович верхом поехал в село, раскинувшееся в стороне от дороги. Часа через три он возвратился веселый, посветлевший. Лошадь под ним лоснилась от пота, фыркала, было видно, что Захар Петрович гнал ее.

— Ну, ребятки, кажись, фашист поубавил свою прыть! — радостно сказал он. — Поспешили мы уходить из дома.

— Разбили их, дядя Захар, да? — бросился к нему Миша.

— Разбить пока не разбили, а топчутся фрицы почти на месте. Видать, добрую рогатину подсунули им наши под жабры. В городе идет потасовка, более не двинулись фрицы ни на шаг.

Из сводки, прослушанной по радио в сельсовете, он узнал, что линия фронта со времени их отъезда из Степной по существу не изменилась. Завязнув в городских боях, враг ослабил свои фланги. Сообщение успокоило Захара Петровича. Он понял, что эвакуация односельчан отложена. Позвонить в Степную ему не удалось, и он теперь не знал, как быть с гуртом: угонять ли дальше или поворачивать назад. А с каждым днем становилось все труднее, нужно было думать о помещениях и кормах для скота.

— Понимаешь, Лукич, время-то наступает хмурое, — жаловался Захар Петрович, — а мы, в сущности, посреди поля.

— Известное дело, — согласился с ним Лукич.

— А корма? — Захар Петрович вздохнул и поскреб пятерней затылок. — Солома в поле. Придется самим подвозить. А нас всего четверо. И куда мог деваться Василек?

Таинственное исчезновение Василька не давало покоя скотогонам. Высказывали самые разнообразные предположения и догадки. Федя с Мишей считали, что Василек подался на фронт, Захар Петрович с Лукичом были убеждены в том, что он струсил и вернулся в Степную.