Великий князь - Алексей Кулаков

 – Митя.

Евдокия оглянулась на своё сопровождение, убеждаясь, что они достаточно далеко. Затем открыла рот для важного вопроса и неуверенно замялась, не зная, как выразить своё довольно-таки расплывчатое желание словами.

 – А этой алхимии долго учатся?

Впрочем, старший брат понял девочку правильно – он всегда понимал её лучше и больше, чем все остальные вместе взятые, улавливая даже малейшие перепады её настроения или любые недоговорённости.

 – Среди предметов, которым я тебя учу, будет и эта наука. Немного.

 – А?..

 – Года через три.

 – У-уу!..

Пару раз дёрнув брата за руку и выразив тем самым своё разочарование столь немыслимо долгими сроками, царевна успокоилась, заодно подстроившись под его неторопливый шаг. Замолчала, обдумывая новый вопрос, и невольно вздрогнула от резкого щелчка плётки:

 – Ну-ка в сторону!

Одним из недостатков Ивановской площади Кремля было наличие на ней дьячих изб, в коих приказные служилые принимали разнообразные челобитные, и специального помоста, на котором во всеуслышание объявляли царские указы – и многие просители не упустили возможность вдоволь поглазеть на синеглазого и сереброволосого царственного отрока. А ещё на этой же площади стоял каменный храм Николы Гостунского , в которой хранилась знаменитая многими чудесами и исцелениями икона святителя Николая Чудотворца. Учитывая тот факт, что этот святой покровительствовал и счастливому супружеству, совсем не удивительно, что в храм стремились попасть все родовитые женихи и невесты царства Московского – и все они так же были весьма рады увидеть своего будущего государя и его сестру. Дабы потом вспоминать этот светлый день и хвастаться всем, кому только можно.

 – Государь-наследник, яви милость свою и снисхождение к сирым и…

А ещё на черные кафтаны охранителей государя-наследника потихонечку подтянулись паломники, добравшиеся до стольного города в надежде на исцеление мнимых и вполне реальных болячек, челобитчики Холопьего приказа и просто московские зеваки.

 – Назад!

Покосившись на царевича и не увидев и малейшего желания "явить милость и снизойти", служивый со всего маха перетянул плёткой слишком настырного просителя:

 – Кому сказано – прочь, холоп!!!

А потом стража и вовсе наглухо перегородила небольшой проулок, отсекая образовавшуюся толпу от первенца и дочки великого государя.

 – Митя, а какой алхимии ты меня научишь?

Подождав, пока брат присядет на лавочку под полотняным навесом, царевна устроилась у него на коленях и чуть-чуть откинулась телом назад.

 – Двум дюжинам взваров и настоек от разных болезней, нескольким ядам, которые очень сложно определить, противоядиям… В общем, самому необходимому для девицы царской крови.

 – А?..

 – Кто знает, Дуня, кого именно определит тебе в мужья батюшка, и в какую чужбину ты уедешь? Глядишь, моя наука поможет кому-нибудь жизнь спасти. Суженому-ряженому твоему, например.

Фыркнув словно большой котёнок, будущая невеста пробормотала что-то вроде "вот ещё!".

"Или наоборот, поспособствует кому-нибудь уйти за грань до срока. Иногда лучше быть счастливой вдовой, чем несчастливой женой – да и недоброжелателей копить не следует. Но это я тебе попозже объясню".

Со стороны казалось, что они говорят о каких-то мелочах, причём царевич проявляет по отношению к сестре просто-таки телячьи нежности – по румяной щечке погладит, с тугой косой поиграется… Впрочем, справедливости ради надо было сказать, что Евдокия ничуть и не возражала. Да и вообще всячески тянулась к обожаемому брату, иногда чуть ли не вымогая у него улыбку и одобрительный взгляд. И то сказать – а кто ещё, кроме наследника, занимался и общался с десятилетней Евдокией? У остальных братьев свои мальчишечьи забавы, батюшка вечно в делах и заботах державных. Мачеха?.. Она своей падчерицей интересовалась до крайности мало – так мало, что даже челядинки-подавальщицы и мовницы у девочки остались прежние, поверстанные в ближнюю челядь ещё покойной матушкой-царицей.

 – Кхм. Димитрий Иоаннович?..

Кстати, кое-какие фамильные черты начали проявляться и у десятилетней царевны – кроме явной красоты и высокого (в сравнении со сверстницами, разумеется) роста, как оказалось, она тоже весьма не любит когда прерывают её общение с братом. Заметив, как за пределами живой цепочки из стражей переминается с ноги на ногу один из батюшкиных стольников, Дуня тут же негодующе фыркнула и ещё сильнее вцепилась тоненькими пальчиками в жёсткую от золотых ниток братнину ферязь. Повернула голову, увидела, как из каменных палат Мстиславских вышел княжич Федор, и за малым не зашипела – словно большая, и очень сердитая кошка.

 – Ну-ну, не фырчи.

Без особой охоты ссадив с коленей возмущённо пискнувшую сестру, царевич отошёл на пару шагов, после чего позволил стольнику приблизиться и выслушал его тихие слова. Вернувшись к лавочке и обняв заметно погрустневшую Евдокию, будущий государь легонько дунул в розовое ушко, отягощённое большой жемчужной серёжкой.

 – Уже всё, да?

 – А ты знаешь, зачем здесь стоит Федька Мстиславский?

Только-только разогнувшийся после почтительного поклона, тринадцатилетний княжич стоически выдержал недовольный взгляд царственной девочки.

 – А затем, что у его младшей сестры Настасьи послезавтра именины, и он хотел бы тебя на них пригласить.

 – Да?..

Недовольство в девичьем взгляде разом сменилось на подозрение. А ближник царевича после крохотной заминки склонил голову и приложил руку к сердцу, старательно показывая лицом и глазами – не просто хочет, а прямо очень-очень! Так сильно, что как бы и не помереть от огорчения, ежели откажут. Кстати, притворство наследника знатной фамилии было лишь частичным – потому что заиметь такую гостью для любого княжеского или боярского рода честь немалая. И выгода. Ежели именинница сможет свести с царевной хорошие отношения, или даже стать ей близкой подружкой…

 – Ты уже знаешь, что подаришь? А как нарядишься?

Евдокия слегка растерянно помотала головой, разом позабыв о своих обидах.

 – Ничего, успеешь. Кстати, а ты не думала устроить у себя в покоях небольшие посиделки? Позвала бы только тех княжон и боярышень, кого хочешь видеть, похвасталась бы перед ними своими вышивками и украшениями, книжками да игрушками…

Вообще-то, такие вопросы находились в полной власти великой княгини: с кем дружить, во что одеваться и чему учить падчерицу должна была определять именно она. Но, как уже говорилось, государыня Мария Темрюковна вспоминала о существовании падчерицы крайне редко – в основном тогда, когда царская семья полным составом собиралась за праздничным столом. Ещё насчёт гостей царевны могла решить теремная боярыня – но пожилую и изрядно дородную Воротынскую уже давно избавили от тягот дворцовой службы, а взамен так никого и не назначили.

 – Н-но как же?..

Погладив окончательно растерявшуюся Дуню по голове, старший брат мягко улыбнулся:

 – Я разрешаю.

Два коротких слова заключали в себе очень многое. В первую очередь ответственность перед единственным мужчиной, только и имеющим право распоряжаться на женской половине Теремного дворца, великим государем Иоанном Васильевичем – и если царственному родителю не понравиться подобная самостоятельность его первенца… Выговор тот получит знатный. Во вторую очередь они означали неизбежное недовольство великой княгини Марии Темрюковны. В-третьих, небольшой переполох на поварне и среди челяди царевны. Ну, и в-четвертых – целую кучу хлопот для родовитых княгинь и боярынь, между которыми неизбежно развернётся тихое, но крайне жёсткое соперничество. За самый красивый наряд и украшения, приятственность облика и разумность речей… И разумеется – за внимание, которого их дочки смогут добиться от хозяйки девичника.

"Ух, какой я злодей!.. Такую волну сплетён и пересудов разом запускаю, аж гордость берет".

 – Пойдём.

Доведя сестру до Золотых ворот женской половины, Дмитрий отпустил заодно и княжича Мстиславского – порадовать матушку нежданной радостью и честию скорого визита царевны. Подозвал стражника, коему доверил нести небольшую шкатулочку с опасным содержимым, забрал её и не торопясь дошагал до покоев отца.

 – Батюшка?..

 – А, Митька.

Правитель царства Московского был изрядно не в духе, что сильно сказалось на целостности зажатого у него в кулаке листа пергамента. Не в лучшую сторону, разумеется.

 – Садись поближе. Да пёс с ней, этой рухлядью, на пол сбрось! Что там у тебя?

Откинув вместо ответа крышку деревянного хранилища, сереброволосый алхимик позволил скользнуть солнечным лучам и отцовскому взгляду по округлым бокам трёх изящных флакончиков и трёх же небольших колб – а затем двинул шкатулку вперёд. Потерев лоб, на котором уже отпечатались первые морщинки, царственный родитель задумчиво хмыкнул, и как-то резко успокоился.