Великий князь - Алексей Кулаков

Спутника своего кардинал представлять не стал – впрочем, и князь не торопился это делать. Вместо этого перебежчик стянул с себя плащ с глубоким капюшоном, лучше всякой повязки укрывающим лицо.

 – Поди вон.

Молодой (потому что безбородый) слуга тут же вышел, а троюродный племянник государя Московии бросил плащ на лавку и уселся поверх плотной ткани.

 – А ваш за моим присмотрит.

Теперь уже Сапега был вынужден покинуть комнатку, присоединившись к молчаливому плащеносцу.

 – Итак. Его величеству передали ваше послание, и он склонён согласиться со всеми вашими условиями – но хотел бы знать, на что может рассчитывать взамен… В чем дело?!..

Вернувшийся магнат двигался какими-то странными рывками, к тому же ведомый за руку спутником странно напружинившегося князя.

 – Что?..

Почему-то голос кардиналу напрочь отказал. Попытавшись встать, он с растущим недоумением и испугом понял, что и собственное тело ему полностью неподвластно. Да что за?!! Тем временем несостоявшийся перебежчик вернул на плечи плащ, как-то хищно и вместе с тем грустно улыбнулся, и – вышел за дверь.

 – Твоё полное имя и титул?

 – Николай… Павлович. Рода Сапеги, герба Лис.

Покрывшийся обильной испариной от тщетных усилий подать голос или разорвать невидимые тенёта, Гозий поймал взгляд польского магната – и внутренне содрогнулся. Мутные, будто бы сонные глаза и полное спокойствие на молодом лице сулили ему что-то поистине страшное. Они попали в руки чернокнижника? Проклятый Бельский!!!

 – Богат ли твой род?

 – Да.

 – Это хорошо. Ты немедленно вернёшься к себе и сделаешь следущее…

Повернув укрытое капюшоном лицо в сторону клирика, колдун насмешливо хмыкнул – после чего у Станислава отказал ещё и слух. Впрочем, он довольно скоро вернулся:

 – Тому, кто покажет тебе этот знак.

На затянутой в перчатку (черную!) руке незнакомца, якшающегося с тёмными силами, сверкнуло зеленью изумруда небольшое кольцо.

 – Пока же храни наш покой.

Пару раз моргнув, магнат вернулся к прежнему нормальному виду, после чего твёрдым шагом покинул комнатку. Упал с головы капюшон, стек на пол тёмный плащ – являя свету тяжёлую гриву серебряных волос и мягкую полуулыбку на красивом лице, знакомом кардиналу-епископу лишь по чужим словам и описаниям.

 – Посмотри мне в глаза, Станислав Гозий…

Глава 5

В первый мартовский день московское подворье князей Старицких, обычно живое и полное служилыми людьми, словно вымерло – не было на нем ни помещиков, ни вечно-суетливой дворни, а одни лишь плакальщицы в траурных одеждах.

 – Да на кого же ты нас поки-инул!..

Причиной тому были сороковины , справляемые по князю Владимиру Андреевичу. Умер он внезапно, во время охоты – только-только приладился с рогатинкой на поднятого загонщиками на дыбы матёрого медведя-шатуна, как вдруг страшно побледнел, схватился за сердце и упал навзничь, за малым не попав на клык и коготь дикого зверя. Ближники конечно разом навалились, не дали медведю добраться до тела – вот только довезти своего господина до ближайшего священника им была уже не судьба… Так и отошёл без исповеди. Хорошо хоть, что пошедшие было по Москве слухи о том, что князь-де умер от страха, великий государь Иоанн Васильевич под страхом гнева своего и опалы смог пресечь.

 – Да как же мы без тебя-а!..

Вообще, начало года семь тысяч семьдесят пятого от сотворения Мира для великого государя северной Руси ознаменовалось тяжкими потерями – умер от нутряной болезни верный любимец князь Вяземский, не уберегли себя от скоротечной чахотки несколько думных бояр… А ежели из Кирилло-Белозерской обители по тревожным вестям не успел вернулся бы в стольную Москву наследник трона, то царь лишился бы и князя Михайлы Воротынского, и ещё одного своего родича, троюродного племянника Бельского. Ох как тогда свирепствовали каты Разбойного приказа! Как пытали схваченных по подозрению в потраве государевых людей, крутили да тянули им все жилочки! И вроде бы не зря, раз оба князя Шуйских едва не познакомились с топором палача, лишь в самый последний миг вымолив себе пострижение в монахи. Нет, официально их приговорили за растрату казённого серебра и прочее воровство при строительстве Засечных черт – но кто же казнит за подобные мелочи знатнейших бояр? Никто. Да на такое и Дума Боярская не дала бы своё согласие – а без него князей казнить никак не полагается!.. И уж тем более никто не отписывает за обычное лихоимство родовые вотчины в казну, а часть драгоценной утвари и меховой рухляди передаёт семействам покойных думных бояр. Слава богу, что великий государь Иоанн Васильевич был милосерден и отходчив, и указал не трогать сыновей опальных Шуйских – они-де за отцов не в ответе. Больше того, он даже пожаловал их новыми вотчинами. За Камнем Уральским.

 – Детушек сиротинушками оста-авил!..

А ещё царь учинил новый Сыскной приказ, и поставил во главе его думного дворянина Григория Скуратова-Бельского. Чего уж тот приказ должен сыскивать, пока никому толком было и неведомо – но судя по вопросам дознавателей и тихим шепоткам людишек московских, государственную крамолу и прямую измену. Для того и приказного боярина поставили не по родовитости, а лишь из верности исходя…

 – Хватит.

Троица женщин в траурных нарядах, вроде как искренне горевавшая об невосполнимой утере кормильца-поильца, послушно замолчала при появлении нового хозяина подворья. Приняв же из его рук уговорённую плату за свои слезливые труды, дружно перекрестилась и поклонилась:

 – Милостивец ты наш, да не оставит тебя своей благодатью…

 – Довольно! Ступайте себе с богом.

Слегка осунувшийся и как-то резко повзрослевший, пятнадцатилетний князь Василий Владимирович Старицкий вернулся в терем, ставший непривычно пустым без всех тех приживалок и нахлебников, коих щедрой рукой и ласковым словом привечал его отец.

 – Разбежались, крысы!..

 – Вася?..

Оглянувшись на сестру Ефимию, юноша молча отмахнулся: на поминальной трапезе он уже был, а соболезнования родовитых князей-бояр принял ещё раньше. Довольно с него слушать вздохи и причитания мачехи Евдокии Романовны, и без того на душе тоскливо! Хотелось уткнуться в отцовское плечо, услышать его голос, и может быть даже чуть-чуть поплакать, как в детские времена. Увы, теперь он старший в роду! Теперь именно он решает всё – за себя, четырех сестёр, младшего брата и мачеху Евдокию Романовну. И отвечает за себя и их жизни тоже сам.

 – Эй, кто там есть? Коня мне.

Незаметная доселе дворня одним махом исполнила хозяйскую волю – звучный шлепок нагайки по лошадиному крупу, визгливо-гневное ржание жеребца, едва не сбившего мощной грудью зазевавшегося прохожего… За спиной пристроилась невеликая свита, зашумел в ушах ветер – и тут же всё закончилось, потому что от подворья удельных князей Старицких до Теремного дворца и пешком-то было от силы пять минут. Ну десять, если хромать как беременная утка. Любопытные взгляды теремной дворни, тихие и не очень шепотки – как это всё его бесило!

 – Василий?

Внезапно замявшись, молодой удельный князь скользнул взглядом по Комнате, только сейчас заметив личную челядинку троюродного брата. Впрочем, она тут же вышла прочь.

 – Разве ты не должен пребывать в поминовении?..

Вильнув глазами по персидскому ковру, Василий негромко признался:

 – Тошно мне дома, Димитрий Иванович. Давит он на меня отцовской памятью… Можно мне побыть возле тебя? Хоть малость?..

Встав из-за массивного стола, царевич подошёл к родственнику, поглядел ему в глаза, и неожиданно погладил по голове.

 – Иные потери лечит лишь время, брат.

Затем положил руку на плечо и легонечко надавил, понуждая присесть на лавку.

 – Сиди сколько хочешь. Только тихо.

Следующие часа два, или даже три, удельный князь Старицкий провёл в почти полной неподвижности. Сквозь полуприкрытые глаза смотрел на то, как его царственный родич что-то пишет, разглядывал корешки многочисленных книг, слушал лёгкий шорох стального пера по белой глади бумаги, ощущая от всего этого удивительный покой и умиротворённость… И даже появление личной челядинки и её грудной голос не смогли нарушить странную гармонию, хотя и пробудили лёгкое любопытство – после того как служанка поглядела на царевича, чуть-чуть поклонилась и отступила за дверь, пропустив в Комнату стряпчего Егория Колычева. Как этой Авдотье удаётся так хорошо понимать волю и желания своего господина?

 – Долгие лета тебе, государь-наследник!..

Мимоходом глянув на Старицкого, мужчина с почтительным поклоном уложил перед хозяином покоев новомодный плоский замшевый тул – такие же, только выделанные из толстой грубой бумаги и с верёвочными завязочками по краям, снискали немалую популярность у всех приказных дьяков царства Московского. Больно уж ладная вещица получилась!.. Тем временем будущий государь внимательно ознакомился с бумагами, недолго подумал, после чего одобрительно кивнул: