Хозяин Амура - Хван Дмитрий Иванович

– Огненная рука! – подвывал тонким голосом находящийся в полной прострации враг.

Пограничник, увидев силуэт еще одного солона, растерянно пятившегося в кустарник, выстрелил вновь. Взвыв, тот тяжко повалился назад, ломая ветки. Утробно рыча, Иван еще с минуту носился, словно демон, между деревьями. Но тщетно, ни одного солона уже не было рядом.

Между тем начался дождь, внезапно наполнив лес шумом падающих капель. Молодой даур поднял лицо вверх, навстречу небесной влаге. Постояв так несколько мгновений, он потер лицо ладонью и, громко выругавшись, направился тяжелым шагом к издававшему истеричные звуки солону, все еще валявшемуся на мокрой земле.

– Вставай, падаль! – Иван сильно ударил его в бок.

– Нет! – закричал тот, прикрывая голову.

– Вставай или умрешь! – повторил приказ сунгариец. – А-а! Да что с тобой говорить! – Иван схватил солона за ворот и попытался рывком поднять обмякшее тело врага от земли. Ворот тут же лопнул, и не пришедший еще в себя неприятель снова плюхнулся лицом в мокрую траву.

– Я убью тебя, если ты не пойдешь со мной! – закричал ему на ухо даур. – Что с моими друзьями? Где они?

– Убей меня! – ответил сквозь всхлипы враг. – Как убили твоих людей!

– Всех?! – вскричал даур, выхватив из ножен штык-нож.

– Всех! – заорал пленник, зажмурившись. – Четверо их было! В плен они не давались, бились до конца. Их зарезали в доме старейшины Цибы!

– Как четверо? – опешил Иван. – Шестеро их было! И погоди, ты не солон! Ты маньчжур! А ну, отвечай! – Даур схватил его руками за шею и принялся бить его затылком о землю.

Маньчжур молчал, а вскоре начал растягивать губы в улыбке, после чего и вовсе зашелся смехом. Хохоча, он попытался объясниться:

– Двое дауров... с Цин... давно были заодно... и правда глупец! Хватит!

Несмотря на шум дождя, даур внезапно услыхал характерный звук приближающихся всадников – еле слышимое позвякивание конской упряжи и ритмичный топот копыт. Конечно, это были маньчжуры. Иван знал, что должен был во что бы то ни стало доставить сообщение на заставу. Но сначала надо было расправиться с пленником, иначе тот выдаст сунгарийца. Едва Иван занес над безразличным ко всему врагом нож, как где-то совсем близко раздался характерный выстрел ангарской винтовки. Улыбнувшись и вытерев мокрое лицо рукавом, отчего оно стало еще и грязным, пограничник достал револьвер и выстрелил вверх, дабы привлечь внимание своих товарищей.

Лишь только когда на краю поляны появился знакомый силуэт лейтенанта Ивана Волкова, а затем и Гаврилы, державшего винтовку на изготовку, Иван позволил себе устало завалиться на спину, подставив лицо падающим с неба каплям дождя.

– Лейтенант, двое дауров из рода князца Ботога предали нас, – проговорил даур, прикрыв глаза. – Они ждали маньчжур и, улучив момент, привели нашего врага к дому старейшины Цибы, который завлек их к себе для важного разговора.

– И что с ними случилось? – похолодел Волков. – Их пленили?!

– Они не дались, – произнес Иван, и лейтенант понял все без лишних вопросов.

Даур пояснил офицеру, кто именно валяется в мокрой грязи, после чего офицер отрядил Ивана и Гаврилу немедля скакать за Фролом и Агеем, которые остались наблюдать за тропой маньчжуров. А начальник заставы тем временем приступил с помощью другого даура, Семена, что прибыл вместе с ним, к допросу пленного. Тот не артачился и выкладывал интересующую сунгарийцев информацию без долгих раздумий, с опаской поглядывая на револьвер Волкова. С его слов, полуторатысячный конный отряд военачальника Мацана, в который входили монголы и несколько сотен маньчжуров, пришел на эти земли, чтобы увести в Маньчжурию род князя Ботога, который был данником Цин.

– А ты откуда это знаешь? Да говоришь ли ты мне правду? – спросил маньчжура Волков.

– Да, я говорю правду! – буквально выплюнул эти слова пленник, вытирая лицо полами кафтана.

Далее он рассказал, что всадники должны заставить уйти в Маньчжурию тех туземцев, что живут на нижнем Шунгале, поблизости от варварской крепости.

– Опять варварской? – переспросил Ивана Волков. – Почему вы считаете нас варварами?

– Потому что вы – не они, – пояснил Семен. – Они горды, они чванливы. У них своя правда, и иначе как силой вы их не заставите считать вас ровней.

– Ясно, – хмуро кивнул лейтенант. – Кто командует отрядом, откуда он? – снова перешел к вопросам офицер.

– Имя военачальника Мацан, а откуда он прибыл – не знаю. Говорят, из земель восточной Халхи, – отвечал маньчжур.

– Зачем? – нахмурился лейтенант.

– Я же говорил! – нервно пояснил пленник. – Увести наших данников!

Между тем дождь явственно утихал, и вскоре лишь крупные капли ссыпались с высоченных сосен, когда порыв ветра заставлял их кроны раскачиваться. Стало холодно, и Волков с нетерпением ожидал возвращения Фрола, чтобы поскорей вернуться на заставу. А пока допрос пленного продолжался. Выяснилось, что в Гирине есть пушки, подаренные еще Минам заморскими варварами, о которых пленник слыхал от других воинов. Сейчас несколько оных варваров находилось в войске гиринского футудуна Сабсу.

– Заморские варвары? – удивился Волков. – Что за люди?

– Не знаю, я их никогда не видел, – буркнул пленник.

– Ясно, – кивнул офицер, задумавшись.

Вскоре, что-то решив для себя, Иван спросил пленника о дальнейших намерениях Сабсу и его войска.

– Он должен оборонять Гирин и заставлять уходить солонов и дючеров на юг.

– А наша застава? Они знают про нее?

– Знают! – часто закивал маньчжур.

– Семен! – позвал даура офицер. – Иди встречай наших. Я сейчас буду.

Даур, кивнув, забрал с полянки свои вещи и рюкзак Ивана и скрылся в кустарнике. Офицер же приблизился к замершему пленнику.

Семен присел на пригорке близ звериной тропы и принялся осматриваться вокруг. Серое небо, затянутое черными тучами, все еще ронявшими на мокрую землю крупные горошины уходящего на запад дождя, стремительно темнело.

– Скоро совсем стемнеет, – заметил появившийся на опушке Волков, вытиравший тускло блеснувший штык-нож о кусок тряпицы.

– Да, – согласился Семен. – Поспешать к заставе надо, лейтенант, чую я, недобро дело.

Путь до заставы занял гораздо больше времени, чем предполагал Волков. Лейтенант опасался за коней – несшие на себе по два человека каждый, они легко могли повредить себе ноги на скользкой жиже, к тому же на лесных тропах из-под земли частенько выступали мокрые корни деревьев. Кроме того, остывающий сейчас на злополучной полянке маньчжур говорил, что один из отрядов конников вполне мог атаковать небольшой острожек северян. Но даже этот факт мерк в сознании сунгарийского офицера на фоне предательства дауров. Об умолчании этого факта Иван Волков договорился со своим тезкой – туземцам не следовало знать об этом поступке их товарищей, бывших пограничников. Даур понимающе согласился и обещал молчать.

Даурский народ, который, по замыслу Ангарска, должен будет стать главным союзником сибиряков, и так был окружен повышенным вниманием со стороны русских. Жизнь дауров, а особенно тех, кто жил в непосредственной близости от поселений ангарцев, постепенно и неуклонно менялась – в даурских городках и деревнях появлялись церквушки, а при них и школы. Строились бани – в устроенный быт амурцев настойчиво входила личная гигиена. Тут, конечно, многое зависело от князцов и вождей, и, надо сказать, подводили они не часто. Частыми гостями становились не только рекрутеры и врачи, но и бригады агрономов, которые выдавали пахарям – а именно так переводилось самоназвание дауров – пшеницу, картофель и другие культуры, а также активно внедряли новые для своих подопечных способы ведения хозяйства.

И Бекетов, а теперь и Сартинов видели, что по сравнению с тунгусами, да и любыми другими туземцами, дауры с гораздо большей охотой перенимали все новое. Сазонов говорил то же самое и об айнах, но они покуда были слишком далеко от окультуриваемых сибиряками мест. Амурские пахари же к настоящему времени стояли на объективно высшей ступени развития среди всех сибирских народов, до сих пор виденных ангарцами. Из ангарских тунгусов и бурят, давно уже находящихся под управлением Ангарска, к сегодняшнему дню удалось создать лишь три общины, жившие полностью оседло, в избах и ведшие собственное хозяйство. Что, разумеется, не было выдающимся результатом. Здесь же, на Амуре, проблем с этим не было. И теперь выяснилось, что не всем даурам пришлись по нраву новые порядки, насаждаемые пришельцами. Это не было тайной, но таких людей прежде не было среди рекрутов, а тем более среди пограничников. Прежде недовольных туземцев, у которых отняли право иметь рабов и предаваться междоусобице – любимому развлечению духовно неокрепших народов, как-то удавалось отсекать от службы. В случаях активного неприятия новых порядков к смутьянам применялись разного рода репрессии – от переселения и запугивания до физического устранения того или иного князца или старейшины. После чего немедленно задабривались нужные людишки и проводились «выборы» нового, лояльного к сибирякам властителя. При этом желающие находились всегда.