На сопках маньчжурии - Павел Далецкий

Сегодня утром лейтенант сделал из дощечек, которыми перекладываются снаряды, ящичек для своего праха. Юдзо он сказал: «Но если судьба пошлет мне счастье умереть так, что и костей моих нельзя будет собрать, пошлите моим родителям прядь моих волос».

И передал Юдзо прядь.

«… Какое все-таки извращение! До чего могут донести лжеучения живой, веселый, любящий жизнь, песни и красоту мира народ!»

— Сегодня вкусный ужин, — сообщил Ясуи, внося столик. — Поужинайте с нами, лейтенант Маэяма. Я приготовил ужин и для вас.

— Друг мой, — сказал Юдзо, почувствовав жалость при виде худого, изможденного лица товарища. — Не думайте о своей смерти.

— Вы знаете, я повстречал сегодня полковника, — возразил Маэяма тихо. — Он преподавал у нас в школе. Он сразу узнал меня и сказал: «Молю небо, чтобы завтра вы были героем!» О чем я могу думать после этих слов полковника?

— Я хочу жизни для вас, для моего друга, — сказал Юдзо.

Недавно он видел отца. Генерал был озабочен, как были озабочены все в эти дни. Он спросил, беседовал ли Юдзо с Сакатой, и если беседовал, то какого мнения о взглядах капитана на японское офицерство.

— Я понял капитана так, — сказал Юдзо, — что он не только доволен тем мучительным желанием смерти, в котором живут офицеры, подобные Маэяме и моему начальнику Яманаки, но считает, что это желание нужно всемерно усиливать, потому что оно облегчает господину Сакате завоевание мира.

— Неглупая мысль!

— Я, отец, хочу другой судьбы нашему народу.

Футаки ничего не ответил. Тронул коня и скрылся со своими провожатыми в ущелье.

Но если об этой короткой беседе и рассказать Маэяме, он останется при своем: он ведь тоже жаждет завоеваний.

8

— Я хочу познакомить вас, Кендзо-сан, с одним моим солдатом. Вы думаете, что я изувер, свои мысли подобрал за границей, что, наконец, я болен… А вы поговорите с Кацуми, который нигде, кроме Японии, не был, и вы увидите глубину, ранее вам неведомую.

— Глубину чего?

— Глубину жизни.

В этот момент Маэяме не очень хотелось разговаривать с кем-нибудь о глубине жизни — события его личной жизни складывались так, что для него приемлемее всего была смерть. Вот о глубине и правде смерти он готов говорить.

Заходило солнце. На краю поляны стояла высокая, раскидистая сосна, по ветвям ее струился огонь, а зелень отливала сединой. От нее не хотелось оторвать глаз.

За сосной темнели палатки и шалаши роты. Кацуми тоже готовился к завтрашнему бою: сидел на камне и чинил рубашку.

— Пойдем-ка, — сказал ему Юдзо, и втроем они пошли мимо сосны в чащу дубов.

Прохладно, сыро, чудесный воздух!

— Кацуми, — проговорил Юдзо, — вот лейтенант Маэяма, мой друг. Думаю, не ошибусь, если скажу, что он человек чистой души. Он не тем живет, чем живешь ты. Но, может быть, накануне большого боя, когда неизвестно, кто из нас уцелеет, хорошо посмотреть в соседнюю человеческую душу.

— Не нужно думать о смерти как о несчастье, — сказал Маэяма. — Смерти избежать нельзя, поэтому разумно душу согласовать с неизбежным так, чтоб оно приносило отраду, а не отчаяние и возмущение. Если смерть неизбежна, нужно уметь сделать ее торжеством души и счастья. А люди, цепляющиеся за жизнь, живут в непрестанном ужасе: когда-нибудь она придет! Да, когда-нибудь она придет к каждому, и я говорю: приходи поскорее! И так думают все японцы.

— А вот Кацуми думает не так!

— Меня вот что удивляет, господа офицеры, — сказал Кацуми, — сотни военных обществ распространяют у нас учение о завоевательной миссии Японии. Но возьмем одну эту войну: сколько народу мы уже потеряли под Порт-Артуром и на полях Маньчжурии? А ведь решительного сражения еще не было. Откуда же черпать силы, господин лейтенант, для бесконечных завоеваний?

Кацуми не понравился Маэяме. Подвижной, суетливый. И это накануне боя! А ведь вполне вероятно, завтра солдат Кацуми будет убит. Суетливый молодой солдат — это отвратительно! Что любопытного нашел в нем Юдзо?

— Завоевания мыслятся в течение многих поколений, — пояснил Маэяма. — Разве вас не привлекает удивительная по своей силе и простоте формула: все, что думает и делает японец, — хорошо?

— Пусть даже он помещик и грабит своих арендаторов, пусть даже он капиталист и уничтожает японский народ у своих станков? Нет, меня такая формула не привлекает.

Маэяма остановился.

— Социалист? — спросил он глухо.

— Предположим. Мой лейтенант Юдзо назвал вас чистым человеком, поэтому я буду с вами откровенен: мир самурайской доблести, в котором живете вы, создан искусственно. Одни создавали его преднамеренно, желая извлечь из него пользу, — ведь согласитесь, многим властителям выгодно иметь людей, готовых умереть за них в любую минуту! — другие творили его инстинктивно, чтобы украсить свою неприглядную подневольную судьбу.

Лицо Маэямы стало пепельным от гнева:

— Выгодно! Чудовищное торгашеское слово в применении к садам цветущих вишен, в применении к соцветиям яшмы нашей души! На каком языке говорят ваши солдаты, Юдзо-сан?

— На языке жизни, лейтенант.

Маэяма круто повернулся и зашагал назад. Шел он широким шагом, придерживая саблю и стараясь успокоиться. Социалист! В японской армии социалист! Размышляя о социалистах, Маэяма допускал, что социалист может попасть в армию. Но он был убежден, что, как только социалист наденет мундир японского солдата и пойдет в ногу со своими товарищами по дороге войны, все его вздорные европейские идеи разлетятся в прах.

Солнце уже село, но над Ляояном еще горели пурпурные облака. Их было много, они застыли, точно хотели прикрыть землю со всем тем, что творилось на ней.

9

На рассвете со стороны Ляояна донесся гул канонады. Рота за ротой выходили на каменистую дорогу. Палатки сложили, носильщики подхватывали на плечи полковое имущество, Юдзо шел со своим взводом. Капитан Яманаки следил за тем, как его рота становилась в строй полка.

Пронесли на холмик полковое знамя. К знамени прошел командир полка Аоки, вынул бумажку и стал читать, И сейчас же командиры рот тоже вынули бумажки и стали читать.

Они читали приказ, с которым Аоки обратился к полку.

— «Помните, жизнь всех вас в моих руках, — гудел хрипловатый голос Яманаки. Он читал с напряжением, одним глазом. Второй, раненный, перевязанный марлей, болел, и боль отдавалась в здоровом глазу. — Помните, я не задумаюсь принести ваши жизни в жертву, если это потребуется для успеха».

Чтение приказа закончилось, полк прокричал «банзай» — десять тысяч лет тебе! — и быстрым шагом двинулся вперед. Никто не приказывал ускорить шаг, но все торопились. Канонада под Ляояном говорила о том, что бой уже начался.

Через час встретили еще воинские части. Все спешили в одном направлении — к Ляояну. На короткой остановке Маэяма куда-то уходил, а вернувшись, сообщил, что армия Куроки назначена для обхода левого фланга противника, но что вторая дивизия будет действовать на этом берегу Тайцзыхэ, а рота капитана Яманаки получила приказ выступить для связи с соседней 6-й дивизией.

— Все нам благоприятствует, — сказал Маэяма. — Сегодня мы будем в самом центре событий.

В течение следующего часа рота двигалась по узким дорогам среди гаоляновых полей. Миновали одну деревню, вторую. Гул канонады усилился. Впереди, под белыми облаками шрапнельных разрывов, показалась вершина горы Маэтунь. Роту задержали в небольшой деревне. Оставленная жителями деревня с поразительной быстротой превращалась в лазарет: раненых несли на носилках, раненых вели товарищи, раненые шли сами, ковыляя, опираясь на палки. Такого количества раненых Юдзо еще не видел.

— Вторая атака отбита, — сказал офицер с перевязанной полотенцем головой.

Яманаки узнал, что назначение роты — помешать русским ударить в стык между армиями Оку и Куроки.

Юдзо вышел из деревни. Русская артиллерия обстреливала соседнюю сопку, занятую батальоном. Снаряды падали на нее дождем. Вот это действительно скорострельная артиллерия, не то что у японцев! Едва успел Юдзо обогнуть сопку, как батальон перестал существовать. Отдельные оставшиеся в живых солдаты сбегали вниз, волоча на перешибленном древке знамя.

Кто-то бежит из деревни, крича во весь голос. Машет руками. Кому машет? Бежит Ясуи…

— Рота уходит!

Они побежали вместе.

Рота уже выступала. Маэяма сказал:

— У нас артиллерии больше в четыре раза, но мы не можем заставить русских замолчать. — Лицо его было бледно и спокойно. По-видимому, он считал, что жить ему осталось несколько часов. — Вы знакомы с последними новостями? Мы рядом с одиннадцатой бригадой. Командир первого полка убит, командир второго — ранен. Его адъютант отправился к русским укреплениям на рекогносцировку, на обратном пути убит. Никто не узнаёт русских. Наши офицеры полны решимости и вместе с тем растеряны… Капитан Яманаки заявил, что мы идем в помощь батальону майора Тэмая, который понес большие потери.