Волшебный корабль - Робин Хобб

— Со змеями я все равно поделать ничего не могу, — сказал он Проказнице.

— Знаю, знаю… Я должна сама справиться с этим. И я справлюсь. Но сегодня… это не змеи. Это нечто другое…

— Что же? — спросил он терпеливо. «Она свихнулась. Ну точно свихнулась… И я помог довести ее до подобного состояния!»

Иногда ему казалось, что слова носового изваяния следовало просто пропускать мимо ушей — так, как если бы она была обычной рабыней из трюма, молящей о милосердии. Иногда, наоборот, Гентри начинал усматривать свой прямой долг в том, чтобы выслушивать ее бредни и пытаться рассеять владевшие ею беспочвенные страхи. Ибо то, что он про себя называл сумасшествием, на самом деле было неспособностью игнорировать человеческое несчастье, до отказа наполнявшее ее трюмы. И он, Гентри, помогал этому несчастью водворяться у нее на борту. Он приделывал цепи, он заводил на борт рабов, он своими руками приковывал мужчин и женщин в темноте глубоко под палубами, по которым теперь ходил. Он и теперь обонял вонь, которую они производили помимо собственной воли, и слышал отголоски их криков. «А может, это не она спятила, а, наоборот, я? У меня ключ висит на поясе — а я ничего не предпринимаю…»

— Я не знаю, что именно, — сказала Проказница. — Но что-то надвигается на нас… Что-то очень опасное!

Гентри показалось, она говорила точно больной ребенок в жару, видящий кругом себя в потемках персонажей из кошмарного сна. В ее голосе звучала невысказанная мольба: «Ну сделай так, чтобы они ушли…»

— Это просто шторм собирается, — сказал Гентри. — Мы все его чувствуем, да и волны делаются выше. Но с нами все будет хорошо, ведь ты великолепный корабль. — И попробовал ободрить ее: — Небольшая трепка тебе только на пользу пойдет!

— Нет, — сказала она. — Шторм я рада приветствовать: может, хоть вонь сделается чуточку меньше. Я совсем не шторма боюсь…

— Что же я могу для тебя сделать… — пробормотал Гентри. Помедлил — и задал свой обычный вопрос: — Хочешь, я разыщу Уинтроу и к тебе его приведу?

— Нет, нет, не надо, — повела она головой. Разговоры об Уинтроу явно не доставляли ей удовольствия; она сама не упоминала о нем и ему не давала.

— Что ж, — сказал Гентри. — Если придумаешь, что я мог бы для тебя сделать, просто дай знать.

И повернулся идти.

— Гентри! — окликнула она торопливо. — Гентри, постой!

— Да, Проказница? Что такое?

— Я говорила тебе, чтобы перебрался на другой корабль… Помнишь, я говорила тебе? Чтобы ты себе другое место нашел?…

— Помню, — кивнул он неохотно. — Помню…

И снова Гентри повернулся идти, но тут же едва не налетел на человека, неожиданно шагнувшего к нему из темноты. Старпом шарахнулся, едва не вскрикнув от неожиданности. Мгновением позже он разглядел, что перед ним был всего лишь Уинтроу. Ночь сделала мальчишку, облаченного в затасканное тряпье, похожим на бесплотного духа. Уинтроу выглядел очень исхудавшим, на бледном — как у любого раба — лице выделялись татуировки, казалось, они ползли по щеке. И он до того провонял миазмами невольничьего трюма, что Гентри отступил прочь еще прежде, чем успел об этом подумать. Старпом предпочитал вообще не встречаться с Уинтроу, а уж посреди ночи да наедине — это было удовольствие, мягко говоря, ниже среднего. С некоторых пор мальчишка начал казаться Гентри этаким ходячим упреком, живым напоминанием обо всем, чего моряк пытался не замечать.

— Чего надо? — грубо спросил он, но ему самому показалось — прозвучало это как плач.

— Один из рабов умирает, — просто ответил Уинтроу. — Хорошо бы его на палубу вынести.

— Ну и чего ради, если он все равно умирает? — с прежней грубостью осведомился Гентри, пытаясь спрятать за резкими словами свое собственное отчаяние.

— Но почему бы и нет? — спросил Уинтроу негромко. — Когда он умрет, вы же всяко вынесете его наверх, чтобы избавиться от тела. Так почему бы не сделать это чуть раньше, чтобы он хоть перед смертью чистым воздухом подышал?

— Чистым воздухом? У тебя что, совсем нос заложило? На этом корабле такого места уже не осталось, где бы не смердело!

— Допускаю, что тебе именно так и кажется. Но ему точно было бы здесь, наверху, перед смертью легче дышать.

— Я не могу просто так вытащить раба на палубу и оставить его здесь! Кого прикажешь приставить, чтобы за ним присматривать?

— Я бы и присмотрел, — ровным голосом предложил Уинтроу. — Да и кому какая от него может быть угроза? Он в таком жару, что будет просто лежать, глаз не раскрывая, пока не помрет.

— Жар? — насторожился Гентри. — Он что, из этих «расписных»?

— Нет, он из переднего трюма.

— Тогда почему его лихорадит? У нас до сих пор только «расписные» болели! — Гентри говорил сердито и так, словно Уинтроу был во всем виноват.

— Его укусила крыса. Его сосед говорит, что с того укуса, похоже, все и началось. — Уинтроу помялся. — Может, его вообще следовало бы на всякий случай убрать от других.

Гентри фыркнул:

— Думаешь сыграть на моих страхах, чтобы своего добиться, так?

Уинтроу смотрел на него спокойно, не отводя взгляда:

— Тогда назови мне хоть одну стоящую причину, по которой не следует вынести этого бедолагу на палубу умирать.

— У меня нет свободных людей, чтобы таскать его туда-сюда прямо сейчас. Идет большая волна, шторм надвигается. Мне вся вахта на палубе нужна, до человека, — не ровен час, понадобятся! Мы входим в пролив со сложным фарватером: тому, кого шторм застигает именно здесь, следует держать ухо востро!

— Если ты дашь мне ключ, я сам его наверх вытащу.

— Ты?… Вытащишь из переднего трюма наверх взрослого мужика?… В одиночку?…

— Значит, кто-нибудь еще из рабов мне поможет.

— Вот что, Уинтроу… — начал Гентри раздраженно, но тут вмешалась Проказница.

— Пожалуйста, Гентри, — тихо сказала она. — Пожалуйста, пускай его вынесут.

Гентри очень не хотелось им уступать… Почему — он сам не взялся бы объяснить. Ему давался шанс явить вполне посильное милосердие — а он только желал отказать. Почему? Наверное, потому, что, если правильно было пожалеть этого умирающего, значит… значит… Он отбросил беспокоящую мысль. Он, в конце концов, был на этом судне старпомом, у него была куча обязанностей, и самая основная — поддерживать на корабле тот и именно тот порядок, которого пожелал капитан. И даже если бы прямо сегодня он встал перед ним и заявил: «Это неправильно!» — что изменил бы его единственный голос?

— Ты, помнится, говорил: если, мол, я вспомню, чем ты можешь мне угодить, чтобы я только сказала, — напомнил корабль.

Гентри посмотрел вверх, на вечернее небо, обложенное густеющими облаками. «Если Проказнице не потрафить, она упрется, и тогда шторм нас оттреплет вдвое хуже, чем мог бы…» Гентри страсть не хотелось перечить кораблю именно теперь.

— Если волнение еще усилится, палубу начнет «мыть», — предупредил он их обоих.

— Думается, — сказал Уинтроу, — он вряд ли заметит…

— Ох, Са!.. — с чувством воскликнул Гентри. — Я не могу доверить тебе свои ключи, парень. И не могу разрешить вывести на палубу здорового раба. Ладно — если уж надо это сделать, чтобы угодить кораблю, я все сделаю сам! Только давай поторопимся… — И громко прокричал: — Эй, Комфри! Присмотри тут, на палубе! Я иду вниз. Понадоблюсь — зови сразу!

— Так точно, старпом!.. — долетело из полутьмы.

— Валяй, показывай, куда идти, — нарочито грубовато обратился Гентри к Уинтроу. — Если в переднем трюме вправду какая хворь завелась, всяко мне самому лучше взглянуть!

Уинтроу молча вел его по корабельным недрам… Он просто не мог придумать, что бы такого сказать Гентри, кроме просьбы, — а ее он уже высказал. Он очень болезненно чувствовал всю бездну разницы между ним и собой. Гентри, правая рука и надежный советник его отца, был от Уинтроу, раба и обесчещенного сына, дальше, чем небеса от земли. И потому, ведя Гентри по направлению к набитому невольниками переднему трюму, он чувствовал себя так, будто ведет постороннего знакомиться со своим личным кошмаром.

Гентри дал ему нести фонарь. Тот отбрасывал яркий круг, освещавший гораздо больше, нежели свечки, к которым успел привыкнуть Уинтроу. Оттого ужас человеческого унижения и уничтожения ощущался еще вдвое острей. Уинтроу старался дышать как можно реже, да и то делая очень мелкие вдохи. Это было искусство, которому он успел обучиться. Гентри, шедший сзади, время от времени давился кашлем, а один раз, кажется, старпома едва не стошнило. Уинтроу не оглядывался… Было и так ясно — Гентри как старпом не обязан был сам спускаться в невольничьи трюмы. Он и не спускался. У него другие люди в подчинении были — их при надобности и посылал. Уинтроу про себя весьма сомневался, что его отец со времени выхода из Джамелии вообще заглядывал вниз.