История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Этот знаменитый город получил в то время благодаря святой жизни одного человека такую же известность, какой пользовался Клюни. Южная Италия славила св. Нила, а в Северной Италии все повторяли имя Ромуальда. Потомок герцогов Траверсары, Ромуальд, проведя часть своей жизни очень бурно, в 925 г. сделался отшельником, реформировал монастырь Св. Аполлинария в Классисе, затем снова поселился в уединении и в 971 г. учредил на острове Перее, близ Равенны, монастырь, который сделался знаменитым рассадником анахоретов. Ромуальд учреждал не монастыри, как Одон, а скиты, которые очень быстро распространились по Италии. В то время человечество вновь охватил мистический экстаз; существовавшая раньше жажда мученической смерти возродилась опять, богатые люди жертвовали свои имения церквям; государи шли паломниками и замаливали свои грехи; дож Петр Урсеоль и знатные венецианцы Градениго и Мавроцен, подобно своему учителю Ромуальду, стали отшельниками. И все эти люди, мечтавшие спасти душу отречением от мира, селились в уединении в горах, в пещерах, на море и в лесах Ромуальд и Герберт, оба жившие в Равенне, представляли редкий контраст.

Одаренный тонким изворотливым умом, честолюбивый Герберт, замечательный ученый и гениальный математик, мог чувствовать только сожаление к отшельнику, который лишь с трудом читал Псалтырь и верил, что высшее назначение человека заключается в приближении к мистическому первобытному состоянию. А между тем у ног Ромуальда сидели блестящие князья, смиренно внимая его словам, и сам Оттон III — преклонявшийся перед гением своего учителя и делавший на своих письмах к нему надпись: «Мудрейшему Герберту, увенчанному в трех родах философии», — пал ниц перед невежественным пустынником, благоговейно целовал его рясу и ложился на его грубую постель из тростника, подвергая себя испытанию как кающийся грешник. Герберт оставался архиепископом в Равенне только год; затем редкое счастье предоставило ему святой престол, и ученик доказал, что он не напрасно учился у своего великого учителя. Это назначение делало честь Оттону, но явилось унижением для римского духовенства. Новый папа, подвергавший жестокой критике грубое невежество своих предшественников, осветил еще ярче мрак варварства, в который был погружен Рим. Посвящение Герберта состоялось в апреле 999 г. Герберт смело избрал себе имя папы, особенно почитаемого и уже почти ставшего легендарной личностью: Сильвестр II хотел видеть в Оттоне Константина II, и выбор этого имени не был лишен основания, так как учитель и ученик были связаны между собой дружбой и благодарностью. Тот идеальный союз между папством и империей, которого Оттон III надеялся достигнуть через своего двоюродного брата Григория V, теперь, при новом Сильвестре, должен был быть осуществлен. Тот, кто верил существованию дара Константина, мог бы, конечно, сказать императору, что имя Сильвестра равносильно восстановлению церковного государства и получению новых даров; но римляне могли бы с иронией еще добавить к этому, что Константин, сделав свой дар и уступив папе Рим на вечные времена, сам удалился на окраину Европы к берегам Босфора. Оттон, наоборот, хотел сделать Рим столицей империи и быть творцом новой всемирной монархии. Перед ним носился идеальный образ Карла. Но незрелый юноша оказался неспособным создать такую политическую систему, которая была бы пригодна для германо-римского Запада. Греческое образование, которое получил Оттон, сделало его чуждым Северу. Вместо того чтобы, подобно Карлу, считать Рим, навсегда утративший свое политическое значение, только источником своего императорского величия и подвластным ему средоточием церкви, основу же своего государства видеть в Германии, Оттон хотел превратить Рим снова в императорскую резиденцию, забыв, что в таком случае римская церковь бесконечной борьбой должна быть сведена сначала на степень патриархата, как это произошло с византийской церковью. Граница между церковью и государством исчезала в представлении Оттона и к его воспоминаниям об учреждениях римской республики были примешаны деспотические начала правления Юстиниана. Силами Германии папство было восстановлено, и Рим был снова побежден. Оттону казалось, что он смирил знать, которая, следуя примеру Альберика и не увлекаясь, как Оттон, сама стремилась ограничить размеры его власти.

Повесив людей, боровшихся за эту ничтожную долю величия Рима, Оттон почувствовал себя августом после победы при Акциуме и в пылкой фантазии императора Рим, стоявший в развалинах, превратился снова в весь мир. Оттона пленила мечта о том, что он как цезарь станет властелином чужеземных народов и возродит Римскую империю. На одной из свинцовых булл Оттона III Рим изображен в виде женщины, закутанной в плащ и держащей щит и копье; вокруг нее надпись: Renovaiio Imperii Romani. Преследуя спои тщеславные помыслы, Оттон старался оживить воспоминания о древней республике и говорил об увеличении власти римского народа и о сенате. Предпочитая именоваться императором римлян, он в то же время давал себе титул консула римского сената и народа. Возможно, что он восстановил бы сенат, если бы прожил долее… Ни в одном из актов мы не находим указаний на то, что это было сделано, ни для нас нет сомнения в том, что Оттоном было дано городу нечто вроде муниципальной конституции. Знать уже успела приобрести чрезмерно большое влияние, и императору необходимо было считаться с ней. В то время когда вполне определенно слагались корпоративные права и власть государя вовсе не была абсолютной, Рим не мог оставаться без собственного муниципального строя. Высших лиц муниципалитета назначал император или папа, но права городских общин были установлены договором,

В это же время Оттон восстановил греческий придворный церемониал во всем его педантизме. Он не счел нужным считаться с пропастью, которая, по счастью отделяла Рим от деспотизма византийцев, и стал одеваться с пышностью восточных владык; это было поставлено ему в вину его более серьезными соотечественниками. Император, пишет один германский летописец, стремился воскресить давно забытые обычаи римлян и ради этого делал многое, что вызывало много толков. Он имел обыкновение садиться один за стол, имевший форму полукруга, и на кресло, которое возвышалось над креслами других. Развитию в Оттоне пристрастия ко всему греческому помог также Герберт. Когда жаждавший знаний государь пригласил Герберта, еще не бывшего в то время папой, давать ему уроки классической литературы, царедворец ответил, что он видит необъяснимую тайну божественного промысла в том, что Оттон, грек по рождению и верховный властитель римлян, унаследовал сокровища греческой и римской мудрости. Таким образом, лесть извратила богато одаренного юношу. Придворные, желая угодить императору, перенимали все греческое; даже закаленные в боях германские рыцари и витязи учились лепетать по-гречески. Так при всех немецких дворах старались в XVIII веке и стремятся еще в настоящее время говорить по-французски; эта жалкая страсть немцев рядиться в чужую мишуру имеет, следовательно, свои корни в глубокой древности. В судебных актах мы находим подписи Зигфрида и Вальтера, германских суде и Оттона, написанные греческими буквами; такая же именно мода царила в Риме и в Равенне при византийцах, когда даже латинский текст писался греческими буквами.

Оттон внимательно ознакомился с церемониалом византийского двора, с которым он, сын гречанки, намерен был породниться, и, без сомнения, для него именно была составлена па латинском языке книга формул, частью заимствованная из «Origines» Исидора, частью согласовавшаяся с церемониальной книгой Константина Порфирородного. В этой книге объяснено происхождение византийских придворных чинов и указано применение их в Риме; далее перечислены и описаны фантастическое одеяние императора и десять различных кирш. По свидетельству неизвестного автора, эти короны были следующие: из плюща, оливковой листвы, тополевых листьев, лубовых листьев, лавровых листьев, митра Януса, троянская фригийская шапка Париса, железная корона, как символ того, что Помпей, Юлии, Октавиан и Траян покорили мир мечом, корона из павлиньих перьев и, наконец, украшенная драгоценными камнями золотая корона, заимствованная Диоклетианом у персидского царя, с надписью:

Roma caput mundi regis orbis frena rotundi. (Рим — столица мира…)

Далее описаны лошади, оружие, музыкальные инструменты и даже евнухи, а затем — различные виды триумфа. «Никто из сановников и правителей, ни одна живая душа в римском мире, ни даже сам великий властитель, не должен подыматься к Капитолию Сатурна, главе мира, иначе, как в белом одеянии. Чтобы приблизиться к золотому Капитолию, единодержавный властитель должен взять в mutatorium Юлия Цезаря белое царское одеяние и идти туда в сопровождении всякого рода музыкантов, при славословиях, провозглашаемых по-еврейски, по-гречески и по-латыни. Там все должны были трижды поклониться в землю и возносить молитвы Господу о благоденствии властителя, которого Ему угодно было поставить над римским миром». Оттону приходилось, однако, довольствоваться только чтением книги, излагавшей все это великолепие древних времен. Своими фантастическими измышлениями он много содействовал тому, что римляне отдались тщеславной мечте о Риме как о вечном всемирном городе. Люди, далекие от понимания действительного положения вещей могли утешать себя мыслью о том, что хотя Рим утратил свою свободу, но Венгрия Польша, Северная Италия и даже Германия составляют римские провинции и что сами они при случае могут быть проконсулами в этих провинциях. Юношеские выходки императора не вызывали улыбки у невежественных аристократов, так как льстили их национальной гордости. Они жадной толпой стремились к тем должностям при дворе и в милиции, которыми наделял их Оттон. И если он не имел в своем распоряжении должностей народных трибунов, консулов, диктаторов и сенаторов, то при его дворе существовали иные громкие чины, как то: протовестиарии, протоскриниарии, логофеты, архилогофеты, протоспатарии, — все те же, какие были и в Константинополе. Новым саном префекта флота был облечен Григорий Тускуланский. С упадком церковного государства папская гавань Остия перестала существовать. Оттон III решил, что необходимо создать римский флот и поспешил назначить адмирала еще не существовавшего флота.