Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Здесь возникает еще одна противоречивая проблема. Суть ее сводится к следующему. В историографии Сталина существует целое течение, представители которого считают, что не было прямой связи между убийством Кирова, первыми репрессиями после принятия закона от 1 декабря 1934 г. и «большим террором», что 1935–1936 гг. были годами ослабления террора. Французский автор книги по истории Советского государства Н. Верт придерживается следующей точки зрения: «На эту тему идет много споров. Я считаю, что несколько историков, в том числе Олег Хлевнюк, довольно убедительно доказали, что в промежутке между убийством Кирова и началом «большого террора», за эти два с половиной года, были разные тенденции и линия террора не проводилась последовательно»[832].

О. Хлевнюк, на которого ссылается Н. Верт, ситуацию тех лет характеризует следующим образом: «Вместе с тем и в 1935-м и в первой половине 1936 г. наряду с усилением террора наблюдалась другая тенденция — попытки притормозить его, сгладить особенно болезненные последствия произвола.

Сколько-нибудь заметное существование этой тенденции было возможно прежде всего потому, что к развертыванию массовых репрессий в варианте 1937 г. пока не был готов сам Сталин. Об этом свидетельствовали и его публичные выступления, в которых он давал повод надеяться на смягчение репрессивной политики, и постепенные, осторожные практические действия. Скорее всего Сталина сдерживало опасение подорвать сравнительно успешное развитие народного хозяйства страны на основе принятого в годы второй пятилетки умеренного экономического курса. Могли играть свою роль и внешнеполитические расчеты на сотрудничество с западными демократиями. Несомненно, Сталин сталкивался с противодействием репрессивной политике в части партийного и государственного аппарата»[833].

Прежде чем высказать свое личное мнение по этому комплексу вопросов, позволю еще привести оценку известного советолога Дж. А. Гетти. Действительно, он ставит под вопрос существование у Сталина после убийства Кирова детально разработанного и четко продуманного плана осуществления широкомасштабной кампании репрессий. Каковы же аргументы, приводимые Дж А. Гетти, в обоснование данной точки зрения? В своем солидном исследовании он пишет: «Очевидные признаки замешательства в самых верхах, контрпродуктивные инициативы и недостаточный контроль над событиями — все это говорит не в ползу существования грандиозного плана. Тщательный анализ архивных данных, исторических документов, прессы и достойных доверия мемуарных источников не подтверждает и не опровергает существование такого плана. И все же возможно, что события 1933–1939 годов были частью дьявольской и хитроумной стратегии, но свидетельства показывают, что грандиозный план Сталина, по всей вероятности, априори остался только лишь предположением, интуитивной догадкой или гипотезой. На базе доступных в настоящее время доказательств его существование можно лишь предполагать, но нельзя считать установленным фактом. Сталин не был инициатором и не контролировал все, что происходило в партии и стране»[834].

Мне думается, что Дж. Гетти прав в том, что Сталин, учитывая его колоссальную загруженность, не мог контролировать буквально все происходящее в стране. Однако неоспоримо и то, что все важные, имеющие общегосударственное значение вопросы, не могли решаться, если не при его личном участии, то уж во всяком случае без учета его позиции по этим вопросам. Можно, конечно, только гадать, был ли у вождя с самого начала развертывания репрессий какой-то грандиозный план, разбитый на этапы и временную последовательность реализации задуманного. Вполне допустимо, что многие вопросы возникали, так сказать, по ходу дела. Иными словами, кампания репрессий отчасти несла на себе следы спешки и непродуманности. Однако речь идет не о каких-то неувязках в реализации целей, поставленных Сталиным, а о существовании у него самого такого плана. На мой взгляд, весь стремительно развивавшийся процесс репрессий, то, как он чуть ли не с естественной закономерностью переходил от одного этапа к другому, постепенно захватывая в свою орбиту именно тех людей, которых Сталин намеревался устранить уже не политически, а физически, — все это говорит в пользу существования такого плана. Разумеется, это был не пятилетний план, который нужно было выполнить досрочно и с превышением, и потом бахвалиться успехами на всю вселенную. Об этом плане никто не знал и не мог знать. В противном случае он бы безусловно провалился.

Представим на минуту, что члены ЦК, избранные на XVII съезде партии, знали бы или догадывались об участи, им предназначенной. В любом варианте развития событий они, вне всякого сомнения, выступили бы против своего вождя, ибо собственная жизнь на любых весах всегда перевешивает самые изощренные политические расчеты и соображения. Короче говоря, Сталин приступал к проведению великой чистки, зная (хотя и не в деталях) ее предстоящий размах, ее масштабы.

Но прав и О. Хлевнюк относительно наличия в те годы различных, в том числе и умеренных тенденций, истоки которых заключались в том, что вождю приходилось учитывать множество факторов, и не в последнюю очередь виртуальную возможность серьезной оппозиции своему курсу. Сталин никогда не играл вслепую, тем более в такой грандиозной постановке, какой явилась великая чистка. Он все тщательно и скрупулезно готовил заранее. Сюда входили меры организационного и пропагандистско-идеологического порядка. Кроме того, одной из важных особенностей политической стратегии вождя выступал принцип постепенности, когда развитие событий по восходящей линии тщательно взвешивалось и контролировалось. Люди должны были постепенно, шаг за шагом, день за днем привыкать к тому, что последуют события еще большего размаха. Из такого расчета и осуществлялась серия мероприятий репрессивного плана.

Такой маститый специалист, как Р. Такер, также полагает, что в этот период Сталин был вынужден считаться с общими настроениями в пользу определенной разрядки положения в стране и укрепления духа народа ввиду вероятности войны в недалеком будущем. «Он мог воспользоваться передышкой, — пишет американский биограф, — чтобы сосредоточить усилия на следующем этапе революции сверху и вывести на сцену новых людей, которые займут высокие посты и будут его людьми»[835].

Но какие бы признаки разрядки мы не просматривали в действиях вождя в рассматриваемый отрезок времени, главное его внимание, несомненно, было сосредоточено на тщательной подготовке репрессий. Ведь в конце концов так называемый курс на паллиативную разрядку никак не исключал и мероприятий по подготовке и осуществлению репрессий.

Одним из таких мероприятий была, выражаясь современным слогом, зачистка в Ленинграде. После расстрела Николаева и группы его мнимых соучастников, а также почти всех родственников самого убийцы, НКВД, видимо, по указанию Сталина, наметил кампанию по выселению и изоляции так называемых «бывших», проживавших в Ленинграде. Что это было за мероприятие, видно из записки наркома Ягоды:

«26 февраля 1935 г.

Товарищ Заковский предлагает провести очистку Ленинграда кампанейским путем порядком массовых арестов и массовых высылок.

Указанный способ мог бы без нужды дать пищу для зарубежной клеветнической кампании в прессе против Советского Союза, тем более многие из указанных лиц тесно связаны с кругами научной и технической интеллигенции как в Советском Союзе, так и за рубежом.

Полагал бы целесообразным:

1. Всех лиц, на кого имеются материалы о контрреволюционной работе, арестовать, провести расследование и рассмотреть дела на Особом совещании.

2. Провести высылку всех семей из Ленинграда, в составе которых были расстреляны члены семейств по решениям судов и Коллегии бывшего ОГПУ, запретив им проживание в Москве, погранполосе, Тифлисе, Киеве.

3. Наркомпросу провести очистку учебных заведений от социально чуждых элементов.

Все эти мероприятия провести в кратчайший срок, но не единовременно, а растянув их на два-три месяца»[836].

Как видим, заботились не только об арестах, но и о сохранении своего лица, чтобы, не дай бог, информация об арестах не стала достоянием известности не только там, где они производились, но и за рубежом. Однако эти потуги оказались тщетными, поскольку сами масштабы арестов и высылок невозможно было скрыть. Следует подчеркнуть, что в первую очередь арестам и высылке подвергались бывшие реальные или потенциальные участники зиновьевской и троцкистской оппозиции. Но вскоре очередь дошла и до других.

За два с половиной месяца после убийства Кирова органы НКВД арестовали в Ленинградской области 843 человека. Кроме того, по решению Политбюро, принятому на основании записки Ягоды, из Ленинграда было выслано на север Сибири и в Якутию сроком на 3–4 года 663 бывших зиновьевца и откомандировано на работу из Ленинграда в другие места 325 бывших оппозиционеров, большинство которых из партии не исключались. В этот период значительно увеличилось число арестов по обвинению в подготовке террористических актов и за высказывания террористического характера. Если за весь 1934 год по обвинению в терроре арестовано 6501 человек, то в 1935 году — 15986 человек, причем, только за декабрь 1934 и четыре месяца 1935 года арестовано 9163 человека[837].