Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

В Москве руководить ее обороной остались, по назначению великого князя, дядя Василия I — серпуховский князь Владимир Андреевич, великокняжеские братья Андрей и Петр Дмитриевичи, князь Иван Юрьевич (между отдельными летописями при перечне лиц, оставленных в столице, имеются небольшие расхождения), а «с ними же много множество народа». Судя по другим летописям, наряду с москвичами в столице в это время было много пришлого населения, убежавшего от татар и нашедшего убежище за крепкими московскими стенами («от многых бо град и стран збегошася твердости ради градные»)[2160]. Готовясь к обороне города, московское население само выжгло посад («посад же весь пожгоша сами»).

1 декабря (по Софийской второй летописи — 26 ноября, по Тверскому сборнику — 30 ноября[2161]) 1408 г. Едигей подошел к Москве и стал в селе Коломенском. В то же время войска, которые он разослал в разные места («и разпусти по всей земли вой»), сожгли Переяславль, захватили Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород, Городец, а судя по Софийской летописи, еще Юрьев и Верею. 30 тысяч «изборныя рати» Едигей отправил в погоню за великим московским князем, но этот отряд вернулся, не захватив его.

Согласно данным Симеоновской летописи и Рогожского летописца, можно думать, что в то время, когда к Москве подходил Едигей, там происходило нечто, напоминающее события 1382 г.: бегство состоятельных людей — феодалов или горожан («И смятесяград ужасным смятением, и людие начаша зело бежати, небрегуще ни о имении, ни о ином ни о чем же…»), назревание социальных конфликтов, перераставших в классовую борьбу («и начаша злая бывати в человецех, и хищници грабяче явишася»). Однако восстания, подобного тому, которое было в 1382 г., не произошло.

Не приступая к Москве, Едигей решил остаться на зимовку в Коломенском и принудить город к сдаче («к Москве ни сам приступи, ни посла, но хотя зимовати, вся человеки взяти ю»). Симеоновская летопись и Рогожский летописец указывают, что москвичи оказывали активное сопротивление врагу. Они укрепили город и встречали татар стрельбой («полкы поганых… не смеяху…близ града стати, пристроя ради граднаго и стреляниа с града…»). Очевидно, захват города не представлялся делом столь легким. Согласно данным ряда летописей, Едигей рассчитывал на военную помощь тверского великого князя Ивана Михайловича — противника Василия I и послал ему приказ немедленно явиться («…часа того быти на Москву…») с пушками, тюфяками и самострелами. Тверской князь занял неопределенную позицию. Не желая ссориться ни с Едигеем, ни с Василием I («не хотя изменити великому князю, а Едигея бе не разгневати»), он двинулся с татарскими посланцами в сопровождении небольшого войска к Москве, но затем отправил это войско обратно и сам вернулся из Клина домой.

Под Москвой Едигей пробыл недолго. Скоро к нему явились послы («скоропосольницы») из Орды и сообщили о происходящих там смутах. «Некий царевичь», воспользовавшись уходом большого количества татарских вооруженных сил в Русь, выступил против хана Булата и чуть не захватил его. Хану удалось спастись лишь потому, что проводники повели царевича по неправильному пути (за что он их перебил), да и бывшая в то время мгла помешала обнаружить местопребывание Булата («и сътвори ему спону проводьникы его, привед его на торг, а не на царя, его же и пересечи повеле; бе же и мъгляно тогда велми, но мало самого царя не захвати»). По данным летописи, испуганный Булат желал вернуть в Орду вооруженные силы, отвлеченные походом на Русь, и потому потребовал немедленного прибытия Едигея. Тот повиновался. Что им руководило: желание ли сохранить на золотоордынском престоле хана, при котором он занимал положение временщика, или же стремление, воспользовавшись междоусобиями в Орде, помочь свержению Булата и занять его место, — сказать трудно. Во всяком случае Едигей торопился с отходом от Москвы. Но он не хотел уходить, не поживившись за счет русского населения, и потребовал «окупа» с Москвы. Согласно версии Ермолинской и других летописей, горожане, находившиеся в осаде, не знали о тех обстоятельствах в Орде, которые требовали спешного ухода туда Едигея, и согласились на уплату «окупа» в сумме 3 тысяч рублей. Симеоновская летопись стремится поднять роль московских горожан в переговорах с Едигеем и утверждает, что они диктовали условия мира: «…якоже восхотеша гражане, тако смирися с ними окаанный Едигеи…»

После этого началось отступление татар. Сначала Едигей отправил военный отряд с захваченными пленниками («преже воя отпусти со множеством полона»), а 20 декабря (через три недели после прихода под Москву) двинулся сам с основными военными силами.

Летописи отмечают, что нашествие Едигея принесло много зла Русской земле («а зла много учинися всему хрестьянству…»). Там, где побывали татары, они все сметали на своем пути («вся бо земля пленена бысть»). Население понесло громадные потери («и убыток велик бысть везде»). Те из русских людей, кто не попал в плен, бежали, бросая свое имущество, достававшееся захватчикам («иде же не были, но все мещуще бегаху, а то все хищници взимаху»). Количество русских пленных, взятых татарами, было столь велико, что (по данным Типографской летописи), уходя из Руси, каждый татарин уводил с собой до 40 человек русских.

Надо думать, что разбираемый вариант летописного рассказа о нашествии Едигея был составлен вскоре после самого события. Об этом свидетельствуют точность и деловитость изложения, отсутствие излишней стилизации и литературных длиннот.

На основании картины, нарисованной в разбираемых летописях, можно сделать небезынтересные выводы о русско-ордынских отношениях начала XV в., особенно если сравнить некоторые существенные моменты осады Москвы Едигеем, с одной стороны, и наступления на этот город Тохтамыша четверть века тому назад — с другой. Несомненно, Орда в начале XV в. была еще сильна. Разорение, причиненное Руси Едигеем, по своим губительным последствиям, вероятно, заставило русских людей вспомнить времена Тохтамыша. Сейчас, как и тогда, татарские войска прорвались в самый центр страны, подошли к Москве. И, однако, за эти четверть столетия Русь все же окрепла. Тохтамышу удалось ворваться в Москву и учинить там погром. Едигей на быстрый штурм города уже не решается. Он хочет заставить жителей сдаться измором, готовясь к длительной зимней осаде столицы Московского княжества.

В 1382 г. татарским захватчикам было легче использовать в своих интересах рознь между русскими князьями как следствие политической раздробленности, чем в 1408 г. Тогда взятию Москвы Тохтамышем очень помогли враждебные Дмитрию Донскому князья рязанский и нижегородско-суздальские. Сейчас расчет Едигея на вражду между князьями Василием Дмитриевичем московским к Иваном Михайловичем тверским не удался. Это не значит, что теперь уже была ликвидирована политическая раздробленность или было достигнуто единство действий между русскими князьями. И раздробленность еще не была преодолена, и политические распри между князьями продолжались, а может быть, еще более обострились. Дело было совсем не в этом, а в ином.

Во-первых, слишком сильно давали себя чувствовать губительные последствия татарских набегов, и поэтому борьба с ордынской опасностью все более начинала восприниматься как общенациональное дело, важное для всех княжеств, независимо от взаимоотношений между ними. Враждовавшим между собой правителям отдельных княжеств приходилось в данном случае действовать под давлением народных масс, требовавших единодушного отпора захватчикам.

Во-вторых, политика Орды была слишком скомпрометирована в глазах самих русских князей. Помощь ордынским правителям часто слишком дорого обходилась для тех, кто ее оказывал. Олег рязанский указал Тохтамышу, шедшему к Москве, броды на Оке, а тот на обратном пути разорил Рязанское княжество. Нижегородско-суздальские князья помогли Тохтамышу обмануть москвичей и заставить их пустить в город татарское войско, а через десять с небольшим лет Тохтамыш выдал ярлык на Нижегородско-Суздальское княжество Василию I. Методы, к которым прибегали татаро-монгольские ханы, стараясь поссорить между собой русских князей под видом поддержки одних против других, уже не могли никого обмануть. Доверие к тем предложениям, с которыми обращались ханы к правителям отдельных русских земель, было утеряно. И поэтому Иван Михайлович, князь тверской, конечно, желавший ослабления Московского княжества, предпочел тем не менее не связываться с Едигеем.

В-третьих, наконец, нельзя не учитывать такого важного фактора в развитии русско-татарских отношений, как политическое усиление Московского княжества. Оно было сильнее во времена Едигея, чем в годы Тохтамыша. Это обстоятельство следует принять во внимание, рассматривая комплекс условий, позволивших Москве в 1408 г. избежать той участи, которая ее постигла в 1382 г.