Талант марионетки - Кэрри Гринберг

Однако Жюли покачала головой. Марианна будет красоваться на сцене во время премьеры в своих опалах и в ореоле славы, а сама она в лучшем случае сможет наблюдать из-за кулис, как бы ни старалась на репетициях. Ведь ее взяли во второй состав, хотя она, наверно, и этого пока не заслужила, так что и горевать не о чем. А Марианна вечно недовольна.

– Ей бы поторопиться использовать свое положение, пока она его не лишилась, – проронила Жаннет сквозь булавки, которые зажала в зубах. Тяжело опустившись на колени возле Дениз, она мелом помечала на ткани выточки. – Если не совсем глупа, – как бы между прочим добавила она.

– О чем ты говоришь, Жаннет? – прощебетала Николь, и ее неизменно невинные глаза блеснули в предвкушении сплетен. – Какое положение?

– А то не знаешь, о чем, лиса! О том самом, что наша звездочка, – толстуха прищелкнула в воздухе пальцами, – крутится возле Мореля.

– Да, но с чего бы ей лишаться своего положения? – Вопрос прозвучал вполне безобидно, но Николь не смогла скрыть любопытства. Даже Дениз прислушалась, хотя и делала вид, что ужасно занята оборками.

Несколько мгновений Жаннет не отвечала, жалея, что вообще затронула эту тему. Однако долго держать паузу она не смогла:

– С того! – Она поднялась на ноги и разжала зубы, возвращая булавки в игольницу. – С того, что такие амуры надолго не затягиваются, особенно когда девица себя ведет как эта. – Она кивнула в сторону двери, за которой исчезла Марианна. – Попомните мое слово: может, она и горазда ублажать мужчину, чтобы получать украшения и модные платья, но вот великой актрисой таким путем здесь еще никто не становился. Хм, на тебя оно сядет как влитое, птенчик. – Последние слова относились к Жюли. Та заулыбалась в ответ, но костюмерша уже повернулась к девушкам спиной в знак того, что первая примерка окончена.

– Вот поэтому я и говорю, что лучше уж заводить роман на стороне. Актеры такие ненадежные возлюбленные, – Николь пожала плечами, как ни в чем не бывало возобновляя беседу. Для девушки, которая использовала такие слова, как «роман» или «возлюбленный», она частенько говорила довольно циничные вещи.

Неохотно стянув чудесную ткань, которая ласкала ей кожу, Жюли принялась поправлять чулки, пока Николь небрежно рассказывала о своем последнем ухажере. После драчуна Роже, с которым она прожила два года, этот оказался вполне приличным клерком, весьма милым, хотя и скучноватым. Вот только его родители не одобрили интрижку с актрисой, что несказанно возмутило Николь:

– Можно подумать, мы все еще живем в прошлом веке!

В ответ Дениз фыркнула.

– Родители, жены, общество… Все это только отговорки! Я не слишком верю словам, даже если мужчина кажется милым. Французы слишком много болтают, а я оцениваю людей по их делам, – отрезала она.

– О да, твое мнение нам известно, – закатила глаза Николь. – Все зло от мужчин, и все такое. Только вот так жить не слишком-то весело. Ну а ты, Жюли? Неужели тебе нечего рассказать? О, да брось! Ты ведь у нас такая интересная девушка!

Та пожала плечами.

– Можешь мне не верить, но я ничего Другого, кроме репетиций, толком и не вижу. Разве что… – Она прикусила язык, но было поздно.

– Что? Не томи! У тебя кто-то появился? – Николь оживилась. – Я же говорила, у нее кто-то есть, – через плечо бросила она подругам.

– Нет, никого у меня нет, просто… – она заколебалась, – но, по-моему, ко мне неравнодушен Себастьен. Мне кажется, я ему нравлюсь по крайней мере…

Закончить ей не позволил их смех: Дениз захихикала, голос Николь звенел как колокольчик, и даже Жаннет побагровела и прикрывала рот ладонью, чтобы скрыть ухмылку. Жюли чувствовала, что сказала что-то не то, но они же сами спросили!

– Нравишься… Разумеется, нравишься! – смеялась Николь.

– Как и все мы, – добавила Дениз. – Но только как подружки. Потому что молодые люди нравятся ему куда больше, так что в каком-то смысле его можно назвать нашим соперником!

– Или соперницей, – сквозь слезы проговорила Николь. – Боже, ну и насмешила! Себастьен, вы подумайте!

К щекам Жюли прилила краска.

– О… – только и сказала она, – я думала… – Нет, она, конечно, слышала о таком явлении. Но это оказалось так неожиданно… Надо же, Себастьен! Кто бы мог подумать!

– Не слушай их, – улыбнулась ей Дениз, – он и правда такой милый, что недолго потерять голову.

– Зато он единственный, с кем девушка может чувствовать себя в полной безопасности даже раздетой. Хотя, кто знает – может, это изменило бы его мнение о женщинах! – Кажется, Жаннет позабавила эта мысль.

– Даже не пытайтесь, – Николь улыбнулась уголком рта. – Я уже пробовала. – Она подмигнула с таким видом, что в костюмерной раздался еще один взрыв смеха. – Но все, чего от него можно дождаться, это утешений и советов. Тут ему нет равных!

– Все же жаль, что мы лишаемся некоторых мужчин. Спорю, из него вышел бы неплохой любовник, – вздохнула Николь.

На улице медленно темнело: сумерки опускались на город и расползались по его улицам. Вокруг фонарей дрожали пятна желтого света, а в домах одна за другой загорались лампы. Парижане спешили по своим столичным делам, почти сметаемые с тротуаров вместе с опавшими листьями.

У Театра Семи Муз, как обычно, царило оживление. Сегодня давали «Кукольный дом», и до начала спектакля оставалось совсем немного времени. Окутанные ароматами духов дамы в вечерних нарядах и меховых накидках в сопровождении кавалеров вплывали в распахнутые двери. В фойе на первом этаже предлагали шампанское, а на третьем, в комнате без окон, далеко от сцены и зала, уже который час шла репетиция.

Постигнуть не могу, как ты в ту ночь

С рассудком вместе жизни не лишился, —

повторяла Корделия. В пятый раз или в десятый, она уже не помнила. Ее отец и сестры давно ушли, кто играть в сегодняшнем спектакле, кто домой, и она говорила сама с собой, снова и снова, а режиссер подавал реплики за всех остальных: за Лира, Кента, врача, но чаще – за самого себя.

Он сидел на своем привычном месте в первом ряду, закинув ногу на ногу и опустив взлохмаченную голову на грудь. Иногда Жюли казалось, что он задремал, и тогда она останавливалась, чтобы передохнуть, но Дежарден, как ни в чем не бывало, повторял:

– Продолжай!

Последнюю сцену они репетировали битых два часа, тогда как всем составом начали в десять утра. Это происходило снова и снова, день за днем. В метро по дороге домой Жюли повторяла свои тексты, она засыпала с речью Корделии на губах и просыпалась ночью в холодном поту и дрожа от неведомого страха.

Ну, как здоровье ваше?

Как вашему величеству здоровье?

– Что? Что ты сейчас сказала? – Дежарден поморщился и поднял на нее тяжелый взгляд. Режиссер тоже выглядел уставшим, глаза покраснели, и он раздраженно постукивал авторучкой по подлокотнику своего стула.

«Отпустите меня», – хотелось попросить Жюли, но она понимала, как по-детски будут звучать эти слова.

– Как вашему величеству спалось? – поправилась она.

– Тебя совсем не интересует все это, правда? Тебе ведь все равно, что случится с Лиром, умрет ли он, сойдет с ума, – это же видно. О чем ты думаешь?

Она стиснула зубы и промолчала. Лир уже, наверное, дома, давно стал Марком Вернером, влез в домашний халат и читает вечернюю газету, сидя в мягком кресле. Или ужинает в каком-нибудь красивом месте вроде «Глориетт». От мысли об ужине она вспомнила, что сегодня с утра не ела ничего, кроме перехваченной наспех булочки в буфете. Стрелки часов на стене со скрипом достигли цифр восемь и двенадцать и встали.

– Я могу повторить, – ответила она и набрала в грудь воздуха.

Несколько коротких фраз – и она будет свободна. Дальше наступает звездный час Лира, и эту сцену Марк Вернер отыграл нынче блестяще. На ее глазах сегодня рождалось настоящее чудо, и творцами его были живые люди – пожилой, улыбчивый Вернер в роли Лира и суровый, шумный, но совершенно невероятный Жером Дежарден. Глядя на то, как холодные, сухие строчки давнего текста оживают, Жюли чувствовала себя еще более бездарной и никчемной. Слова путались в голове и не имели совершенно никакого смысла, когда покидали ее пересохший от постоянного говорения рот. Она облизнула потрескавшиеся губы и быстро закончила:

– Вы знаете меня?

– Ты пропустила реплику Лира, – заметил Дежарден.

– Его все равно здесь нет.

– Тебя тоже. Корделии я уже давно не вижу!

Он молча поднялся со своего места, собрал разложенные вокруг вещи и натянул потрепанную кожаную куртку:

– Зря я решил, что ты лучше Марианны.

– Но я стараюсь! – воскликнула Жюли, с трудом сдерживая слезы в голосе и уже чувствуя их на ресницах.

– Все стараются, – удивился Дежарден. – Только тебе, в отличие от многих, следует еще работать и работать. Я все еще хочу видеть тебя на сцене, но с каждым днем это желание меркнет. Ты должна убедить меня в обратном. Завтра снова останешься здесь и будешь репетировать столько, сколько я скажу!