Уникум (СИ) - Билик Дмитрий Александрович

Пренебрежение противником сыграло злую шутку. Я как-то привык к неудачным попыткам Куракина. Поэтому железный шарик, который изначально полетел в сторону, вдруг изменил траекторию, наливаясь огнем. Удар пришелся в грудь. И несмотря на все виды защиты меня опрокинуло на землю с такой мощью, будто неведомая сила решила вытряхнуть все кости из тела. Звуки слились в один протяжный вой, реальность поплыла перед глазами широкими мазками кисти и во рту появился вкус железа.

Я медленно, шаря руками по земле, поднялся на ноги, пытаясь собрать единую картинку в кучу. Сплюнул кровь на землю и вытер губы. Так, Куракин на месте. Козлович тоже. И второй что-то сердито выговаривает первому. До меня долетали лишь обрывки фраз: «нарушение кодекса», «применение атакующей магии», «поражение» и что-то еще. Не сразу, но до меня дошло. Куракин вместо разрешенной защитной магии решил перейти в наступление.

Злость стала подниматься из глубин души, ища выхода. Она напоминала полноводную реку после обильных ливней, навалившуюся всей своей тяжестью на старенькую дамбу. У последней просто не оказалось шансов выстоять. Но было еще кое-что любопытное. Вместе со злостью приходила сила. Я чувствовал ее, ощущал каждой клеточкой. Хотел еще большего могущества.

И вот тогда плотина рухнула. Подобного я не испытывал никогда. Эйфория была такой пронизывающей, что на мгновение заполнила собой всю реальность. Остались лишь странные, непохожие на нормальных людей образы и непонятные здания вдалеке. Мое тело конвульсировало от наслаждения и вместе с тем набирало силу. Ту, которая не могла найти выход раньше.

Когда звуки, запахи и зрение вернулись ко мне, я знал, что делать. Крепкой рукой я поднял рогатку и вложил железный шарик в кожеток. Козлович направлялся к Куракину, но при этом не загородил мне мерзавца. Я легко поднял оружие, вложив в выстрел всю силу и отпустил резинку. И ощутил странное чувство всевластия и общего понимания. Я знал, что произойдет с носом высокородного до того, как снаряд достиг цели. А когда раздался сочный хруст, только улыбнулся.

Я вновь ощущал его. Тот самый управляемый смерч. Теперь он находился внутри меня и лишь набирал мощь. Не было ничего, что могло бы быть мне не под силу. Я всемогущ.

Якут появился передо мной так же неожиданно, как возникал на тренировках. Учитель медленно, но крепко взял меня за руки. Он говорил странные слова, значения которых оставались загадкой. Но перестать слушать его было выше моих сил. Когда Якут замолчал, жаркое солнце погасло, а все вокруг затихло. И я заснул.

Интерлюдия

Комнаты высокородных в школе значительно отличались от тех, где жили обычные ученики. Да что там, не всякому благородному разрешалось селиться по одному, окружать себя предметами быта и привозить домашних существ. Но пословица немощных «кто платит, тот и заказывает музыку» безотказно работала и в магическом мире.

Помимо финансирования Министерства просвещения существовали и значительные спонсорские вливания. И если Елизавета Карловна относилась к подобному с той долей презрения, с какой настоящий учитель, по заветам прошлого предстоятеля Конклава, должен воспринимать деньги, то директор Терново, по обыкновению мягкий и податливый человек, конкретно в этом вопросе проявил необычайную твердость. Потому отпрыску каждого щедрого спонсора была выделена отдельная комната. И если раньше разночинцы жили по двое, то теперь многих из них пришлось немного уплотнить. Но кому были интересны такие мелочи?

Именно в подобной комнате, принадлежавшей Александру Куракину, собрались четыре молодых представителя великородных семей. Собственно, сам Куракин, плечистый Владислав Тинеев, уступающий ему в стати Сергей Аганин и совсем скромных пропорций Виктор Горленко. Последний заслуживал особого внимания, потому что значительно отличался от прочих высокородных.

Двойняшки Горленко — Виктор и Анна, совсем не были похожи. Он — маленький, щупленький, но вместе с тем красивый, с большими, бабьими глазами и пухлым ртом. Она — высокая, с внушительными плечами и самыми грубыми чертами лица, словно вырубленными неумелым каменотесом из куска скалы. Единственное, что их объединяло — воспитание.

Горленко-Старший, мужчина решительный и временами резкий, растил детей в строгости. Отпрыскам фамилии, контролирующей все операции с так называемыми камнями душ, строжайше запрещалось кичиться своим родом. Потому что были они «пока никем и только собственным трудом должны занять свое место в мире».

Однако по прибытию в Терново Горленко все же примкнули к другим высокородным семьям. А, если быть точнее, Куракин взял под крыло диковатых дворян, все еще не верящих, что за каждым их шагом не наблюдает строгий отец. Анна стала молчаливой подружкой Терлецкой, на фоне которой лишь подчеркивалась красота Светланы, а Виктор влился в компанию мальчишек. Не то чтобы удачно, ему, к слову, совершенно не нравились издевательства над разночинцами, но воли сказать правду новым друзьям у высокородного не было.

— Ублюдок, — прорычал Куракин.

Он лежал на пышной кровати, приложив к недавно сломанному и уже починенному школьной медсестрой носу полотенце с замотанным льдом. К сожалению, не все физические увечья в одно мгновенье можно было нейтрализовать магией.

— Тимофеич! Куда ты делся, засранец?! Тимофеич!

Перед высокородным появился пожилой домовой — в крохотной, будто снятой с игрушки ливреи, маленьких башмачках и старом парике. Вообще, администрацией школы не приветствовались домашние любимцы или слуги, но у Куракина-Старшего имелось удивительная способность уговаривать любого. С директором же вообще особых проблем не возникло. Поэтому один из личных домовых фамилии переехал вслед за сыном в Терново на весь учебный год.

— Тимофеич, принеси еще льда.

— Сию минуту, господин. До кухни лишь сбегаю.

— Смотри не трогай никого из сородичей! — крикнул уже в пустоту Куракин. — Только школьных блох мне не хватало.

— Блохи на домовых не живут, — негромко сказал Горленко, — и, Саша, по поводу домовых, ты бы не ругал их так. У стен есть уши.

— Да что они мне сделают? Пусть катятся, проклятые отбросы.

Куракин с досады пнул ближайшее к нему пустое кресло и поднялся на ноги. Он решительно приблизился к зеркалу, принявшись себя разглядывать.

— Горбинка останется.

— Не останется. Силой поправишь, — подал голос Аганин, развалившийся на диване.

— Из-за этого ублюдка еще и силу тратить.

— Не прибедняйся, не рожденный. Лучше скажи, что делать будешь? — поинтересовался Сергей.

— Надо жалобу в Конклав чиркнуть, — пробасил Тинеев. — У меня и знакомый есть.

— Жалобу в Конклав чиркнуть, — передразнил его низким голосом Куракин. — Козлович уже готовый отчет отправил. Не будет ничего. Я первый магию против правил применил, а он лишь защищался.

— Однако каков пацан, — усмехнулся Аганин. — Видели, сколько в нем мощи? Если бы не наша защита, Сашке бы там голову разворотило.

— Уникум, — процедил Куракин, точно ругательство. — Ненавижу их. Выскочки, которые не знают своего места.

— Так что ты делать будешь? — повторил свой вопрос Аганин.

— Я уничтожу этого недоумка. Он еще пожалеет, что связался со мной.

— Подвести под отчисление ученика лишь за то, что проиграл ему на дуэли? — заволновался Горленко. — Все ведь закончено. Ты омыл свою честь кровью…

— Ты, видимо, не понял, что я имел в виду, когда сказал уничтожить.

Глаза Куракина пылали чистой силой, среди которой плясали сполохи огня — его природной стихии. Казалось, еще немного, и Александр вспыхнет сам. Горленко поежился и испуганно опустил глаза. Отступил, как и всегда, не в силах противостоять сильному.

— Скажу больше, — добавил Куракин. — Вы мне в этом поможете. А теперь давайте думать, как сделать так, чтобы Кузнецов исчез из нашей жизни?

Глава 10

Пробуждение было приятным. Я впервые за долгое время выспался вдоволь. За окошком светило солнце, торопливо щебетали птицы, боясь не успеть наговориться перед обретающей силу осенью, пахло чем-то сдобным и вкусным.