Пепельные цветы - Алексей Притуляк

- Ну ты! - Пирс Маклахен погрозил ей пальцем. - Ты мне это брось! Я тебе где сказал быть? Тебе ещё ужин готовить этим.

Он обвёл презрительным взглядом собравшихся.

- Я приготовлю, - вызвалась Джайя. - А ты, Меган, пойди приляг, моя золотая, полежи.

- И не надейся! - прищурился Маклахен. - Никто тебя к кухне не допустит. Ты ведь хочешь подсыпать чего-нибудь в еду, признайся. Отравить меня хочешь? Только ничего у тебя не выйдет, черномазая! - И он повернулся к Меган: - Эй, а ну хватит придуриваться, чёртова баба!

Ллойд заметил, как Джайя, пока Маклахен не видит, осенила его крестным знамением, нашёптывая что-то себе под нос.

Ллойд тоже относился к цыганам с недоверием. Он не особо любил это шумное племя, с которым сталкивался несколько раз на рынках да на просёлочных дорогах. Они были громкоголосы, неприятно приставучи и нахальны. Они были слишком уверены в себе. Ллойд, для которого отказать в просьбе человеку, даже совершенно незнакомому, было непосильной задачей, с глупой улыбкой на лице раздавал им последние деньги, бормоча только: «У меня совсем не много денег... Позвольте, но вы же оставите меня без гроша... Не лезь в кошелёк, мальчик, пожалуйста!.. Ну вот, осталась только мелочь...» и беспомощно разводил руками.

Кроме того, Ллойд охотно верил во все басни, которые рассказывались об этом народе. Он нисколько не сомневался в природной преступности их натур, врождённой тяге к обману, воровству и непринуждённому убийству. Поэтому, когда хозяин намекнул на скрытые цели Джайи, Ллойд, который питал к старой цыганке смутную неприязнь, нисколько не сомневался в обоснованности хозяйских подозрений.

- Ужин могу приготовить я, - улыбаясь, произнёс между тем Липси. - Было дело как-то, целый месяц готовил себе сам, когда жена уезжала к матушке. И весьма неплохо ел, доложу я вам. Это, правда, было давно, но... Особенно здорово, знаете ли, получались у меня сосиски в омлете и тосты с...

- Заткнись! - небрежно оборвал его Пирс Маклахен.

Липси неопределённо посмотрел на него; беглая улыбка медленно сползла с его губ.

- Я просто... - начал было он, но Маклахен не дал ему договорить.

- А я сказал, заткнись!

Наступило мрачное молчание, которое давило на плечи Ллойда ничуть не меньше, чем давеча это чёрное, опалённое, иссохшее небо, которое так медленно осыпалось на землю. Вон, на воротничке блузки у Беатрис осталась не сбита эта серая пушистая «снежинка».

В полной тишине Меган поднялась со скрипучего стула и, держась за сердце, скрылась за дверью.

- Ах, чёрт! - выругался вдруг Пирс Маклахен и метнулся к выходу на улицу. - Моуи! Вот же я пень старый! - пробормотал он на ходу.

- Куда же вы?! - воскликнула Беатрис, когда он взялся за ручку двери. - Туда нельзя!

- Тебя не спрашивают, - огрызнулся хозяин.

- А ведь правда, мистер Маклахен... - оживился Липси.

- Отвали! - бросил ему тот.

Когда хозяин вышел на крыльцо, в открытую дверь было видно, что белый свет совсем исчез за падающими с неба хлопьями.

- Пойду-ка я к Меган, - сказала Джайя. - Может, помогу чем.

- Весь урожай погибнет под этим пеплом, - с горечью произнесла Беатрис, когда Джайя вышла.

- Ну-у, - махнул рукой неунывающий Липси, - думаю, хозяин не позволит этому случиться. Собрать теплицу — дело пяти минут.

- А солнце? - возразила Беатрис. - Солнце он тоже соберёт?

Липси пожал плечами, улыбнулся.

- Будет вам нагонять тоску, Беатрис, - сказал он. - Всё пройдёт, всё кончится. Повоюют, навоюются вдосталь, и всё вернётся на круги своя. Правило номер семьдесят восемь гласит: всё плохое рано или поздно кончается, и...

- И начинается худшее, - рассмеялся Ллойд своей шутке.

Липси бросил на него критический взгляд, покачал головой.

- Всё плохое рано или поздно кончается, - повторил он, - и тогда каждый получает по мере своей веры в лучшее.

- Длинно, - не оценил Ллойд. - И не аксиоматично.

- Мудро, - не согласилась Беатрис.

- Детский лепет, - настаивал Ллойд.

- А ты, значит, - она ущипнула его за руку, - можешь быть не только ребёнком, но и циником?

Что-то в её тоне, какое-то нетерпение больно кольнуло Ллойда в сердце. Он почувствовал тревогу. Нет, это был не джип, который неожиданно вырулил из-за поворота и сигналит — нет, это был всего лишь звонок велосипеда. Но...

- Мы ссоримся? - неуверенно спросил он.

- Да нет конечно, глупый! - улыбнулась Беатрис.

- Ну и чудно, - кивнул Липси. - Каждому воздастся по вере его. Надеюсь, с этим-то наш господин Кэрролл, - он подмигнул Ллойду, - спорить не станет.

- Эту же пословицу любил приговаривать мой отец, - вспомнил Ллойд. - Когда сёк меня розгами.

- А? - поднял брови Липси. - Э-эм-м... Простите, Ллойд, если чем-то...

- Пустяки, - улыбнулся он.

Улыбка наверняка вышла вымученной. Теперь Липси станет думать, что обидел его. И станет хуже относиться к Ллойду, как часто поступают люди с теми, перед кем чувствуют себя виноватыми.

- Бедный мальчик! - Беатрис погладила его по волосам.

У неё волшебные руки, у милой Беатрис. Правда, правда. Одним прикосновением она способна вернуть ему душевное равновесие. Странное чувство любовь. Странное, необыкновенное и...

- Да, я не богат, - произнёс он. И, почувствовав зов жареного картофеля из-за двери: - Кажется, из кухни запахло обедом.

- О! - обрадовался Липси. - Надо пойти глянуть, что там у нас. Пока хозяин не вернулся.

- Ллойд, - Беатрис неуверенно коснулась его руки, когда Липси скрылся за дверью. - Ллойд, поцелуй меня, мой хороший.

Глаза её приблизились, заглянули в душу. Ллойд не мог бы объяснить себе значение её взгляда. Было в нём что-то... что-то тоскливое. И одновременно будто искорки плескались, посверкивали где-то в глубине.

- Тебе грустно? - спросил он.

- Почему ты так решил?

- Ну-у, женщина обычно просит поцеловать её, когда ей грустно.

Она рассмеялась, показав белые красивые зубки.

- Не только, мой хороший. - И, как бы шутя, но грудным каким-то и подрагивающим голосом: - Ты будешь целовать или нет?

Он коснулся её губ, осторожно впитал их мягкую нежность.

- Ещё! - требовательно произнесла она, когда он вернулся из быстрого поцелуя. - Только... Только — как мужчина целует свою женщину. Властно. Жадно. Можешь так?

- Н-не... Не знаю, - выдавил он, поёжившись. - Попробую.

15. День двенадцатый. Шон Деллахи

От привычки убивать избавиться не так-то просто. И даже когда ты уже не убиваешь, потому что лишён такой возможности или избавлен от такой необходимости, остаётся привычное мышление и отношение к жизни человеческой, как к чему-то необязательному и незаметному. От него уже не избавишься — от мышления. Мозги твои повёрнуты, тормоза не работают, нервы ни к чёрту. Жизнь, к которой ты несколько лет относился наплевательски, улучив момент, поняв, что ты больше не опасен, начинает мстить тебе.

Он не знал, так ли это на самом деле и так ли это происходит с другими. Или жизнь мстила только ему — далеко не самому виноватому из всех.

Много лет назад, выйдя из госпиталя, постукивая протезом по горячему асфальту, сержант Шон Деллахи смотрел на безоблачное и бескрайнее небо, на беззаботных девушек (которые, - он понимал это, - отныне не для него, кроме, разве что, проституток), на деловитых голубей и пахучие клёны, и думал о том, что его жизнь не кончилась, в отличие от многих других жизней. Его жизнь продолжается, как бы там ни было, и у него есть возможность получить от неё по счетам всё, что она ему задолжала.

Жизнь, как оказалось, располагала иначе. «Я ничего тебе не должна, Шон Деллахи! - сказала она. - А вот на тебе, друг ситный, — точно должок».

И пошла собирать долги! - успевай только квитанции подшивать. Сначала отец от невесть откуда взявшейся чахотки, через год мать с пневмонией, следом брат от шальной бандитской пули, ещё через год сестра отошла при родах. Поставил он, было, на любовь — хорошую сумму поставил, – а когда рулетка, покрутившись, встала, оказалось, что снова выпала смерть. И женщина, которая вот-вот вытянула бы его за волосы из бездны ненависти и пьяного угара, в которую он скатывался, не справилась с управлением на шоссе номер девятнадцать.

Что было дальше, он потом не мог вспомнить, как ни напрягал память. Он просто впал в кому, утонул, потерял сознание, исчез в параллельном мире. И пришёл в себя внезапно, вдруг, семнадцать лет спустя, как будто вынырнул из того пьяного омута, в который провалился — очнулся почти стариком, в жизни которого была только война, а потом не было ничего.

Казалось бы, ещё не всё потеряно, ещё есть небольшой запас — лет десять, а если повезёт, так и все двадцать. Но жизнь ещё не остыла, она не находила, что Шон Деллахи заплатил сполна и больше ничего ей не должен. И чтобы добить его окончательно, наверняка, она начала большую войну. Она готова была сдохнуть сама рядом с ним, но только бы лишить его своего присутствия...

Он потряс головой, потянулся, включил стоящее на столе радио.