Молочная даль - Александр Малов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Игра «Барракуда – Гранит» затрагивала всех. Она касалась буквально каждого и это, не говоря уже о тех жителях, для которых спорт был не простым хобби, а самым настоящим смыслом жизни. Затрагивало это событие и Романа Ливнеева.
Спортивный комментатор, Роман Ливнеев любил по-настоящему свою работу. А болельщики любили Романа. Даже те, кто был далек от спорта, приходил на игру, если им заранее сообщали о том, что комментировать спортивный матч будет именно Роман Ливнеев. Это было довольно странно, ведь на ход самой игры спортивные комментаторы не влияют. Они невидимы. Они лишь слышимы. Вся суть их работы сидеть в маленькой будке и комментировать действия спортсменов, в момент того, как на поле бушует настоящая, спортивная жизнь.
Но…
Роман умел задавать настрой. Пожалуй, именно за это все его и любили. Именно поэтому его зарплата была на порядок выше, чем у других и именно за свою ораторскую способность Ливнев удостаивался чести комментировать матч года. Другой спортивный комментатор мог знать все тонкости игры, знать биографию каждого спортсмена и сыпать тонны профессиональных терминов, но, если он не умел задать правильный настрой, толку от него попросту не было.
Роман же умел воодушевить зрителей по ту сторону экрана даже в самые неудачные моменты. Он мог подытожить проигрышный матч любимой команды болельщиков так, что спортсменам хотелось сопереживать, хотелось обнять их и налить горячего ромашкового чаю, а не кинуть пару тройку тухлых яиц в косоногих игроков. Матчи с участием Романа люди пересматривали раз за разом. Иногда даже создавалось впечатление того, что реальный матч и тот, что был прокомментирован Романом Ливневым – это два совершенно разных и не похожих друг на друга матча.
Даже не вживую, а в записи, но с комментариями Романа любой матч на большом экране смотрелся все равно бодро и энергично. В комментариях Ливнеева чувствовалось больше жизни… больше души. Он умел подслащивать горькую пилюлю проигрыша. Казалось, что он управляет эмоциями толпы, словно волшебник.
В комментаторе был свой шарм, однако с виду он казался не более, чем самым обычным и непримечательным человеком. Хотя иные утверждали, что его речами можно было лечить болезни, такая бешеная энергетика исходила от самого Ливнеева и его голоса. И были фанатичные поклонники Романа, которые могли предоставить факты этого, своим излечением.
Роман являлся мужчиной, которому с виду было явно за пятьдесят, если ни за все шестьдесят. Он был довольно мясистый и широкоплечий, хоть и небольшого роста. Роман имел неестественно квадратное лицо и маленький свинячий нос. Волосы на голове были белоснежны, словно январский снег и всегда ложились пробором налево, но за ковбойской шляпой спортивного комментатора, с которой мужчина не расставался даже во сне, едва ли кто-то мог приметить прическу на голове славного «ковбоя». Этакий техасский шериф, разгуливающий по просторам Дикого Запада.
Ливнеев был из тех людей, кого нельзя было назвать тихонями, однако и душой компании его назвать попросту не поворачивался язык. Чтобы лучше всего представить образ Романа Ливнева, достаточно вспомнить своего дядюшку, который, рассказывая шутку смеется над ней больше и громче всех. Возможно именно поэтому у Ливнеева было так много морщин на лице.
3
Спортивный стадион «Гризли» полностью заполнился стекающими со всего города горожанами, и болельщики наконец-то уселись каждый на свои места. Несмотря на то, что осенний день отдавал слякотью, а мелкий снег то и дело норовил попасть кому-то в глаз, сегодня ничего не могло помешать стадиону быть забитым до отказа. Кто-то был облачен в футболку поверх куртки с изображением любимой команды, кто-то закупился хот-догами, картофелем фри и большим стаканом колы, но одинаково сильно все ждали только одного: начала долгожданного матча.
Десятки камер были нацелены на все сектора стадиона, словно находясь под прицелом. Репортеры толпились возле стадиона в надежде взять короткое интервью у тренера одной из команд. Помимо простых горожан лицезреть игру года собралась почти половина самых влиятельных людей города. Они, в сопровождении своих жен и мужей устраивались на самых лучших местах и ели самую лучшую еду. Одним словом, в этот день вся городская жизнь ненадолго смогла совершить невероятное: уместиться на спортивном стадионе.
В это время Ливнеев уже сидел в комментаторской будке. В ней находился и второй спортивный комментатор, а также коллега Романа – Иван Конев. По своим габаритам Иван был не меньше Романа, но только в его случае основную массу составлял жир. Иван Конев был младше своего коллеги примерно на четверть века, имел большие глаза и носил очки с крупными линзами (что делало его глаза просто невероятно огромными), а его кучерявые волосы постоянно были прилизаны ко лбу и вискам. На фоне Ливнеева, Иван выглядел откровенной мямлей. Но с Романом Иван общался на равных и хоть его периодическая мягкотелость порой мешала ему жить нормальной жизнью, однако со своей ролью комментатора Иван Конев справлялся отменно. И в этом вопросе оба комментатора отдавали друг другу максимальное уважение.
– Отличный день для того, чтобы надрать задницы «Граниту», как думаешь? – ехидно поинтересовался Конев у Романа, раскручиваясь на своем рабочем кресле и предвкушая игру года.
Иван считал комментаторскую будку настоящей отдушиной и тем местом, где он мог поистине расслабиться. Где его не пилила жена и не подкалывали соседи и над которым не подтрунивали даже собственные друзья. Где мягкотелость достигала минимума и в коем-то веке не шла впереди самого Ивана. И только здесь он мог со спокойной душой даже употребить слова «задница».
– Ой, даже не знаю, Ванечка, – задумчиво произнес Ливнеев, делая умный вид и потирая на ремне бляху, которая размером была, пожалуй, чуть ли ни с голову младенца – Уж повезет «Граниту» или нет мы узнаем по твоим запотевшим очкам! – взяв паузу, бросил в разговор Ливнеев и расхохотался пуще прежнего.
Иван же издал лишь короткий смешок, но смешок этот не таил в себе ни капли злобы. Иван знал Ливнеева достаточно хорошо, чтобы понимать, что Роман относиться к нему с душой и даже с неким снисхождением. И пусть он шутил везде и всегда, смешно и не очень; и так же
