Библиотекарь или как украсть президентское кресло - Ларри Бейнхарт

— И чем же он так опасен?

— Просто берегись его. Но больше всего бойся попасться Парксу. Рэнди Парксу. Райан тебя просто… я знаю, что ты не веришь в то, что я говорю, и всё же Райан тебя просто убьет, а Паркс изувечит.

За дверь стало тихо, я подумал, что человек, который хотел войти в библиотеку, пошёл за ключами к Биллу, дворецкому. И даже если в её словах была хоть доля правды или если она действительно была сумасшедшей и это была просто игра, в которую она играла на пару с мужем, мы по-любому были в ловушке. Нас с минуту на минуту обнаружат.

Мне надо было уйти, уйти, пока нас не застали вместе. В библиотеку вели две двери, одна выходила в холл, откуда я и вошёл, а вторая — в гостиную, где находилась куча людей, включая Джека Моргана. Мне было известно, что окна никогда не открывались, что они были заперты и поставлены на сигнализацию.

— Они думают, что ты что-то знаешь.

— О чём знаю?

— О выборах. Они думают, что здесь, в доме Стоуи, что-то затевается, то ли как выиграть выборы, то ли наоборот, как их проиграть. И они думают, что ты что-то нашёл в бумагах старика или просто что-то услышал.

— Какая глупость!

— Да, наверное, но они так не думают.

— А ты откуда об этом знаешь?

— Но ведь они хотят убить тебя!

— Вспомнил! Как в «Ловушке-22».

— Но зачем им тебя убивать?

— Ниоб, слушай, мы же в Америке, на дворе двадцать первый век, у нас действует куча законов…

— Я хочу спасти тебя.

— Ладно, ладно, если я увижу этих людей, я вызову полицию.

— Они и есть полиция.

— Слушай, давай поговорим о чём-нибудь другом.

— У Паркса есть шрам. Он идёт отсюда досюда, — она прочертила линию по моему лицу, от скулы до подбородка. Господи, и почему же она мне так нравится, почему мне так нравятся её прикосновения? — а волосы у него как снег.

— Ага.

Ниоб взяла меня за руку.

— Теперь ты про них кое-что знаешь. Единственный способ выбраться из всей этой каши — это найти то, что им надо.

— Найти что?

— Найди то, чего они боятся. И расскажи всему миру или твоему начальству.

— Начальству?

— Они уверены, что ты работаешь на кого-то.

— На кого я работаю? Я работаю в университетской библиотеке. Неужели они боятся Декстера Хадли? Ещё я работаю у Стоуи. Я простой библиотекарь, я не шпион, не секретный агент, я просто библиотекарь.

— Дэвид, отнесись со вниманием к моим словам, прошу тебя. Когда ты найдёшь то, что они ищут, нет, я не сумасшедшая, и я не придумываю, слушай меня, Дэвид, просто слушай. Ну так вот, ты должен найти то, что они ищут. А теперь беги, беги и прячься. До выборов всего пять дней. Домой не ходи, не ходи на работу, не пользуйся телефоном. Купи себе новую симку, но только за наличный расчёт. Держи. — Ниоб вложила мне в руку лист бумаги. — Когда найдёшь, что они ищут, или когда пройдут выборы — позвони.

Тут Ниоб повернула ключ в замке и зажгла свет. Свет ослепил меня. Ниоб была прекрасна, она была просто фантастически прекрасна, её глаза сверкали, а я стоял перед ней как дурак, с листком бумаги в руках. Тут она взяла у меня из рук эту бумажку и засунула мне в карман.

— Час. У тебя есть час, до того, как они будут здесь.

И Ниоб растворилась за дверью.

Глава 22

Стало трудно дышать. Лоб покрылся отвратительной испариной. Я заставил себя вспомнить йогу: спокойный вдох — спокойный выдох, спокойный вдох — спокойный выдох. Немного успокоившись, я решил вернуться к компании в гостиной. Не знаю, почему я решил всё-таки не уходить из дома Стоуи совсем.

Я вошёл в комнату. Казалось, моего отсутствия никто не заметил, как не замечали и моего присутствия. Эти господа пo-прежнему трещали, изредка перемещаясь в пространстве, чтобы попить, поесть или найти другого собеседника. Ниоб тут не было. Не было и Джека. Не было ни Стоуи, ни МакКлинана, не было вообще никого, кого бы я знал. Я знал только секретаршу — подругу МакКлинана, но она разговаривала с каким-то богатым стариком и очевидно наслаждалась беседой.

Занавески были открыты, я выглянул в окно. Кого я хотел там увидеть? Ниоб?

Дом стоял на невысоком холме. К парадному входу вёл широкий подъезд, в доме было три этажа, на третьем находились преимущественно спальни. Прямо под окном, в которое я смотрел, был небольшой каменный дворик, наполовину ограниченный каменной стеной. От него в поля уходили три дорожки — к конюшням, к сенным сараям и к конюшням, где случали лошадей и где жили кобылы с жеребятами. Вдоль дорожек прекрасного поместья стояли фонари, и чем дальше они были, тем они казались меньше. Огоньки фонарей казались звёздочками, и как звёзды мерцали и подмигивали, даря людям надежду.

Я попытался вникнуть в то, о чём говорят, и включиться в беседу, но не мог. Язык прилипал к гортани, я смущался и заикался, я не мог разобрать слов в окружающем гомоне, ухо ловило отдельные слова: «нефть», «война», «надо продержаться», «разрушит всё достигнутое», «даже Клинтон был и то лучше». Я увидел знакомое лицо — это был руководитель большинства в Сенате и направился к нему, хоть и не был с ним знаком. Он разговаривал с конгрессменом от Техаса и ещё с кем-то, у кого был нефтяной бизнес в Ираке. Они похожи на мух, у них такие же вытаращенные и крупные глаза, как у мух под микроскопом, думал я.

Я хочу домой, в свою библиотеку, и чтобы там были книги, а вокруг — люди, которые всегда будут готовы выслушать твой ответ, пусть и субъективный или предвзятый, всегда будут готовы принять точку зрения, отличную от их собственной, или найти новые доказательства своей правоты.

В библиотеку я и отправился, проскользнув через боковую дверь. Я дотронулся до книг и чуть не заплакал от жалости к самому себе, от чувства совершенной оторванности от жизни. Как бы я хотел быть решительным и волевым человеком, встречая опасности жизни лицом к лицу. Вместо этого я хранил, рассортировывал и читал о жизни других. Книги, сухие, пыльные, в которых так много слов, слов, которые так часто ничего не значат, слов, которые плохо согласуются друг с другом, слов, которые очень часто только навязчивы и слабы или же чувственны и претенциозны. Книги, в которых так много глаголов, наречий, прилагательных и всяческих метафор и сравнений, книги в которых автор старается показать, насколько он умён, и образован, и загадочен, и изощрён в эзотерике или языках. И Эзра Паунд с его: «…твои глаза похожи на облака… они прозрачны, как небо… они гелиадами светят сквозь туман… и по-тюдоровски прекрасны».

Я включил компьютер и стал проглядывать те из бумаг Стоуи, что там уже были. Там было много непонятного. Например, там были целые листы со списками фамилий, которые мне ни о чём не говорили. Стоуи любил узнавать о человеке всю подноготную, прежде чем иметь с ним какое-то дело, так что среди бумаг было много самых разных фамилий и финансовых документов, иногда обладатели этих фамилий становились партнёрами, иногда нет.

Я вбил имя Скотта. Нашёл два благодарственных письма, оба присланных во время прошлой предвыборной кампании, одно из них официальней некуда.

И тут вошли Они. Седой со шрамом вошёл через главную дверь; пьяница, напоминавший головореза копа с заметно оттопыривающейся плечевой кобурой, вошёл через боковую дверь. За ним вошёл Джек.

Увидев их гестаповские улыбки, я впервые засомневался, так ли уж сильно наврала Ниоб. О да, теперь я верил всему, что она мне рассказала. На лице у человека со шрамом от глаза до подбородка было написано предвкушение от того, как он будет истязать меня.

— Эээ, вы кто такие?

— Вы пойдёте с нами, — заявил Джек.

— А у вас есть ордер?

— Ты пойдёшь с нами.

— Э… Я тут не живу, если Алан, Алан Стоуи узнает…

Я вскочил со стула и подумал, что у меня больше шансов прорваться мимо седого, он в проёме только один, я смогу обогнуть его и проскочить через главную дверь, благо, она такая широкая. Прошмыгнуть же в боковую, сразу мимо двоих мне удастся вряд ли, придётся уворачиваться и от Моргана, и от этого как-его-там? Мой возбуждённый мозг отказывался вспоминать слова Ниоб. А! Спагетти неправильно, значит Спинелли, но ведь она сказала, что я вряд ли увижу Спинелли, он работает с техникой. Значит это не он, а… Райан? Который просто убивает?

Держаться увереннее, смелее. Спорить готов, они чуть ли не физически ощущают мой страх, доберманы. Они не шевелились, я шагнул прямо к Парксу, человеку со шрамом, и в ту же секунду он меня ударил.

Я почувствовал себя мультяшным героем. Я закричал, но звука не послышалось. Волосы зашевелились у меня на голове, сердце учащенно забилось, руки и ноги перестали меня слушаться, и я рухнул на пол. Мне было очень больно. Человек со шрамом склонился надо мной. Я чувствовал себя рыбой, бьющейся на палубе рыболовецкой шхуны, но, в отличие от рыбы, я не мог двигаться. Он смотрел на меня так, как будто старался понять, где же именно мне больно. Краем глаза я увидел, что он снова готовится ударить меня. Он хотел, чтобы я понял, что сейчас он снова меня ударит, так между палачом и жертвой возникла своеобразная близость. Он будет продолжать бить меня, пока я полностью ему не подчинюсь.