Гьяк - Димосфенис Папамаркос

то был Фимьос Унис. Я с ним в деревне не особенно-то общался, потому как был он постарше нас, а когда мы подросли, тот уже в армию ушел. Но я вспомнил, что говорили, он, мол, крутой очень, зверь, а не мужик, лиесбард, так что я его потом и вспомнил. Добро, говорю ему, не прав я был. Будь осторожен, сказал он мне. Тут война, это не шутки.

Ну, короче, дошли мы, значится, до деревни. Так-то там уж полдень был, но было как-то прохладно. Позвал нас лейтенант, говорит, ты, мол, ты и ты, со мной к старосте, а вы, остальные, займите точки вот тут, вон там, и пока мы не вернемся, чтоб стояли на карауле. Деревня-то, вишь, турецкая была, так что мы засады боялись. Пошел он вещами распоряжаться, а мы стали по местам, где он сказал. Я был вместе с парой ребят из Мартиноса и одним из Проскинаса, зашли мы за какой-то сеновал на въезде в деревню. Там наша позиция была. Ну, значится, не успел я и сигаретки из кармана достать, как слышим мы бам-бум, стреляют. И говорит мне один из Мартиноса, ян хосур шок[24]! Упал я там на землю, прижался к колесу какой-то телеги и нацелил винтовку прямо вниз на дорогу. Эээх, но пока я падал, снова выстрелы, вот, на тебе, одного из Мартиноса подкосили, вот тебе и второго. А третий, из Проскинаса, тоже рядом со мной на землю рухнул. Откуда в нас стреляют-то? – говорит мне. Я от страха и слова вымолвить не мог. Только все глядел на дорогу – налево, направо, куда стрелять. Опять пули, пыль вокруг нас поднялась, бьет кругом, как градом будто, по сеновалу, по телеге. Полный бардак. Говорю ему, у нас тут место не очень-то хорошее. Я начну стрелять, и пока стреляю, забирайся на сеновал и садись у окна, да посмотри, где там турки. А потом и я подбегу следом. Так мы и сделали. Стрелял я подряд, а после, как с десяток пуль выпустил, так и сам покатился кубарем к сеновалу. Заняли мы окна, так вот, пригнулись, чтоб нас не очень-то заметно с улицы было, да сами пытаемся высмотреть, откуда по нам бьют. А там, между прочим, выстрелы так и грохочут. Ну, короче говоря, я, значит, вижу дом там один, чуть подальше, откуда как бы дымок такой из окна идет. А, говорю, вот оттуда эта сволочь и стреляет. И тут мы как начали палить, все там изрешетили – и окна, и ставни, все. Остановились ненадолго, посмотреть, удалось ли попасть в него, в ответ ничего оттуда слышно не было, так что мы снова поднялись и побежали было бегом из сеновала туда, где были остальные из группы, чтоб нас не окружили, но прямо на пороге, бам, парнишку скосило. Я на заднице своей назад отполз, ну, все, мол, говорю себе, вот и празднику конец. Понял я, видишь ли, что меня окружили, так что выкурить меня оттуда было вопросом времени. Иду я, значится, и прячусь под какой-то кучей сена, а сам винтовку на дверь нацелил. Хоть одного, говорю себе, я прикончу, а потом поглядим, гранату выдерну, и кого уж там Господь приберет! Долго ждать-то и не пришлось, слышу, по улице бежит кто-то. Поднял я ружье, выстрелил прям сквозь стену, а она деревянная была, и сразу слышу, как говорит кто-то, мос на бини, неве йеми[25]! Понял я, что это наши, я тоже кричу им: осторожно, стреляют из дома напротив. Выходи-ка, снова слышу, мы их прикончили.

Ну, короче говоря, вышел я и встретился на улице с шестерыми из наших, с ними и Фимьос был. Они мне и рассказали, что их, мол, не подстрелили, потому как были они в таком месте, что не видно было, а когда услыхали бам-бум, они неподалеку были, так что сразу сюда побежали и обошли тех сзади. Четверо их было, вишь, тех, что стреляли, они всех четверых и прикончили. А теперь давай вперед, говорит мне Фимьос, у нас еще работенка есть. И приказывает нам, куда, мол, пойти, чтобы разыскать остальных и перво-наперво лейтенанта.

Ну, долго рассказывать тут нечего. Дали мы в тот день тяжелый бой, потому как четы знали, что мы за провизией прийти должны были, так что они заранее засели в деревне, и пока мы все снова вместе не собрались со всех наших позиций, пяти-шести, они чуть было нас не перебили всех поодиночке. Но как только мы все нашлись и немного осмелели, прошлись мы по всей деревне, дом за домом, да и повытаскивали их всех, как мышей. В конце уже, когда мы убедились, что все чисто, пересчитали их, было-то их всего человек с двадцать, сами мы тоже рассчитались и смотрим – у нас тринадцать убитых и пара раненых, в том числе и наш лейтенант. Созвал он нас и говорит, так, мол, и так. Мы сюда пришли, чтоб договориться, чтобы купить провизию. Мы, если захотели бы, могли б и силой отобрать, но мы греки и мы честные люди. Мы не мародеры. А они, вместо того чтоб спасибо нам сказать, начали стрелять в нас исподтишка. Значит, этого мы так не оставим. Даю вам полную волю, делайте са тот менти[26]. Я-то пока кумекал, что все это значит, гляжу на Фимьоса, а он вдруг гранату как дернет да как запустит в окно. Огонь, дым, шум, дверь в доме открылась, и выбежали на улицу старик со старухой. Он ко мне повернулся, подмигнул мне, глянь-ка, красавчик, говорит, подскочил к ним в два прыжка да и животы им кинжалом вспорол, прям там, стоя. Кто из нас ножи похватал, кто – турецкие кинжалы, которые от четов остались, кто дубину, кто пули. Даже не знаю, осталась ли там хоть одна кошка живая. А как закончили, мы и припасы собрали, и мертвецов наших погрузили на мулов, а затем подожгли все с одного края и с другого, да и ушли.

По дороге в Смирну я ни слова не проронил. Ну, не то чтобы и у других тоже охота была болтать, но я вот голову вниз опустил и шел себе прямо. Так вот шел я, шел, как чувствую, что на меня сверху тень упала, обернулся я и вижу, Фимьос ко мне подходит. Он улыбался и был такой красивый, вот такой высокий, плотный, с усами светлыми, густыми, словно пшеница растет над губой. Эй, ну ты че? – говорит мне.