Молодость - Александр Сергеевич Долгирев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чиро улыбнулся, но наткнулся на предельно равнодушное лицо Бородача и посерьезнел. Комиссар тоже позволил себе улыбку.
– Ты работаешь на том же заводе, что и Комиссар. Чем ты занимаешься там?
– Ну, мы делаем утюги…
– Я не об этом спросил. Чем ТЫ занимаешься там?
Чиро немного смутился то ли от давления Бородача, то ли от сути своей работы.
– На наших утюгах, на ручках есть резиновая прокладка… Ну, чтобы рука не скользила. Я прикручиваю эти прокладки к ручкам.
– Нравится?
– Платят.
– Хотел бы заниматься чем-то более значительным?
– Да, конечно!
– Очень хорошо…
Бородач сделал паузу, как бы завершая первую часть собеседования, встал и налил вина на троих. Чиро сделал небольшой глоток, Комиссар не хотел сейчас пить, поэтому отставил бокал на стол, а сам Итало сделал несколько средних глотков. После этого он задал следующий вопрос, который изрядно удивил и Бертини, и Ансельмо:
– Ты куришь?
– Нет.
– Это очень хорошо, Чиро!
Комиссар не удержался и вмешался в разговор:
– С каких это пор ты стал противником сигарет?
– С тех самых, когда чуть не выплюнул свои легкие поутру.
Ансельмо обратился к своей памяти и отметил, что действительно не видел Бородача с сигаретой с тех пор, как он вернулся. Это при том, что раньше Итало был заядлым курильщиком. Собеседование, между тем, продолжалось:
– Совершал когда-нибудь что-нибудь противозаконное?
– Однажды подсматривал за девчонками, когда они купались в речке голышом.
Бородач снова не улыбнулся на шутку, хотя, похоже, на этот раз хотя бы заметил ее, потому что вполне серьезно спросил:
– Тебя поймали тогда?
– Нет.
– Тебе понравилось?
– Конечно! Мне было четырнадцать…
– А что тебе понравилось больше, то, что они были голышом или то, что ты совершал что-то запретное?
Чиро задумался – похоже, он никогда не задавал себе этот вопрос. Через минуту молодой человек ответил:
– Примерно одинаково.
– Ты поступал так еще?
– Нет, никогда.
– Почему?
– Ну, пусть мне и понравилось, в этом было также что-то… жалкое.
– То есть, ты готов переступать через запреты только ради чего-то важного?
– Наверное, можно так сказать.
– Отсутствие правонарушений в этой стране не означает отсутствия проблем с властями. Тебя задерживали когда-нибудь?
– Нет, ни разу.
– Это хорошо… Как ты относишься к Коммунистической партии?
Резкий переход вновь немного огорошил Чиро и Комиссара. Молодой человек снова посмотрел на Ансельмо, ища поддержки, и Комиссар снова едва заметно кивнул.
– Положительно, но не полностью. Мне кажется, что Партия по-прежнему искренне борется за свободу народа, но просто выбрала для этого не самое верное направление.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, мне кажется, что Партия зря столь безыдейно ориентируется на Советы. Во-первых, мы живем в Италии, а не в России – другие совсем условия; во-вторых, ну очень уж далеко отстоят от идеалов Маркса и Ленина современные большевики. Вы видели фотографию Хрущева? Читали, что он говорит? Это не коммунист, это обыкновенный чиновник, которому до нашей Революции нет никакого дела.
– Это да, забавный человек!
Бородач вполне искренне усмехнулся.
– …Еще мне видится ошибка в столь тесном сближении Партии с республикой. Ни для кого не секрет, что Итальянская республика никогда не была Республикой. Власть держат в своих руках вполне конкретные силы, которые народ к ней не подпускают и не подпустят. Своей политикой соглашательства Партия рискует оттолкнуть значительную часть народа, который будет видеть в ней обыкновенную политическую партию.
– Верно, Чиро! Чертовски верно!
Бородач проникался к молодому человеку симпатией с каждой секундой. Комиссар мог его понять – ему Чиро приглянулся этой же самой незашоренностью и вдумчивостью.
– А как ты относишься к чернорубашечникам и их ублюдкам из Социального движения?
– Они наши враги. Так было всегда.
Большего Бертини говорить не собирался, да большего и не требовалось. Бородач замолчал на пару минут, потом кивнул, будто приняв для себя какое-то решение, и задал следующий вопрос:
– У тебя есть семья?
– Да, родители в Понтекорво остались.
– Поддерживаешь с ними отношения?
– Да, конечно.
– А жена?
– Пока нет.
– «Пока…» – есть кто-то на примете?
– Ну да, но пока рано об этом думать.
– Почему?
– Да мы встречаемся-то вторую неделю…
– Понятно. Детей, как я понимаю, тоже нет?
Чиро помотал головой. Бородач допил единым глотком вино из своего бокала и начал выкладывать карты на стол:
– В общем и целом, ты мне нравишься, Чиро. Поэтому теперь я изложу тебе суть своего предложения, а ты сам решишь, хочешь ты в этом участвовать или нет.
Я действительно долго отсутствовал в Италии, а вернувшись, застал Партию в глубоком упадке. Это недопустимо в данный момент, когда фашисты снова поднимают голову. Я не могу изменить Партию в одиночку, но и смириться с таким положением вещей я не могу.
Живет в Риме один адвокат. Обычный пожилой синьор, который зарабатывает на жизнь тем, что помогает богатым уйти от правосудия. Двадцать лет назад он носил черную рубашку и пытал Комиссара. Потом он приказал расстрелять Комиссара и еще десяток человек. Ансельмо выжил лишь благодаря удаче, все остальные погибли. Теперь этот человек, как ни в чем не бывало, ходит по улицам города, который так тебе понравился. Это недопустимо. Еще более недопустимо то, что сейчас он работает на Социальное движение и борется за то, чтобы фашисты снова встали у власти. Республика не хочет или не способна осудить его, но народ может. Наказанием за военное преступление должна быть смерть. Вот, что за работу я предлагаю, Чиро…
В полутемной комнате повисла тишина. Бертини думал. Думал о Движении, о том, что это шанс сделать что-то стоящее, о том, что с фашистами действительно нужно биться. Еще он почему-то подумал о Сальваторе Кастеллаци и мирно смотрящих кальчо Джорджио Альмиранте и Энрико Берлингуэре. Но больше всего он думал о вчерашнем вечере: они с Сандрой попали под дождь неподалеку от Моста Сикста. У Сандры не было с собой зонта, а легкий пиджак Чиро, который он набросил ей на плечи, мгновенно промок. Они укрылись под сводами колоннады расположенного рядом с мостом здания, и Бертини обнял девушку в тщетном стремлении немного согреть. Он и сам вымок насквозь, изрядно устал и не отказался бы от чего-нибудь согревающего, но все это было совершенно не важно – Чиро был счастлив. Он очень отчетливо это понял в тот момент. Он был беден, не имел особенных перспектив, но не согласился бы поменяться местами даже с самым богатым римским повесой.
Небесная вода взбивала речную воду, разгоняя вечную тибрскую муть. Бертини обвел взглядом пейзаж – старинные дома будто бы
