Обреченная на счастье - Елена Богатырева

Когда Ол принес ему сверток, Иван Митрофанович, оценив всю важность задачи, вдруг высказал некоторые сомнения по поводу того, сможет ли узнать девушку. Ее, разумеется, трудно было забыть, но зрение у него портилось, а девушки сейчас пошли непредсказуемые: вдруг она, скажем, в блондинку перекрасится или рыжую? Как ее тогда узнаешь?

Ол пообещал что-нибудь придумать. Через несколько дней к старику на дом пришел врач-окулист с тележкой самой разнообразной аппаратуры. Иван Митрофанович, наученный горьким опытом перестройки, сразу насторожился и спросил, сколько будет стоить такой визит, на что молодой доктор осклабился и успокоил:

— Диспансеризация — бесплатно.

Вот это да! Такого сервиса Иван Митрофанович не помнил ни в советские, ни даже в царские времена. Доктор проверил его зрение и тут же выписал очки, заявив, что его старые «отстают» как минимум на полторы единицы. Еще он сказал, что будет «заглядывать» к Ивану Митрофановичу раз в год, чтобы поддерживать его зрение в полном порядке. Он оставил рецепт и ушел.

На следующий день Иван Митрофанович отправился в оптику, которая помещалась в доме напротив, протянул рецепт и старенькую свою оправу, приготовившись узнать только, в какие миллионы это ему обойдется. Но девушка выдала ему обратно новые очки совсем в другой оправе.

— У меня на новую денег нету! — решительно заявил Иван Митрофанович.

— Что вы, что вы, — сказала девушка, — все оплачено.

Иван Митрофанович надел новые очки в позолоченной металлической оправе и заглянул в зеркало. На него смотрел профессор — не меньше! — математики, немного утомленный после многочисленных лекций. Пока он переходил дорогу и шел к дому, мысли его работали в самом напряженном режиме, который он только мог создать в своем преклонном возрасте. Он был человеком здравомыслящим, прожил долгую жизнь и не помнил ни одного года, чтобы с неба таким потоком сыпалась манна небесная.

Войдя в подъезд и приготовившись подниматься на свой второй этаж, как всегда вслепую, потому что все лампочки сто лет назад выкрутили и никто не собирался вставлять новые — это вам не Советская власть! — он снова был приятно удивлен. В подъезде горел свет! Теперь он мог не тратить полтора часа на то, чтобы попасть ключом в замочную скважину.

Он радостно достал ключ и тут сразу увидел (сразу — потому что, во-первых, был свет, а во-вторых, видеть в новых очках он стал гораздо лучше), что к его двери булавкой приколот конверт! «Странная манера у этих перестроечных почтальонов письма разносить», — подумал он. В конверте оказался рисунок, изображавший ту самую девушку из кафе.

— То есть вас, — сказал старик.

— Так-так-так, минуточку, — снова подал голос Вовка, записывая что-то себе в блокнот. — А откуда было письмо?

— На письме не было почтового штемпеля, — немного раздраженно ответил Иван Митрофанович, — а что это вы все пишете?

— Пусть пишет, — ласково сказала ему Ляля, — он у нас гений, у него свои странности.

— Ах, гений. — Старичок с уважением посмотрел в Вовкину сторону. Похоже, после всего, что произошло с ним за последние годы, он каждое слово воспринимал всерьез. — Так вот, — продолжал он, — с тех пор я каждый год стал получать такие конверты с вашим изображением.

Тут мы с Вовкой переглянулись, он нервно сглотнул, словно поняв: вот она, зацепка, — и решительно попросил старичка:

— Покажите!

— Да, — тут же встряла Лялька, обращаясь к Ивану Митрофановичу самым ласковым своим голосочком с просительными интонациями. — Покажите, пожа-а-алуйста.

И даже мне в этот момент показалось, что Лялька умрет на месте или по крайней мере грохнется в обморок года на два, если ей сей же час не предъявят эти рисунки.

— Конечно, конечно, — засуетился Иван Митрофанович, — одну минутку. Я все их храню уже многие годы.

С этими словами он полез в шкаф, достал оттуда миниатюрную шкатулочку, потемневшую от времени, и вынул из нее ровно пятнадцать небольших рисунков. Я дрожащими руками взяла эти бесценные рисунки и принялась разглядывать. На каждом была я, нарисованная, очевидно, рукой Ола. Наглядевшись на себя вволю, я передала рисунки Володе, который начал изучать их, чуть ли не обнюхивая. Лялька пыталась подсесть к нему поближе и заглянуть, но он попросил ее подождать своей очереди, и теперь она ерзала на стуле и строила всякие рожицы, означавшие предельное нетерпение.

— Вот, собственно, и все. Я ждал. Каждый год приходил ваш портрет. А вас все не было. Но я не жалуюсь. Жизнь у меня все это время была настолько интересная, что я не отказался бы пожить так еще лет десять. То приду домой — а у порога мешок риса стоит. Большой мешок, а рис в нем — отборный, размером с фасоль. Я со всеми соседями-пенсионерами делился. Нас здесь, знаете ли, много одиноких. Потом как-то цветок появился странный…

— Черная лиана, — скорее уточнила, чем спросила я.

— Угадали, — отозвался Иван Митрофанович. — Она теперь у меня на кухне живет. Я ее листики как-то раз вместо чая заварил да и пристрастился со временем. Так знаете, с какой стороны у меня сердце, больше не знаю, не ведаю. Потом как-то полбарана подбросили. Я его полгода ел. А потом вот — Кузьму подослали.

Услышав свое имя, кот бросился к хозяину на колени и принялся урчать на всю комнату.

— А самого Ола вы больше не видели? — спросила я, теряя последнюю надежду.

— Нет, — ответил Иван Митрофанович. — Ни разу.

Мы еще посидели немного молча, потом поблагодарили старика и стали собираться восвояси.

— Вы знаете, — сказал он, когда мы уходили, — я так привык жить где-то рядом с вами, думать о вас, что даже не представляю, как буду теперь. Вы заходите иногда, ладно? А если про Ола что узнаете, уж подайте весточку.

— Хорошо, — пообещала я. — Обязательно.

— Очень интересно было бы узнать, чем вся эта история кончится, — сказал на прощание Иван Митрофанович.

Мне, кстати сказать, тоже было ужасно интересно, чем все кончится; но пока угадать это было невозможно.

— Ляль, ты у нас специалист по прическам, — сказал Вовка, когда мы сели в машину. — Ну-ка вспомни, когда Ал постриглась?

Лялька напрягла память и лоб, пошевелила мозговыми извилинами и выдала:

— Лет пять назад.

— А ты ничего не заметила на этих рисунках? — спросил Вовка.

— Нет. — Мне тут же захотелось рассмотреть их получше.

— Смотри — на десяти из них ты с длинными волосами, а на пяти последних — с короткой стрижкой. Смотри еще внимательней: на первом рисунке ты совсем девочка, а на последнем — такая, как сейчас.

— Что ты хочешь этим сказать? — все еще не понимала я.

— Хочу еще спросить: ты знаешь, кто это рисовал?

— Ол, — ответила я.

— Ол, — подтвердила Ляля. — Манера рисунка очень похожа на ту картину, что у ее родителей висит.

— А теперь слушайте! — торжественно произнес Вовка. — Твой Ол находится где-то совсем рядом. Он тебя часто видит, видит, как ты меняешься. Он не посылает свои рисунки по почте. Почему? Потому что легко может занести их старику сам. Он рядом! Ты должна найти его!

— Но где?! — воскликнула я в отчаянии.

— Подождите, а может быть, он приезжает сюда только раз в год, — начала Лялька.

— Нет, — поморщился Вовка, — ведь старику помогали все время, а не раз в год.

— Но, может быть, сейчас его здесь нет? — не унималась Лялька.

— Есть, — сказала я.

— Почему ты так уверена? — удивилась она.

— Потому что нашла сегодня у своего порога золотую монету мертвой страны…

Глава 19

Согдиана-собака-ру

Когда мы подъехали к моему дому, Ляля подержала нежно меня за руку, а Вовка сказал:

— Ничего, Ал, не грусти! Будем думать дальше.

И я вернулась домой.

Последние дни я очень мало спала и теперь, послонявшись немного по комнате, почувствовала страшную усталость. Выведя песика на вечернее гулянье раньше обычного, я завалилась в постель в половине девятого и уснула мертвым сном. Утром я проснулась без всякой радости и даже без всякой надежды на нее. Полежала в кровати, пока Дракон не спел все арии своего репертуара типа «А гулять-то мы когда» и «Нам пора-пора-пора», я лениво встала, оделась и вышла с ним во двор. Погода, оказывается, резко испортилась, а я вышла в майке с коротким рукавом, не удосужившись даже выглянуть на улицу. Поэтому гулянье наше надолго не затянулось. Открывая дверь своей квартиры, я уже слышала, как во все горло вопит мой телефон.

— Алло! — закричала я в трубку, надеясь, что это Вовка произвел на свет очередную бесценную идею.

Но узнала голос своего начальника, который, с трудом сдерживая ярость, напоминал мне, что я вчера должна была сдать статью, но так и не появилась в редакции. Такого со мной еще никогда не случалось, но это вовсе не смягчало его сердца, скорее, наоборот. Если бы случалось, он бы на меня и не рассчитывал, поэтому сейчас у него не горел бы номер. Пообещав ему, что сдам статью с минуты на минуты, как только поймаю такси, я бросилась ее заканчивать.