Русские писатели и публицисты о русском народе - Дамир Соловьев

Письмо к А. Ф. Аксаковой от 7 дек. 1870 г.[233]

Всякие попытки к политическим выступлениям в России равносильны стараниям высекать огонь из куска мыла. Следовало бы понять раз навсегда, что в России нет ничего серьезного, кроме самой России.

Письмо к Е. Ф. Тютчевой. (Ноябрь – дек.) 1870 г.[234]

Ты пишешь мне, что в московском обществе сейчас наблюдается отсутствие интересов, то же самое можно сказать в данный момент и о Петербурге. Но не обстоятельства тому причиной. Это отсутствие интересов целиком заключается в самих людях. Не к чему обольщаться. Современное русское общество – одно из самых бесцветных, самых заурядных в умственном и нравственном отношении среди тех, что когда-либо появлялись на мировой арене, а заурядности не свойственно чем-либо живо интересоваться. Там, где нет стремлений, даже зло мельчает.

Письмо к А. Ф. Аксаковой от 28 сент. 1872 г.[235]

Николай Васильевич Гоголь (1809–1852)

Учтивость и какая-то прелесть обращения здешних жителей мне нравится. Простая крестьянка, у которой вы купите на рынке за какой-нибудь шиллинг фруктов или зелени, отвесит вам с такою приятностью кникс, которому позавидовала бы и наша горожанка.

Письмо к матери из Любека от 13 авг. 1829 г.[236]

Прискорбна мне эта невежественная раздражительность, признак глубокого упорного невежества, разлитого на наши классы. Столица щекотливо оскорбляется тем, что выведены нравы шести чиновников провинциальных; что́ же бы сказала столица, если бы выведены были хотя слегка ее собственные нравы? <…> И то, что́ бы приняли люди просвещенные с громким смехом и участием, то самое возмущает желчь невежества; а это невежество всеобщее.

Письмо к М. П. Погодину от 15 марта 1836 г.[237]

<Александр. – Д. С.> Тургенев, между прочим, сказал важную истину, которая отчасти известна, может быть, и Александре Осиповне <Смирновой-Россет. – Д. С.>, – что, живя за границею, тошнит по России, а не успеешь приехать в Россию, как уже тошнит от России.

Письмо к Н. М. Смирнову из Франкфурта от 3 сент. 1837 г.[238]

Если бы вы знали, с какою радостью я бросил Швейцарию и полетел в мою душеньку, в мою красавицу Италию. Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр – всё это мне снилось. Я проснулся опять на родине…

Письмо к В. А. Жуковскому из Рима от 30 окт. нов. ст. 1837 г.[239]

Не житье на Руси людям прекрасным; одни только свиньи там живущи.

Письмо к М. П. Погодину из Рима от 5 мая нов. ст. 1839 г.[240]

Клянусь, непостижимо странна судьба всего хорошего у нас в России! Едва только оно успеет показаться – и тот же час смерть! Безжалостная, неумолимая смерть!

Письмо к М. П. Балабановой из Рима от 30 мая нов. ст. 1839 г.[241]

Покамест вот вам слова, которые вечно должны звучать в ушах ваших. Есть у русского человека враг, непримиримый, опасный враг, не будь которого, он был бы исполином. Враг этот – лень, или, лучше сказать, болезненное усыпление, одолевающее русского. Много мыслей, не сопровождаемых воплощением, уже у нас погибло бесплодно.

Письмо к К. С. Аксакову из Рима. Март (?) 1841 г.[242]

Вы уже знаете, какую глупую роль играет моя странная фигура в нашем родном омуте, куда я не знаю, за что попал. С того времени, как только ступила моя нога в родную землю, мне кажется, как будто я очутился на чужбине. Вижу знакомые, родные лица; но они, мне кажется, не здесь родились, а где-то их в другом месте, кажется, видел; и много глупостей, непонятных мне самому, чудится в моей ошеломленной голове.

Письмо к М. П. Балабиной. Янв. 1842 г.[243]

Недостатки ваши могут быть разве только в неподвижности и лени, одолевающей русского человека во время продолжительного бездействия, и в трудности подняться на дело. Но в той же русской природе есть способность, поднявшись на дело, совершить его полно и окончательно, русский сидень делает в малое время больше, чем какой-нибудь труженик, работающий всю жизнь.

Письмо к П. В. Нащокину от 8 (20) июля 1842 г.[244]

В русской природе то по крайней мере хорошо, что если немец, например, человек-баба, то он останется человек-баба на веки веков. Но русский человек может иногда вдруг превратиться в человека-небабу. Выходит он из бабства тогда, когда торжественно, в виду всех, скажет, что он больше ничего, как человек-баба, и сим только поступает в рыцарство, скидает с себя при всех бабью юбку и одевается в панталоны.

Письмо к С. Т. Аксакову от 16 мая нов. ст. 1841 г.[245]

Словом, я думаю, русский человек тогда только аккуратен и исправен, когда он или калека, или же такой хворый, как мы с тобою. Потому-то, я думаю, и письма он тогда станет писать, когда не будет рук или чернил, словом, когда будет ему нечем писать.

Письмо к Н. М. Языкову от 12 нояб. нов. ст. 1844 г.[246]

Еще Константин Сергеевич не смекает, что в эту пору лет, в какой он <находится>, не следует вовсе заботиться о логической последовательности всякого рода развитий. Для этого нужно быть или вовсе старику, или вовсе немцу, у которого бы в жилах текла картофельная кровь, а не та горячая и живая, какая у русского человека. <…>

Русский ум не любит, когда ему изъясняют что-нибудь слишком долго.

Письмо к С. Т. Аксакову от 22 дек. нов. ст. 1844 г.[247]

Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская, потому что это, как я вижу из письма вашего, служило одно время предметом ваших рассуждений и споров с другими. На это вам скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, – явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве.

Письмо к А. О. Смирновой из Франкфурта от 24 декабря нов. ст. 1844 г.[248]

Движение по части «Москвитянина», о котором ты пишешь, меня радует, но сотрудников следует подзадоривать и, так сказать, подпекать на дело. Это, как знаешь, народ русский. Рвануться на работу – наше дело, а там как раз и съедешь на пшик. <…> Да его стоит только хорошенько попрекнуть, назвав его бабой и хомяком, загнуть ему знакомую поговорку и сказать, что вот-де говорит немец, что русский человек ни на что не годен, – как из него уже вмиг сделается другой человек. <…>

…блажен тот, кто, оторвавшись вдруг от разврата и от его подлой пресмыкающейся жизни, преданной каверзничествам, неправдам, предательствам, особачившим дни ее и заплевавшим его человеческую душу, как бы вдруг пробуждается в великую минуту и так же запоем, как способен один только русский, который с горя вдруг вдается в пьянство, так же запоем из пьянства входит в трезвость души, великодушно объявляет брань самому себе, загорается еще сильнейшей жаждой небесною, чем всякой другой, и становится таким образом возвышеннее даже того, кто всю жизнь провел в честности.

Письмо к Н. М. Языкову от 2 янв. нов. ст. 1845 г.[249]

Вы – первое лицо в городе, с вас будут перенимать все до последней безделушки, благодаря обезьянству моды и нашему всеобщему русскому обезьянству даже в платье. Если вы будете хорошо вести ваши собственные дела и ваш собственный дом, то уж и этим вы произведете влияние. <…> Словом, гоните, повторяю вам, эту скверную роскошь, эту страшную язву России, причину взяток, несправедливостей и всех мерзостей, какие у нас есть. <…>

В дворянстве нашем есть удивительная черта, которая меня всегда изумляла, это чувство благородства, – не того благородства, которым заражено дворянство других земель, т. е. не благородства рождения или происхождения, но настоящего, нравственного благородства. Даже в таких губерниях и в таких местах, где, если разобрать порознь всякого дворянина, выйдет просто дрянь, а вызови только на какой-нибудь благородный подвиг – всё вдруг поднимается точно каким-то электричеством, и люди, которые делают пакости, сделают вдруг благороднейшее дело.

Письмо к А. О. Смирновой из Праги от 6 июня нов. ст. 1846 г.[250]

Хотя вы человек (как все мы, грешные русские люди мужеска пола) несколько ленивый на подъем, но авось доброе расположение ваше ко мне пересилит лень и заставит вас не только отвечать на письмо мое, но даже выполнить мою просьбу.