Шебаршин. Воспоминания соратников - Валерий Поволяев

Переговоры начались наутро. Коллеги попросили разрешения записывать их на магнитную пленку, и эта запись до сих пор лежит где-то в архивах МГБ.

По традиции, беседа началась обсуждением общих международных проблем. Задача была относительно несложной: советское руководство с упоением занималось внешней политикой, незадолго до встречи М. Горбачев выступил с основополагающей речью на сессии Генеральной ассамблеи ООН. У восточноевропейских союзников не было иного выбора, кроме как поддерживать идеи и инициативы советской стороны. Самостоятельность их руководства была иллюзорной. Представители разведок не могли подвергать сомнению кардинальные положения, провозглашаемые сверху. Мы констатировали, таким образом, что общие тенденции развития обстановки в мире и Европе приобретают все более устойчивый положительный характер, повторили, как молитву, тезис об уменьшении ядерной угрозы и глобальной катастрофы. Этот тезис был особенно дорог сердцам Горбачева и Шеварднадзе, он одобрительно воспринимался общественным мнением. У аналитиков разведки он расценивался не столь однозначно: стратегический паритет в достаточной степени обеспечивал стабильность в мире, и возможность глобальной ядерной войны уже много лет не рассматривалась как реальная. Практического значения наши сомнения не имели. Партийно-государственное руководство СССР определило генеральную линию, и любые рассуждения по поводу ее обоснованности и даже способов практического воплощения воспринимались бы как проявление нелояльности и непонимания сути «нового мышления» и «общечеловеческих ценностей».

В нашей беседе с немецкими коллегами упор был сделан, однако, не на позитивные стороны обстановки в мире. Мы сосредоточились на тех проявлениях, которые оставались за рамками «нового мышления» — продолжающееся совершенствование военной машины США и НАТО, усиление вмешательства Запада во внутренние дела восточноевропейских государств и Советского Союза, значительная активизация работы разведывательных служб Запада, в первую очередь Центрального разведывательного управления США. Разведку не привлекала конфронтация, и она отнюдь не выступала в качестве ее апологета. Мы исходили из того, что холодная война не должна закончиться триумфом одной стороны и капитуляцией другой. Задача разведок заключалась именно в том, чтобы не позволить западным партнерам по международным отношениям добиваться односторонних преимуществ, своевременно упреждать свое руководство о грозящих содружеству опасностях и ловушках.

Рассмотрев конкретные аспекты взаимодействия служб, стороны констатировали, что оно развивается удовлетворительно. Была достигнута договоренность, что новые резиденты разведки ГДР, направляемые за рубеж, особенно в страны третьего мира, будут посещать Москву для ознакомления с материалами советской разведки, советская же сторона будет направлять для короткой стажировки в Берлин работников, командируемых в ФРГ и Австрию. Такие обмены вошли в практику, доказали свою полезность, но, увы, по независящим от нас причинам продолжались недолго.

Переговоры прошли по-деловому, без риторики и лишних слов, в обстановке искренней расположенности друг к другу. Мне кажется, что немецкие коллеги остались довольны обсуждением. Меня оно полностью удовлетворило. Мое чувство симпатии и уважения к Вернеру Гроссману окрепло.

Предстояла беседа с Эрихом Мильке. Нас предупредили, что министр прибудет в Дамсмюлле во второй половине дня, что какой-либо программы беседы нет, ибо министр сам определяет интересующие его вопросы. Коллеги говорили о министре сдержанно, с чувством уважения, которое, показалось мне, смешано со страхом. О Мильке я был наслышан много, знал, что Мильке принимал участие в антифашистском движении задолго до начала Второй мировой войны, что недавно в связи с 80-летием министра ему было присвоено звание Героя Советского Союза. К мнению Мильке всегда проявлял особое внимание Крючков, при случае подчеркивавший личную дружбу с ним.

У советских людей еще были свежи воспоминания о только что сошедших с политической сцены и ушедших из жизни престарелых руководителях — механические замедленные движения, затрудненная речь, органическая неспособность произносить что-то связное, не заглядывая в бумагу, стертые, кем-то заранее придуманные мысли. Было интересно взглянуть на старца, возглавляющего крупнейшее секретное ведомство Европы.

Мильке оказался человеком очень небольшого роста, удивительно энергичным и подвижным, с резким голосом и недобрым лицом. Мне подумалось, что годы как бы опалили его кожу, придав ей коричневато-желтый оттенок.

Министр не тратил времени на любезности и общие фразы. Равнодушно приняв привет от Крючкова, он без обиняков перешел к делу. Мильке даже не упомянул те положительные тенденции в мире, о которых мы с Гроссманом говорили утром. Перемежая немецкий язык русскими фразами, напористо и резко министр рассказывал о нажиме, который оказывает ФРГ на ГДР, о непрерывной изматывающей пропагандистской войне Запада против республики. Он мимоходом упомянул о провозглашенном на недавнем пленуме ЦК СЕПГ курсе на «преемственность и обновление», но, вопреки принятому обычаю, подробно разъяснять партийные решения и выражать при этом оптимизм не стал, продолжал говорить о грозящих ГДР опасностях, активизации оппозиционных и эмиграционных настроений, негативной роли евангелической церкви.

Мильке говорил быстро, все более и более возбуждаясь, выкрикивая отдельные фразы, совершенно не интересуясь реакцией собеседника и не давая ему вставить ни слова. Поскольку речь шла о восточногерманских делах, сказать мне было нечего, но манера Мильке вызывала невольное желание каким-то образом ему поперечить и дать понять, что он имеет дело не со своим подчиненным. Его же подчиненные, мои немецкие коллеги, сидели притихшие, подавленные боссом.

Министр перешел без паузы к тому, что беспокоило его больше всего. Оппозиция выступает с требованиями преобразований по примеру советской перестройки. Немецким товарищам трудно понять, что происходит в СССР. Если дело пойдет таким образом и дальше, то будет поставлена под угрозу судьба мирового социализма и, разумеется, в первую очередь судьба социалистического германского государства. Министр предвидел, что КПСС может утратить контроль над процессами, и спрашивал, понимают ли это советские руководители. «Это, естественно, ваши внутренние дела, вы можете разбираться в них сами, вы сможете выжить. Но если в СССР рухнет социалистический строй, то рухнет и ГДР. Нас всех и наших детей повесят, не пощадят никого!» (Мильке ошибся совсем немного. ГДР не существует, бывшие руководители КПСС выжили и питают надежды на светлое политическое будущее. Самого же Мильке не повесили, но посадили в тюрьму).