Шебаршин. Воспоминания соратников - Валерий Поволяев

Монолог министра превращался в инвективу, я каким-то образом оказывался персонифицированным воплощением кремлевского недомыслия, на чью голову обрушивались громы и молнии.

Я перебил Мильке: «Уважаемый товарищ министр! У меня создается впечатление, что вы считаете ответственным за все происходящее лично меня. Уверяю вас, это не совсем так!». Министр на секунду замолчал. Мне удалось заметить, что в Советском Союзе озабочены судьбами социализма и не намерены допускать его крушения. (Я верил своим руководителям и говорил искренне, так что ложь была невольной).

Министр несколько успокоился, и монолог возобновился. В начале года в одной из московских газет появился сенсационный материал о том, что Сталин был агентом царской охранки. Газета публиковала фотографию какого-то якобы найденного в архивах документа. Мильке возмутило не только обвинение в адрес бывшего советского вождя. Его до крайности обеспокоило то, что начинают раскрываться советские архивы. (Фальшивка действительно была выкопана в каком-то архивном хранилище.) «Вы сами не понимаете, какую самоубийственную глупость можете сделать, раскрывая архивы. Вы подрываете доверие к себе, ни один здравомыслящий человек не захочет с вами связываться. Нельзя легкомысленно ворошить секреты прошлого!». Я не мог не согласиться с министром и убеждаюсь в правоте его слов и сейчас, государственные архивы — это пороховой погреб. Взрываясь, они унесут репутации и жизни не только виноватых, но правых и невинных.

Многое из того, что говорил министр, было справедливым. Однако настораживало, что ни сам Мильке, ни, судя по всему, Хонеккер и другие члены политбюро не пытались проникнуть в суть происходивших в ГДР процессов — экономического застоя, социальной неудовлетворенности, роста оппозиционных настроений. Курс на «преемственность и обновление» явно грешил в сторону преемственности. Берлин видел только внешние факторы наступление Запада и ослабление советской опоры. Состарившиеся политики из СЕПГ не понимали изменений, происходящих в их собственной стране и мире.

По возвращении в Москву я подробно изложил содержание беседы с Мильке в официальной записке, направленной лично М. Горбачеву. Мне неизвестно, прочитал ли Генеральный секретарь ЦК КПСС этот документ и десятки подобных докладов, которые должны были по меньшей мере показывать партийно-государственной верхушке СССР, что дела в социалистическом содружестве принимают печальный оборот.

Делегация пробыла в ГДР еще три дня. Любезные хозяева показали нам здания министерства государственной безопасности, свозили в Дрезден. В Шаушпильхаусе мы слушали Моцарта. Играл Берлинский симфонический оркестр, пел находившийся на гастролях хор из Литвы и дирижировал Курт Мазур. Даже только ради этого стоило побывать в Берлине.

Ознакомившись с отчетом о переговорах и записью беседы с Мильке, Крючков, вошедший к тому времени в состав Политбюро ЦК КПСС, дал указание разведке пристально отслеживать развитие событий в Восточной Европе, активизировать добычу информации о деятельности США и Запада, анализировать обстановку и готовить предложения о мерах советской стороны, которые могли бы затормозить невыгодные для нее процессы. Советское руководство в то время еще сохраняло видимость единства по кардинальным внутренним и международным вопросам, однако уже можно было заметить многозначительные нюансы в подходах к событиям в Восточной Европе Шеварднадзе и Яковлева с одной стороны и Крючкова — с другой. Первые считали, что все происходящее естественно и исторически обусловлено и Советский Союз должен занять позицию благожелательного заинтересованного наблюдателя, но не более.

Крючков видел, насколько велико воздействие западных стран на Восточную Европу, и считал, что Москва должна проводить более активную политику, добиваться сплочения тех сил, которые выступают за сохранение социалистического строя и тесных отношений с Советским Союзом.

Расхождение между двумя позициями постепенно увеличивалось. Горбачев сочувственно выслушивал предостережения Крючкова, возможно понимая их серьезность. В своих выступлениях он время от времени упоминал о недопустимости вмешательства во внутренние дела Восточной Европы. «Мы видим, что, несмотря на декларацию о невмешательстве, некоторые страны Запада не могут удержаться от соблазна повлиять на происходящие в социалистических странах процессы. Мы делаем все, чтобы не допустить вмешательства извне, чтобы нейтрализовать попытки такого вмешательства, в частности в отношении ГДР. Мы со всей решимостью подчеркиваем, что ГДР в обиду не дадим…» — говорил Горбачев в декабре 1989 года, когда судьба Восточной Европы, ГДР, да и всего социалистического содружества была решена окончательно и бесповоротно. («Сов. Россия», 10.12.89). Горбачев прислушивался к Крючкову, но действовал или, скорее, бездействовал так, как подсказывали ему Шеварднадзе и Яковлев.

Разведка проанализировала ситуацию и пришла к безрадостным выводам. Советский Союз стремительно утрачивал возможность влиять на положение дел в Восточной Европе. Завершение холодной войны лишало смысла военный фактор, углубление экономического кризиса в СССР усиливало стремление его союзников к развитию отношений с Западом. Стала очевидной пустота деклараций о цементирующем воздействии идеологии. Идеологическая общность никогда не играла самостоятельной роли в отношениях между странами, они формировались не доктринами, а реальными военными, экономическими и политическими условиями.

Давление Запада на Восточную Европу и Советский Союз нарастало. Если советская сторона говорила дипломатично и невнятно, опасаясь обидеть западных партнеров и напугать восточных, то Запад излагал свои намерения во все более жесткой и откровенной форме. Соотношение сил менялось. В конце мая 89 года президент США Буш посетил ФРГ и заявил, что сделает все, чтобы открыть «закрытые общества Восточной Европы», объединить разрозненные движения за свободу в Восточной Европе, добиться самоопределения для всей Германии и всех стран Восточной Европы. Западные союзники действовали последовательно и настойчиво, преследуя конкретные и реальные цели.

Советская политика путалась в неразрешимых противоречиях между национальными интересами и общечеловеческими ценностями, между желанием что-то сохранить в Восточной Европе и в то же время не нарушить новые отношения с Западом.

Состоявшиеся в мае 1989 года выборы в муниципальные органы показали, что власть утрачивает контроль над обществом. Оппозиция обвинила правительство и лично главу ведомства госбезопасности в фальсификации результатов голосования. Достоверной информации по поводу того, действительно ли имела место подтасовка, нам получить не удалось, да, надо признать, существа дела это не меняло. Речь могла идти только о том, с какой скоростью и интенсивностью будет происходить эрозия позиций СЕПГ. (Стоит напомнить, что к тому времени в Польше завершились переговоры за «круглым столом», ВСРП высказалась за формирование в Венгрии многопартийной системы и переговоры с оппозицией, появились очевидные признаки распада партийно-административной системы в СССР).