У чёрта на куличках - Владислав Хохлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мария вначале с тёплой улыбкой следила за тем, как её дочь ощущает заботу старшего поколения, той, что годится ей в бабушки, но позже эта мысль накрыла женщину печалью… Вера видела родную бабушку только на фотографии на надгробье.
Избушка у Маруси была очень странной, – а Мария так-то бывала и в избе Бражника, – в ней витал какой-то знакомый запах, который твёрдо пытались перебить благовониями и духами на основе трав. Инородные нотки едва-едва проскакивали мимо, но терялись в сумбуре ароматов. Дородная женщина вертелась вокруг Веры как одержимая бесом, то и дело пытаясь вспомнить молодость, возвращая старое прабабушкино платье к жизни. Этой тряпке могло быть пару сотен лет, и выглядела она как изуродованная и деформированная штора. Кружева скомканы и превратились в какие-то комья, подол с одной стороны был сильно короче, чем с другой, а правая лямка превратилась в сплошную нить. Хоть старушка и сказала, что платье подходит девочке под цвет глаз, синий и зелёный никак не сочетались. Периодически Вера поглядывала на маму вопросительными изумрудиками.
«Мама, – глазами говорила девочка. – Когда мы пойдём домой?».
«Потерпи немножко золотце, бабулечка просто одинока… – отвечала ей мама».
Через пару минут пошивочной пытки, девочку всё же прекратили мучить. Перед мамой она показалась в виде старой куклы, – даже по местным временам – словно взятая из антикварной лавки из сокровищниц неизвестного обществу эрцгерцога. Да… такую в стеклянный ящик и на витрину.
– Чудо! – пропищала бабуся, обхватив себя руками и наблюдая за девочкой. – Покрутись, котёнок, хочу на тебя посмотреть.
Вера покрутилась, но меньше походить на старинную куклу не стала. После этого она вопросительно посмотрела на маму.
«Это действительно так красиво?».
«Нет, дорогая».
– Чудесное платье, баб Маруся, но нам жалко его забирать с собой, как никак, это ваша семейная реликвия.
– Ой, что ты, золотце. И мне, и моей родне будет очень приятно, если это платье и дальше будет на слуху!
«Боже упаси».
– Оно мне не очень нравится… – тихо проговорила Вера, посмотрев в напольное зеркало в углу избы. Куколка смотрела на другую куколку.
– Почему так, котёнок? – Жалобные нотки полились из уст Маруси, которую задели за живое. У старых людей после живых родственников остаётся только память о них… и их вещи.
– Оно какое-то старое. Меня засмеют. – Бабушка подошла к девочке и осторожно гладила её плечи, будто ребёнка уже осмеивали и гнобили.
– Ну ничего… Ничего. Может быть всё действительно и так… времена не те. Но ничего, заставлять тебя я не могу, котёночек. Снимай, я его уберу обратно, пусть пылится и хереет дальше…
Женщина подождала пока ей вернут платье и отправилась убирать его в большой шкаф. По дороге назад к гостям, она решила пойти в другое место. Маруся открыла люк в подполье и очень ловко спустилась вниз. На мгновение могло показаться, что она просто рухнула с лестницы вниз.
Бабульки не было минут десять, пока не раздался скрип деревянной лестницы.
Пол вновь раскрылся, и из подполья вышла Маруся, – или точнее выползла. Запах, что Мария пыталась вспомнить, появился вновь, с ещё большей силой влетел в комнату и ударил в нос. Она вспомнила его. Это был тот же запах, что в избе Бражника и лесника. Самогон.
– А чтобы не грустить, есть одно чудесное средство. Ну что, золотце, по стаканчику?
– А потом он побежал прямо на Владика, нацелился ему в хер и вцепился, по самое не балуй. – Закончив длинную историю того, как местного мужика загрызла свинья, причём разорвав бедренную артерию, Борька разразился громким гоготом.
– А что стало со свиньёй? – спросил Серёжа, искоса поглядывая на нового знакомого. Называть его другом или товарищем было ещё слишком рано – как минимум, Борька раздражал парня своим поведением, чтобы было хоть какое-нибудь желание общаться с ним дальше.
– А что с ней могло быть ещё? Вернули обратно в загон. – Борька посмотрел на своего друга – этот пройдоха легко мог назвать другом даже совершенно незнакомого человека – так, словно тот был самым крупным дураком на всей планете. – Не убивать же…
– Как не убивать? Животное же убило человека. Разве не принято, что если животное попробовало вкус человеческой крови, то ничего другого есть не станет?!
– Оно-то верно, но я говорю про свинью.
– И?..
– Свинья – самое тупое и упёртое животное из всех живущих, оно вкус настоящей еды забывает через час. Хряк готов жрать хрючево сразу после дылекатеса и обратно. И зачем убивать? Мясо же пропадёт, а когда откормится, то и пустить можно.
Серёжа ничего не сказал на такой ответ, а лишь углубился в собственные мысли. Они уже минут двадцать просто гуляли по Неясыти, сворачивая на единственную улицу, заходя в очевидные тупики или просто шли кругами. Борька не пытался идти на контакт, когда его собеседник находился в другом месте. Он словно чувствовал то, что сейчас Серёжа не настроен на разговор.
– Подожди! – резко остановился кадет, – а где могила?!
– Чья могила? Свинья же жива.
– Да не свиньи твоей, а того мужика!
– Не моя свинья, а Бражника. Ты про Владика?
– Да!
– Так он умер… – Серёжа уже собирался прекратить разговаривать с этим неотёсанным болваном, поскольку с каждым новым услышанным словом у него начинала трещать голова, но потом он вспомнил, что в таком случае попусту останется один, как вчера, а одиночество будет ничуть не слаще.
– Его тогда должны были похоронить.
– Зачем?.. – Борька с вопросом в глазах посмотрел на приятеля. На мгновение в его зрачках промелькнул странный проблеск.
– Ты… Ты сейчас издеваешься?
– Зачем кого-то хоронить, если он может лежать дальше. Зачем вообще кого-то хоронить? Бражник вот против этого. Он говорит, что хоронить нужно хороших.
– А ну, пошли за мной! – Серёжа схватил Борьку за рукав и потащил за собой.
Уговаривать сельского парня не пришлось. Он послушно последовал за другом, неряшливо петляя в стороны, чтобы не упасть. Серёжа провёл его
