One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс

Роуз повела большим пальцем вправо.

«Плывем туда».

Но я отрицательно покачал головой. Она что, совсем с ума сошла, предлагая плыть в открытое море? Я решительно указал в противоположную сторону, туда, где, по моему мнению, находился берег.

«Плывем туда».

Но теперь настала ее очередь упрямиться. Она постучала по компасу, который прикрепила себе на запястье.

Мне ничего не оставалось, как неохотно соединить в колечко большой и указательный пальцы.

«Хорошо. Я согласен».

Она поплыла первой, и я послушно последовал за ней в темноту. Во рту у меня пересохло — так сильно я нервничал. Я посмотрел на стрелку манометра: воздуха пока что достаточно.

И вдруг мы оказались над ним. В темной воде возвышалась груда серого и черного металла, покрытого кораллами, наросшими на нем за пятьдесят с лишним лет.

Затонувший боевой японский корабль времен Второй мировой войны.

Мы довольно улыбнулись, посмотрев друг на друга. Нам было одновременно и радостно совершить такое открытие, и немного страшновато. Собственно, из-за этого корабля мы и отправились сегодня в подводное путешествие. Однако остальные члены группы все не показывались. Наверное, они подобрались к кораблю с другой стороны.

В тусклом свете виднелась только незначительная часть судна. Но теперь это нас не беспокоило.

Корабль находился на большой глубине, однако верхняя палуба и капитанский мостик оказались в пределах досягаемости. Мы подплыли поближе — и мое сердце сжалось от боли. Темные окошки судна показались мне чем-то вроде пустых глазниц, а мертвое дерево палубы напомнило высушенные кости. А сколько людей погибло здесь?.. Мы находились на своеобразном кладбище.

Я понимал, что нам нельзя задерживаться. Роуз указала мне на черный провал трюма, после чего подняла вверх большие пальцы и снова указала на черноту. Но я решительно замотал головой. Да она с ума сошла. Я выразительно постучал по манометру. Пора подниматься наверх.

Роуз зависла над бездной, скрестив руки на груди. Затем она резко дернулась назад, потому что в этот момент из трюма показалась крупная черепаха, и Роуз чуть не столкнулась с ней. Она взглянула на меня округлившимися от удивления глазами, и я не мог сдержать улыбки.

Голова черепахи напоминала физиономию столетнего старика, тем не менее рептилия двигалась на удивление грациозно. Ее лапы напоминали волшебные весла. Черепаха неспешно заскользила над поверхностью затонувшего корабля, словно любуясь собой как олицетворением совершенной красоты. В каком-то смысле я и сам мог бы согласиться с подобным утверждением. Поэтому ничуть не удивился, когда увидел, как Роуз поплыла вслед за черепахой.

Черепаха — видимо самка, если судить по размерам, — повернула свою лысую голову, разглядывая Роуз, и заморгала, но это показалось мне скорее выражением ее застенчивости, а не предупреждением об опасности. Роуз осторожно дотронулась до ее панциря и перевернулась на спину. Ее лицо выражало бескрайнюю радость. А уже в следующий миг нас буквально накрыло сильное подводное течение.

Мне показалось, что меня подхватила чья-то гигантская рука, а потом швырнула в неведомый туннель, который простирался до самого конца Вселенной. Роуз, черепаха и затонувший корабль мигом куда-то исчезли. Я опускался в ледяную черноту и никак не мог остановиться. Увидев стену из кораллов, я попытался подплыть к ней и начал усиленно двигать руками и ногами. Однако очень скоро мои конечности утомились и перестали мне повиноваться. Меня продолжало уносить, и тогда я подумал, что это путешествие станет последним в моей жизни.

В следующее мгновение я больно ударился лицом и боком о кораллы, загубник выпал у меня изо рта, стекло маски раскололось. Я ухватился обеими руками за кораллы, не обращая внимания на их острые края, которые тут же впились в мое тело, разодрав кожу. Я глотнул морской воды, потом принялся искать загубник и, нащупав его, сразу же стал судорожно хватать ртом спасительный воздух. При этом я практически уже ничего не видел вокруг. Во рту снова стало сухо. Гидрокостюм сбоку разорвался о кораллы, и все туловище ныло от боли.

Я огляделся по сторонам в надежде найти Роуз. Но ее нигде не было видно. Проверил стрелку глубиномера: сорок метров. Взглянул на манометр: тридцать бар. Но я не мог подниматься на поверхность. Меня же начнет искать Роуз, а она определенно будет искать меня здесь!

Тут я наконец увидел ее. Она держалась руками за кораллы, но тело ее из-за сильного течения приняло горизонтальное положение. Я заметил, что она потеряла маску. Глаза ее были полузакрыты. Роуз, наверное, почти ничего не видела, но тем не менее успела одной рукой провести плавную линию на уровне груди.

Успокойся, успокойся.

Я кивнул. Мне хотелось плакать и смеяться одновременно. В следующую секунду я начал всплывать наверх. Она схватилась за меня с такой силой, какой я от нее даже не ожидал, не позволяя подниматься выше. Я знал, что если всплыву слишком быстро с такой глубины, то обязательно заработаю декомпрессионную болезнь и, скорее всего, погибну. Но я ничего не мог с собой поделать, не мог остановиться и все всплывал.

Роуз вытянула в мою сторону палец, и тут я увидел, что потерял балластный пояс. Продолжая цепляться за меня, Роуз в отчаянии отколола ребром ладони от кораллового рифа большой кусок и сунула его мне в руку с тем, чтобы я стал тяжелее. Но мои пальцы были изодраны кораллами, и я не смог удержать ее спасительный дар, который почти сразу же выскользнул из онемевшей руки.

Я снова посмотрел на стрелку манометра. Воздуха в баллоне фактически не оставалось. Роуз воткнула мне в рот свой запасной загубник, но и это почти не помогло, поскольку ее баллон тоже практически опустел. Мы оба начали задыхаться от нехватки кислорода.

Роуз коснулась рукой моей головы.

В следующую секунду мы оторвались от кораллового рифа.

Я начал подниматься навстречу свету, а Роуз, напомнившая мне в тот момент астронавта, потерявшегося в космосе, медленно исчезла в темноте, простирав шейся словно в саму вечность. Воздушных пузырьков рядом с ней уже не было.

Я смотрел в ту сторону, где видел ее в последний раз, и из моих глаз брызнули слезы. Внутри расколовшейся маски они смешивались с кровью, лишая меня возможности видеть хоть что-нибудь вокруг. Я попытался позвать ее по имени, но не смог выдавить ни звука.

Она была смыслом всей моей жизни…

8

Первое, на что я обращаю внимание, увидев ее, — это одежда.

Черный плащ расстегнут, и потому я имею возможность рассмотреть ее модную кофточку, короткую юбку и черные колготки. Обута она в меховые полусапожки на высоком каблуке. По-моему, я где-то слышал, что их называют «кошкины лапки». Можно подумать, что она собирается хорошо провести вечер в клубе, правда, не в центре города, а где-нибудь на глухой окраине. И что еще сразу бросается в глаза, так это ее лицо с толстым слоем макияжа, неестественно длинные ресницы и ярко накрашенные губы. Кожа у нее бледная, а волосы светлые. Но корни уже отросли, нужно бы подкрасить. Через колготки, конечно, трудно разглядеть, но мне кажется, что на одной лодыжке она носит браслет-цепочку. Во всяком случае, не исключено. Она симпатичная, но уж очень у нее уставший вид. Чем-то она напоминает мне бывшую королеву красоты, которой больше не улыбаются ни удача, ни успех.

И эта особа оказалась в школе Черчилля как раз в тот момент, когда я пришел на работу. Обычно здесь, в учительской, совершенно пусто. Но вот сегодня единственное кресло занято этой симпатичной, но очень усталой молоденькой женщиной. Она углубилась в чтение какой-то потрепанной книжки в мягкой обложке и, кажется, уже не замечала ничего вокруг.

«Странно, — размышляю я. — Не слишком много учителей одеваются в такой манере».

— Вы это читали? — спрашивает она.

Голос у нее удивительно чистый, а произношение на редкость правильное. Скорее всего, она приехала к нам из Эссекса. В Лондоне уже давно так не говорят.

— А что это за книга?

— «Сердце — одинокий охотник». Автор, Карсон Маккалерс, написала этот роман, когда ей было двадцать три года. В нем рассказывается о жизни молоденькой девушки из Джорджии по имени Мик в годы Второй мировой войны.

— Я знаю, о чем эта книга. Она об одиночестве. Когда-то мои ученики проходили ее.

— Правда? — Сильно накрашенные глаза чуть округлились от удивления.

— Да. Я пытался учить пятнадцатилетних оболтусов, которые вряд ли вообще понимали, что сердце существует и способно переживать.

— Вы действительно разбирали на уроках эту книгу?

— Совершенно верно.

— Но вы сами читали ее?

— То есть?

— Я хотела спросить, вам она понравилась? Что она значила лично для вас?

— Ну, мне кажется, что сюжет несколько…