Лихолетье (СИ) - Романов Герман Иванович

Политическая игра — спровоцировать выступление корпуса и затянуть начавшуюся в Сибири гражданскую войну как можно дольше. Вовлечь в нее как можно больше участников, чтобы стало больше жертв. И непримиримой будет взаимная ненависть — вплоть до полного истребления.

Но сейчас такого уже не случится — Центросибирь как политическая власть огромного края уже ликвидирована, здание занято, большинство членов арестовано. Кто успеет сбежать — отловят в ближайшее время и посадят в тюремную камеру. И тем спасут жизни — их не будут преследовать как бешеных собак, и повсеместно убивать, потому что нет еще ожесточения открытой войны, безжалостной и кровавой.

Централизованное управление большевиками потеряно, и они уже не смогут организовать красноармейские части — все будет делаться впопыхах, сумбурно, и теперь при остром недостатке добровольцев. Причина объяснима — желающих примкнуть к побежденной стороне многократно меньше, чем перешедших к победителям. А ведь «тогда» всем показалось, что большевицкая власть пришла всерьез и надолго, а мятеж чехословацкого корпуса будет легко подавлен.

Вот только никто не брал в расчет, что в Сибири очень велико число зажиточных крестьян. А это почти все местные старожилы, не знавшие, что такое голод. В отличие от европейской части, здесь середняцкое хозяйство почти равно кулацкому. Так что то, что возможно к западу от уральских хребтов, тут неприемлемо, и социальный эксперимент пока не «прошел». И потребовался откровенно белогвардейский режим «верховного правителя России» адмирала Колчака, навязанный сибирякам Антантой, чтобы симпатии старожильческого населения вернулись к большевикам. Хотя и ошибочно, что показали дальнейшие восстания, быстро подавленные, пусть и с трудом, советской властью.

Так что моя задача одна — не дать белым с Антантой и ее прихвостнями свергнуть «бело-зеленую» власть с «розовым оттенком» — если мой расчет правильный. Но моя ошибка в нем может стоить очень дорого!

Да что там — она будет фатальна для миллионов людей!

Григорий Борисович усмехнулся, прислушиваясь к звукам далекой ночной схватки. В районе «Красных казарм» доносились лишь одиночные выстрелы, вспыхнувшая было перестрелка, быстро закончилась. Да оно и понятно — сопротивление караула было подавлено сразу и жестко. А разоспавшиеся под утро красноармейцы, когда самый крепкий сон, оказать сопротивления уже не могли — куда спросонок безоружным, ведь цейхгаузы сразу же брались под охрану чехами, против матерых фронтовиков, которые ухитрились сражаться под знаменами трех армий. Так что если и есть убитые и раненные, то относительно немного — большой крови не пролилось, расчет на внезапность нападения полностью оправдался.

Да и со стороны Знаменского предместья, куда направился прибывший вовремя на вокзал батальон поручика Фиолы, стрельба была спорадической, доносились едва слышимые взрывы ручных гранат. Сопротивление венгров и артдивизиона было неорганизованным, и очень слабым — любой военный с боевым опытом даже в темноте по звукам составит картину происходящего. А с отрядом анархистов покончено в самом начале — всех взяли под караул сразу, переколов штыками попытавшихся буйствовать. Там оказался тот еще контингент — кавказцы вперемешку с откровенным криминалом, одного от другого не отличить, по всем каторга с виселицей «плачет». В занятом особняке масса награбленного у горожан добра.

Так что чехи, имеющие пока определенную идейность (это потом, при Колчаке начнется разложение, потому что каратели и мародеры воинами являться не могут), с подобной публикой не церемонились. А потомукто из бандитов сообразил сразу сдаться, остались живы, остальных хладнокровно и с чувством выполненного долга убили.

И это его решение, солдаты выполняли его категорический приказ — отбросы общества мешают жить честным гражданам, на них паразитируя. Кровососов давить надо сразу и без жалости, чтоб кровь брызгами во все стороны, в устрашение подобным тварям. Да и в следующие дни необходимо воспользоваться комендантским часом (военное положение будет введено с полудня), и криминал отстреливать прямо на месте без пощады, не заморачиваясь с судопроизводством. Потому что гниль вычищать нужно сразу — когда идет революция, это ее разгульная накипь, самый верный признак.

— Пора возвращаться, с утра придется несладко, — пробормотал Григорий Борисович, усаживаясь в пролетку, и посматривая на окружавших его охранников — все были уже верхом, забрав, или отобрав, как воспринимать, лошадей у милиции, которая единственная не оказывала никакого сопротивления. Наоборот, многие милиционеры, среди которых хватало фронтовых офицеров, вместе со своим начальником, бывшим штабс-капитаном Щипачевым, оказались вовлеченными в организации заговорщиков, и сразу же надевали нарукавные бело-зеленые повязки…

«Красные казармы» в Иркутске, историко-культурный памятник, который сейчас сократился наполовину — из четырех два здания разрушены, причем кто разрешил, непонятно. Но земля почти в центре города очень нужна под застройку современными многоэтажными «человейниками», а с коррупцией в России справится невозможно…

Глава 19

— Дождались — скинули с власти большевиков!

— Довели людей до ручки — купить ничего нельзя, или стоит дорого, не по кошельку, либо вообще нет.

— Анархистов всех до смерти побили, восемь телег трупов вывезли…

— Туда им окаянным и дорога, у снохи моей серьги из ушей выдрали! И пальто сняли — экспроприировали.

— Нечего на улицу было выходить дуре, платочек повязать нужно было, тогда бы не заметили.

— Побили, и хрен с ними — там одни хулиганы. Только бородатый Нестор их заправила куда-то делся.

— Говорят люди, что воевать против есаула Семенова отбыл…

Нарядно одетые люди — ибо суббота предназначена для отдыха человек. Недаром говорят — помни день субботний, ибо за ним последует воскресенье. Но теперь Иван Иннокентьевич не узнавал Иркутска — обычно немногочисленные прохожие старались идти быстро. Люди нигде не задерживались, в группы давно не собирались — такие сборища большевики не допускали, могли заподозрить «контрреволюцию». А там можно было попасть и в зловещую «чека», о которой ходили разные слухи, в большинстве надуманные, базарные пересуды, не стоят такие доверия.

Сегодня с утра он решил сходить на «мелочный базар», прикупить соли — бедствовали с супругой, Серебренников перебивался случайными заработками, и сейчас готовил работу о землеустройстве бурятского населения, давний заказ от Ринчино. Тот, будучи членом разогнанной Сибирской областной думы, принял большевицкую власть и стал с ней сотрудничать, получая финансирование от Центросибири, так что можно было надеяться, что какая-то малая толика денег перепадет и ему.

Однако выйдя на улицу, он, как и другие иркутяне, впал в ступор — за прошедшую ночь власть в городе переменилась. Да, Иван Иннокентьевич слышал стрельбу, но не такую ожесточенную, как в зловещие декабрьские дни, когда город громила «красная» артиллерия. А потому подумал, что это в очередной раз своевольничают анархисты, видимо, совдеп решил их разоружить, и это правильно. Чуть позже послышалась отдаленная перестрелка в районе «Красных казарм», затем в Знаменском предместье. И каждый раз где-то с четверть часа, не больше, сразу все стихло, и город снова укутывала ночная тишина, и легкий ветерок нес от Ангары ощутимый холодок — на Байкале лишь в мае сошел лед.

И первое, что увидел Иван Иннокентьевич, так это толпы людей, что собрались на перекрестке Харлампиевской и Амурской улиц. И словно ушатом холодной воды «окатили» — город заняли чехи, высадившиеся ночью с эшелонов и разоружившие в Глазковском предместье отправлявшиеся в Забайкалье маршевым пополнением «красную гвардию». А затем по понтонному посту легионеры перешли Ангару и заняли все учреждения «Центосибири», разоружив формируемые «советский» полк и артдивизион. А вот мадьяр-кавалеристов и анархистов побили — люди ходили туда, но там стоит оцепление из чехов и милиционеров. И саму Амурскую улицу на перекрестке с Большой оцепили, и сейчас никого не пускают. Приходится обходить переулками, но никто не в обиде, понимают. И благодарны как за переворот, так как правление большевиков надоело хуже пресловутой «горькой редьки» всем жителям мещанского Иркутска, что одним из последних, и то после ожесточенных боев, «признал» насильственную власть победителей.