Лихая шайка - Евгений Сухов

– Извольте встать, когда начальство входит! – рявкнул на арестованного Никита Артемьевич.

Эффекта, впрочем, его выпад не произвел никакого. Заключенный даже взглядом не удостоил смотрителя.

– Явки пришли испрашивать? Как бы не так! Ничего-то вы от меня не услышите! Не тратьте зря время! – зло окрысился арестант.

Борода и волосы его, давно не стриженные, были спутаны. Одежда изорвана в клочья. Вместо рукавов с локтей свисали лоскуты истрепанной материи.

– Дайте-ка, Никита Артемьевич, мы сами с ним потолкуем. – Обер-полицмейстер огляделся в поисках стула.

Пристав сделал знак стражнику, чтобы тот сообразил для начальства стул.

– Сейчас, ваше благородие, креслице вам подадут.

– Угодил-таки, Гришка, ты к нам. Сколько ни старайся, а все одна тебе дорога. – Пороховицкий присел на поданный ему стул. – Давно я тебе об этом толковал и сейчас тоже скажу. Не понял ты моих речей тогда, когда год назад попался. А теперь еще и за побег получишь. А умным был бы, так хотя бы отсиделся где. Ан нет, снова на ту же дорожку вступил и, как видишь, оступился. Надо, надо было тебе меня тогда послушать…

– И что же об этом вы толковать со мной пришли? Нешто с сочувственным словом пожаловали? – Арестант насмешливо оскалился. – Едва ли. Мы же тоже люди не глупые. Понимаем, что не воду в ступе толочь полицейский к Гришке в камеру пожаловал. Тут что-то поважней.

– Догадлив, догадлив, Гриша. Кабы только мозгов у тебя побольше было. Так ты бы их с пользой применил. А ты – дурак. Потому и сидишь здесь. А то бы, коли порядочным человеком жил, разве здесь тебе быть? – Пороховицкий посмотрел на законопаченное изнутри при помощи навесного замка окошко камеры. – Открыть бы, а то дышать тут у вас нечем.

Смотритель незамедлительно приказал стражнику растворить окно.

– И дышать вам тут нечем, Петр Лазаревич, а все одно явились. – Арестант внимательно разглядывал свои ногти, будто в данную минуту ничего более занятного его взгляду не представлялось. – Что-то тут не то, чует мое сердце. Что-то вам от меня надо. Говорите уж прямо. А то и воздух вам наш не по сердцу приходится. Чего долго мучиться?

– А мы и не мучимся. Совесть-то наша чиста. Это вам мучиться предстоит. Муками земными, а там уж и боженька рассудит. Так и на небесах, чего доброго, жариться придется. – Пороховицкий исподлобья глянул на Гришку. – Вайсман мне нужны. Обе девицы. И вся шайка их: Крестовый, Змей, Поликарп Скороходов… Кто там у вас еще?

– Кто такие? Не знаю никого. – Гришка простодушно посмотрел в глаза обер-полицмейстера.

– Ну как же? – Пороховицкий, нисколько не смутившись откровенным Гришкиным враньем, продолжил спокойным, размеренным тоном. – А как же ты, братец, угодил в квартиру Белоруковой? И ведь как будто знал все, где что лежит. Где бы ты, коли без наводки попал туда, сразу распознал все? Дом-то у нее богатый. Комнат эдак семь на первом только этаже имеется. Крестового это работа. Наставил он тебя, научил, куда сперва сунуться, куда – после.

– А коли и Крестового, вам-то что?

– А то! – неожиданно жестко произнес Пороховицкий. – Вайсман ты мне сдашь сегодня. И Крестового. А об остальном после поговорим.

– И с какого такого перепугу я Крестового сдать должен? – Гришка насмешливо покосился на обер-полицмейстера.

– А с такого. Знаешь ты, с кем говоришь? Кто к тебе в халупень твою смрадную пожаловал? – взревел Петр Лазаревич.

– Ну… – Гришкина прыть несколько спала. Голос его дрогнул. – Как же?..

– Не понукай. Не запряг пока. Знаешь, что на двадцать лет могу тебя за грехи твои прошлые сослать на рудники? – Пороховицкий продолжал наступление.

Глаза его налились кровью. Рот брызгал слюной.

Арестант молча кивнул:

– И чтой-то вы меня каторгой пугаете? Небось знаем и сами, какие грехи за нами. Вы, Петр Лазаревич, к делу.

– Ах ты татарин! – Пороховицкий нервно рассмеялся. – Да я тебя, негодяя, на виселице вздерну за такие слова. Будет тебе пожизненная! За тобой столько преступлений разных имеется…

Смотритель, присутствовавший при разговоре, попеременно смотрел то на одного из собеседников, то на другого.

– Ну ладно-ладно, – продолжил обер-полицмейстер после небольшой паузы. – Погорячился я. Сам знаешь, что коли арестант говорить начинает да сведения разные полезные для полиции сообщает, так ему за то многое и простить можно. Это уж как пить дать. Не будь я Пороховицким! Ты только одно мне скажи. Где ты сестер Вайсман видел. И майданы их где?

– А мне-то что за то будет? Вы уж сейчас, Петр Лазаревич, растолкуйте. Слову вашему, знаю, верить можно. Только оно высказано быть должно. А то какой же это договор?

Гришка заискивающе поглядел на Пороховицкого.

– Ну коли Вайсман с их шайкой выдашь, десять лет каторги в Омской губернии получишь. Режим там нестрогий. Глядишь, и воровать перестанешь…

– Нет, Петр Лазаревич. За такую информацию на десять лет меня упечь хотите? Да я за десять лет стариком там стану. На кой мне такая договоренность? – Гришкино лицо приняло обиженное выражение.

– Ты еще и торговаться! – взорвался Пороховицкий.

– А коли пришли вы ко мне сами, так вам шибко надо то, что просите.

– Так и быть, пять лет. Обещаю тебе, Гришка. При свидетелях обещаю.

Обер-полицмейстер призвал к себе смотрителя. Никита Артемьевич с готовностью подоспел к стулу начальника.

– Ну вот это ужо другой разговор. Но тут еще одна загвоздочка выходит. Не все я и сказать-то могу. Про Змея, да, знаю. Про Капитолину знаю. А Крестовый… Он, к примеру, всегда по марухам своим на Хитровке околачивается. А их у него!.. Сколько девок, да и по всей Москве. Надо будет самому, и не сыщешь его.

– А Вайсман? – Пороховицкий не спускал глаз с заключенного.

– А что Вайсман? Капитолина-то? В доме Завьяловой она часто бывает. Там комнаты потайные имеются. Так вот в этих комнатах ее и найдете. В первом этаже. Неприметные такие со взгляду, – арестованный замолчал, ожидая, что скажет ему обер-полицмейстер.

Тот поднялся со стула и прошелся по комнате.

– Так-то это лучше. А теперь Змей…

– Змея у Рычковой найдете. Знаете, вдова безглазая. Она ему комнату сдает. Майдан у нее постоянный. Вот Змей там и бывает. Про остальных, как на духу говорю, Петр Лазаревич, не знаю. Хоть пытать прикажите!

Обер-полицмейстер развернулся и, не глядя на арестанта, направился к выходу. Перед самой дверью он на мгновение приостановился.

– Коли обманул ты меня, ох и разозлишь!

Взгляд Петра Лазаревича на секунду задержался на Гришке.

– Обижаете, начальник. Какой мне резон врать? Знаю, с кем связался…

Пороховицкий не дослушал заключенного. Поспешно перешагнул порог, а следом за ним ринулся и Никита Артемьевич.

Глава 18

Юнкер императорского полка

– Я смотрю, ты не только с «наганом» лихо управляться умеешь. – Лиза лукаво улыбнулась, а затем, упершись руками в широкую грудь Мартынова, слегка отстранилась от него. – Женщин тоже обхаживать научился.

Голова у девушки немного кружилась. Шутка ли! Первый поцелуй в жизни. Да еще с таким красавцем. Грудь под платьем с открытым вырезом бурно вздымалась от сбившегося дыхания.

– Какие женщины, Лиза? Бог с тобой!

Мартынов попытался было вновь заключить ее в объятия, но Лизе удалось ускользнуть. Продефилировав по комнате, она легко опустилась в кресло и поправила сбившуюся прическу. Мартынов откровенно любовался ею, стоя на фоне окна в распахнутой на груди рубахе.

Был один из тех редких случаев, когда им удалось остаться наедине. Капитолина уехала к Завьяловым встречаться с ростовщиками, Крестовый и Евстафий отправились на дело, а Змей и Поликарп вообще пропадали неизвестно где. Медвежатник предпочитал не светиться и отлеживаться в каком-нибудь надежном месте, пока не наступала пора вновь браться за ремесло. Змей же, будучи по роду основной квалификации маравихером, частенько трудился в одиночку. Или кутил.

– Может, скажешь, что у тебя и женщин не было?

Вопрос Лизы был игривым, и она совсем не ожидала, что ее слова заставят Мартынова недовольно нахмуриться. Он застегнул две нижние пуговицы, примостился на подоконнике и, монотонно покачивая ногой, устремил взгляд на погружавшуюся в сумерки ночную Хитровку.

– Что с тобой? – Лиза встала и приблизилась к молодому человеку. – Арсений? В чем дело? Я не хотела тебя обидеть. Ты…

Он обернулся. Осторожно взял Лизу за руку и притянул к себе. На губах Мартынова появилась грустная задумчивая улыбка.

– Послушай, Лизонька. – Ему и самому казалось, что каждое слово срывается с губ с неимоверным трудом. – Я скажу тебе кое-что, но давай договоримся, что мы никогда и ни при каких обстоятельствах не будем больше возвращаться к этой теме…

– Это как-то связано с твоим прошлым?

Мартынов кивнул.

– С тем, о чем ты не хочешь вспоминать?

– О чем я не люблю вспоминать, – поправил он девушку. – Скажем так. Прошлое есть прошлое, и я не знаю ни одного человека, который бы любил жить им.