Замыкая круг - Карл Тиллер

Сейчас я не настолько уверен, что ты отстранился со страху, не знаю, но мне попросту кажется, отстранился ты потому, что не был гомосексуалистом. В сущности, я не знаю даже, кто я сам — гомосексуалист или гетеросексуал, с тех пор как мы расстались, я не бывал с другим мужчиной, а за те дни, что я пишу это письмо, в голове не раз мелькала мысль, что из-за нынешних моих проблем я изображаю нас более близкими друг другу, чем на самом деле. Хотя я и тут не уверен; когда пишу, мне кажется, что те же нынешние проблемы заставляют меня внести довольно-таки негативную поправку: вероятно, вместе нам было не так уж и хорошо. Но ведь нам было хорошо. Все события и разговоры, о которых я написал в этом письме, представляются мне воспоминаниями из счастливой поры, из времен, которых мне недостает, невзирая на все упомянутые проблемы.

Снова я увидел тебя лишь через несколько лет после нашего разрыва. Ты уехал в Тронхейм, начал учиться на литературном факультете, а я отказался от учебы и остался в Намсусе, не потому, что между нами все кончилось и я впал в депрессию, а потому, что маме становилось все хуже и хуже и, кроме меня, помочь ей было некому. Я рассчитывал найти временную работу, сдать на вечерних курсах вступительный экзамен по истории философии и логике, а позднее, когда мы найдем выход из положения, в каком мама оказалась из-за болезни, уехать в Тронхейм. Но один год в Намсусе обернулся двумя, потом тремя и так далее.

Возникает прямо-таки ощущение нереальности, когда я вспоминаю, что произошло со мной за годы, прожитые дома, как я изменился. Давнее пренебрежение к жизни в маленьком городишке не просто исчезло, мало-помалу я начал чуть ли не уважать и ценить все то в намсусской жизни, над чем раньше насмехался. Я словно бы совершенно бессознательно старался полюбить собственную судьбу, и когда восемь-девять лет назад на малый сочельник[12] мы столкнулись в винном магазине, перед тобой был парень, которого ты никогда бы не назвал лузером, только вот все равно смотрел на него именно как на лузера, неудачника, ведь он, как и ты, рвался уехать и мечтал о том же, что и ты, но так здесь и застрял.

Я как раз сунул в карман куртки маленькую бутылочку «Финляндии» и вдруг увидел тебя, в самом начале той очереди, что была дальше всех от двери. Нужного тебе вина у них не нашлось, и продавец предложил другое, которое, видимо, не очень тебя устраивало, но ты, слегка безнадежно, хоть и с улыбкой, все-таки согласился. Помню, ты сказал «да-да», взял бутылки, заплатил, а когда повернулся, встретился взглядом со мной — полноватым молодым человеком с несколько женственным лицом, залысинами над лбом, в потрепанной джинсовой куртке. Сам ты был в чем-то, чему я не знал названия, но все вместе создавало стиль, знакомый мне по рекламе из бесплатной газеты «День и ночь». Коротко подстриженный, стройный, ты выглядел на удивление спортивно, я даже, помнится, слегка обалдел, наверно, представлял себе студента-литератора не вполне таким. Мы широко улыбнулись друг другу, обменялись рукопожатием и сделали вид, будто встреча куда сердечнее, чем на самом деле: «Кого я вижу! Ты ли это? Я самый! Давно не виделись! Да уж, чересчур давно! Здорово, что мы встретились! Еще бы!» Вот такие слова мы говорили, причем громко, нарочито возбужденно, хлопая один другого по плечу. Я рассказал, что работаю в музыкальном отделе у Эйвинна Юхансена, что живу пока дома, но встречаюсь с Венке Берг из параллельного гимназического класса и осенью мы с ней планируем перебраться в Тронхейм на учебу. Ты рассказал, что еще не женат, живешь в Тронхейме на Ладемуэне, что только-только закончил свое литературоведческое образование. «Так что теперь пощады не будет, пора и мне начинать трудовую жизнь!» — сказал ты и засмеялся.

Помню, я несколько разозлился на эту фразу, подумал, ты меня жалеешь из-за того, что я живу такой вот жизнью, и хочешь приободрить, говоря, что скоро мы окажемся в одинаковом положении. Но об этом я промолчал, повел речь о профессии, которую намерен приобрести в Тронхейме, и о карьере, которую для себя планирую, однако и тут вышло не ахти как. Ты улыбался и кивал, пока я рассуждал о своих планах, но по твоему лицу я видел, что ты считаешь все это пустой болтовней, и оттого злился еще больше. Мы еще некоторое время постояли, а когда самые тривиальные и невинные темы были исчерпаны, дали друг другу понять, что очень спешим. Вообще-то я никуда не торопился, однако посмотрел на часы и хмыкнул, а когда ты спросил, сколько времени, и я ответил, что без малого двенадцать, ты состроил чуть испуганную мину и сказал «ой, уже?». Мы заверили друг друга, что непременно встретимся на Рождество, «организуем вечеринку», как я выразился, и хотя оба знали, что ничего не будет, ты притворился, что в восторге от этой идеи, и сказал, что мы непременно так и сделаем. «Созвонимся!» — сказал ты на прощание.

Арвид

Намсусская больница, 4 июля 2006 г. В двухместной палате

Я приподнимаю бровь, стараюсь выглядеть сосредоточенным, смотрю в книгу и вроде бы увлеченно читаю, но Эйлерт и на сей раз не замечает сигнала, слышу, как он откашливается, прочищает горло, как снова готовится что-то сказать, он из тех, кто совершенно не в состоянии уразуметь, что некоторые предпочитают не болтать, а читать, думает, наверно, будто оказывает мне услугу каждый раз, когда мешает, думает, я читаю со скуки и мне просто больше нечего делать, а стало быть, он вроде бы спасает меня своей общительностью, сидит и болтает о больших и малых событиях собственной жизни, об усадьбе в Нерёе, о жене и двух дочерях, о старшей, что замужем за врачом из Халдена и скоро станет в усадьбе хозяйкой, и о младшей, что учится в Ливерпуле на ветеринара, — знай себе лопочет о местах, где я не бывал, и о людях, с которыми я незнаком, конечно же он поступает так с добрыми намерениями, просто хочет подбодрить меня, но уже изрядно мне надоел, болтает почти не закрывая рта, снова и снова твердит одно и то же, всю душу мне вымотал.

— Ты когда выписываешься? — спрашивает он.

Я подавляю легкий вздох, готовый сорваться с губ, жду всего секунду, потом отрываю взгляд от книги: он полусидит на койке. Красная, круглая физиономия, моргая, глядит на меня, с приветливой улыбкой, он всегда приветлив, я редко встречал таких приветливых людей, как Эйлерт.

— Вероятно, завтра или послезавтра, — говорю я и умолкаю, неохота включаться в расспросы, но, увы, я чувствую, что обязан спросить: — А ты?

— Младшая дочка приедет за мной нынче вечером, — отвечает он.

Я киваю, улыбаюсь и снова утыкаюсь в книгу, стараюсь избежать продолжения, но не тут-то было.

— Я так рад, что увижу ее, — говорит он, не сдается. — Больше года не видались.

— Вон как, — бормочу я, поднимаю на него глаза, чуть заметно улыбаюсь и опять смотрю в книгу.

— Она в Англии живет, понимаешь, учится там на ветеринара, — продолжает он, я не считал, сколько раз он это повторял, но уж точно немало.

Я невразумительно мычу, не отрываясь от книги.

— В Ливерпуле.

Бросаю на него беглый взгляд, киваю, снова тускло улыбаюсь и возвращаюсь к чтению.

— Только вот опасаюсь я автомобильной поездки, — говорит он.

— Н-да, путь-то неближний, — бормочу я.

— Хорошо хоть вечером поедем.

— Ну да, вечером дорога куда короче, — ворчу я.

Наступает тишина, проходит секунда-другая, и я чувствую легкий укол совести, он ведь желает мне добра, а стало быть, этак разговаривать не годится, я смотрю на него, опять улыбаюсь, стараюсь внушить ему, будто просто пошутил немножко, но он наверняка не понимает, подобный юмор не для него, он сидит и в некотором замешательстве глядит на меня.

— Я имел в виду жару, — поясняет он. — При этакой жаре, как в последнее время, сидеть в машине паршиво.

— Да, это верно, — только и говорю я, растолковывать мне невмоготу, бессмысленное занятие.

— Но тебе об этом думать незачем, до твоего-то дома рукой подать. — На миг он умолкает, потом спрашивает: — А кстати, где в Намсусе ты живешь? — Он смотрит на меня с дружелюбной улыбкой, я открываю рот, собираюсь ответить, но молчу, ведь он, похоже, из тех, кто вполне может заявиться в гости к едва знакомому человеку, чего доброго, разыщет меня и нагрянет с визитом, когда в следующий раз приедет на контрольный осмотр или химиотерапию, а я этого не вынесу, не хочу, ни в коем случае.

— В Фоссбренне, — говорю я, не могу сказать ему, где живу, называю первый попавшийся жилой район.

— А-а, — говорит он.

— Угу, — поспешно мычу я, выдерживаю его взгляд и секунду улыбаюсь как можно приветливее, потом опять смотрю в книгу, пользуюсь случаем закончить коротенький разговор, пока он не успел сказать что-нибудь еще, приподнимаю бровь, стараюсь выглядеть так, будто намерен почитать, но и на сей раз без толку, он попросту не может помолчать, я слышу, как он откашливается и сызнова готовится что-то сказать.