Семья как семья - Давид Фонкинос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
42
Я должен был встретиться с Валери около восьми вечера – мы собирались вместе поужинать в ее любимом ресторане неподалеку от дома. К своему последнему сообщению она добавила: «Не могли бы вы вечером сначала зайти к нам? Жереми хочет вас видеть». Вот как, значит, подросток проснулся. Намеревается раскрыть мне какой-то секрет или поведать нечто сокровенное? Я очень обрадовался. Мне это понравилось и по другой причине: я хотел, так сказать, привести в равновесие возраст персонажей. С учетом Мадлен необходим был подросток. Будущая книга всегда представляется мне в виде некой геометрической фигуры. Нужно тщательно выравнивать разные ее стороны, чтобы добиться однородной и гармоничной формы. На мой взгляд, роман должен быть закругленным, без всяких выступающих углов.
Пока что я вернулся домой. Хотел записать рассказ Патрика, но почувствовал, что страшно устал. Слушать других требует постоянного внимания, это гораздо утомительнее, чем говорить самому. Я даже ухитрился поспать минут двадцать, что со мной случается крайне редко. Если сравнивать эту мою сиесту с человеком, то его можно описать как личность неустойчивую и неврастеническую. Мне приснилось нечто странное: ко мне подошел Милан Кундера и что-то прошептал на ухо, но я не расслышал что. Причем лицо у него было такое серьезное, словно он собирался рассказать мне о какой-то важной тайне. Но я ничего не услышал. Я проснулся расстроенный: во сне все выглядело как в жизни. Мне повезло: я уже и раньше встречался с великим писателем, иногда он даже мне звонил – благословение в жизни моих ушей. Но почему во сне я не услышал ничего? Ни слова, ни вздоха. А я бы так хотел, чтобы он поруководил мной в лабиринте запятых.
Какое-то время я еще оставался под впечатлением сна, потом сел за компьютер и открыл «Фейсбук». Пришло несколько сообщений, которые я оставил без ответа. Ладно, пусть меня считают невежливым или неблагодарным, мне нужно сосредоточиться на романе. С годами я научился абстрагироваться от чужого мнения. И насколько же приятнее жить, не ощущая этого постоянного гнета – суждения других! Но тут я увидел, что Ив Грембер согласен взять меня в друзья. Не знаю, почему я этого сразу не заметил. Я почувствовал невероятное возбуждение, словно речь шла о моей собственной жизни. Как будто из прошлого вынырнули мои детские влюбленности. Надо ему написать – но вот что? Как найти слова? Я взялся продолжить историю, которую едва знал. Необходимо попросту изложить факты, одни лишь факты. Я друг Мадлен, она очень хочет его увидеть. Этого хватит. С уважением. Нет, слишком формально. Лучше: Дружески. Да, так человечнее. И я отправил сообщение.
Я остался ждать перед компьютером; оказалось, что мое послание прочли сразу же. Я сидел на стуле в собственной гостиной, а впечатление было такое, что я участвую в приключенческом фильме. Не надо ни на что настраиваться: может, его аккаунтом занимается не он, а кто-то другой – например, один из его детей. Ну вот, опять я думаю о худшем. Будем оптимистичны. До сих пор все у меня складывалось исключительно удачно, почему вдруг что-то должно измениться? Ох! На экране появились три точки – знак, что мне отвечают. Неужели сам Ив Грембер? Сколько сейчас в Лос-Анджелесе? Разница в девять часов, значит там половина восьмого утра. Может, он с чашкой кофе сидит на кухне. Или в постели с телефоном. Нет, вряд ли. Старики в Штатах встают рано; впрочем, они всё делают рано, ужинают в половине пятого или в пять. Почему я вспоминаю эти подробности? Чтобы заполнить бесконечное время ожидания, пока на экране сохраняются три точки. Наверно, «Фейсбук» изобрел это, чтобы между двумя сообщениями люди не отрывались от экрана; чтобы очередного сообщения ждали, как артиста, готовящегося к выходу за кулисами; чтобы связь никогда не прерывалась; даже молчание между двумя фразами стало частью развлечения; теперь всегда происходит что-то, даже если не происходит ничего.
Наконец пришел ответ: «Дорогой месье, ваше сообщение меня сильно взволновало. Можно сказать, что для меня это был шок. Я часто думаю о Мадлен. Пожалуйста, передайте ей, что я по-прежнему вспоминаю о ней с любовью. И скажите, что я буду до глубины души счастлив, если мы сможем увидеться. Я очень давно не бывал во Франции. Но если она захочет приехать сюда, это будет просто прекрасно. Спасибо, что написали за нее. С самыми дружескими чувствами, Ив».
Теперь можно официально считать, что в моем романе появился новый персонаж. И как изящно он вписался в сюжет! Мне тут же захотелось узнать о нем как можно больше. Кто он? Как живет? Почему уехал из Франции? Я думал и о романе, и о Мадлен. Конечно, для нее это будет потрясением. Много говорят о силе литературы. Но вот я начал писать про обычную семью, и оказалось, что множество сторон ее жизни так и просится в роман.
43
Еще до встречи с Жереми я зашел к Мадлен, чтобы сообщить ей новость. Она даже не удивилась. Ей уже с утра все было ясно, она и не представляла себе другого сценария. Сила ее убежденности меня восхищала. Как и степень ее практичности. Она тут же протянула мне паспорт и спросила, могу ли я заказать билеты на самолет. Я стал личным секретарем на службе ее памяти. И тут меня, словно молния, пронзило предчувствие: там, в Лос-Анджелесе, и меня ждет что-то важное, хотя я и не знал, что именно.
Мадлен предложила мне выпить чаю (у каждого свои ритуалы). Мы спокойно уселись за стол, и тут она сказала:
– Сегодня утром я подумала, что мы с вами больше никогда не увидимся.
– Вот как? Но почему?
– Потому что у вас есть другие дела, кроме как лететь со мной на край света.
– Наоборот, это, безусловно, самая увлекательная часть моего плана.
– Вы правда так думаете?
– Да.
– И ваши читатели тоже?
– Никогда не знаешь, что́ заинтересует читателя. Может, некоторые вообще пропустят рассказ про поездку. Но я уверен: люди, которые сожалеют о чем-нибудь в прошлом, в вашей истории и в желании найти этого человека узнают себя.
– Да все жалеют о чем-нибудь
