Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели - Дмитрий Панов

Зато наши чуть не расстреляли Савву. В эскадрилье Саввы было несколько летчиков-евреев, воевавших нормально, в частности, сам Савва постоянно летал на боевые задания с летчиком Шапиро, который, как и Морозов, был Героем Советского Союза. Но был летчик-еврей, который отлынивал от полетов под разными предлогами. Шапиро предложил его проучить. Савва с восторгом поддержал эту идею. Они накрыли бедного еврея одеялом и принялись его воспитывать, обрабатывая кулаками на койке в общежитии для летчиков, расположившемся в венгерском селе Тапио-Серт-Мартон. Под воздействием этих педагогических приемов бедный еврей умер, а Савва, взявший на себя всю вину, пошел под трибунал. Ему припаяли десять лет заключения, предварительно разжаловав в рядовые. Морозова совсем уже собирались отправлять на отсидку, но танкисты сразу почувствовали отсутствие Саввы: немецкие «Тигры» и «Фердинанды» принялись вовсю жечь «Тридцатьчетверки» корпуса генерала Кравченко и наносить удары по конно-механизированной группе Плиева. Наземные командиры, вхожие лично к Сталину, потребовали: «Отдайте Савву!!», и скоро рядовой Савва Морозов уже вновь кружился над немецкими боевыми порядками, чуть не пальцем тыча в немецкую бронетехнику, наводя на нее наших артиллеристов, которые мгновенно наносили удар по тем местам, куда пикировал Савва — обходились даже без радиосвязи, понимая друг друга без слов и реагируя мгновенно. Над Будапештом Савва в бою буквально вырвал назад свое майорское звание. А начинал он свою карьеру над Донбассом.

Неплохие разведчики выросли и в нашем полку: Лобок, Дзюба, Бритиков, Ветчинин. Немцы увидели, что мы с воздуха довольно успешно читаем замыслы их командования, и с аэродромов в Донбассе все чаще стали надоедать нам своими визитами. Командующий 8-ой воздушной армией генерал-майор Т. Т. Хрюкин, решил ответить немцам взаимностью и нанести сильный штурмовой удар по их аэродромам в Донбассе. Особенно по аэродромам в районе станции Успенская и возле самого Донецка, тогда Сталино. И кто бы мог подумать, что эта затея нашего командующего обернется одним из самых оглушительных поражений 75-го гвардейского штурмового полка и нашего — 85-го гвардейского истребительного.

Немного предыстории. Позволю себе еще раз удивиться кадровой политике, заведенной у нас в стране после революции. Политика эта была главной гордостью партии и, в частности, усатого дяди Джо, заявившего почти что следующее: «Свои кадры решают все». Возможно, Джо имел в виду не только кадры грузинской мафии, но и другие. Но на деле вышло так, что постепенно все кадры, за редкими исключениями, стали номенклатурой дядь, земляков, сватов и разнообразных группировок. Болезнь эта, людям свойственная, и поныне имеет место. Весной 1943-го года встал вопрос о кандидатуре командира 75-го гвардейского штурмового полка. Своих достойных ребят было, хоть отбавляй — проверенных в огне и крови. Но вдруг мы, истребители, постоянно сопровождавшие штурмовиков полка и так породнившиеся с ними, что фактически считали себя одной воинской частью, не без удивления узнали, что командира к штурмовикам назначает сама Москва. Об этом говорили с таинственным придыханием, и мы ждали появления какого-то истинного воздушного богатыря. Но появился майор Пивенштейн, мужчина лет под сорок, лысоватый, как большинство летчиков, которым встречный воздушный поток забирается под шлем, среднего роста, сероглазый и розовощекий. Мы, фронтовики, уже имевшие по несколько орденов и медалей, сразу посмотрели на его грудь. Она была чиста от наград. Мы стали осторожненько щупать нового командира штурмовиков, по поводу его боевого прошлого. Майор оказался на редкость болтливым и на все наши вопросы по поводу воздушных побед, сообщал, что он гражданский летчик, летал в разные страны мира, где приобрел привычку пить французский коньяк и закусывать ананасами. Он с пренебрежением отзывался о нашей пятой летной норме, которая на фронте была символом вкусной и здоровой пищи.

Нам сразу стало ясно, что этого фрукта и франта не то что к полку, а даже к штурмовику пока подпускать рано. Но что поделаешь, наши свирепые кадровые Церберы, готовые рыться в родословной простого колхозника вплоть до Адама и Евы, сразу становились ручными шавками и закрывали глаза на что угодно, если им подавали вышестоящую команду. Но вот кто подал команду к возвышению Пивенштейна? Наверное, кто-то высокий, если даже Хрюкин согласился с таким странным назначением. Пивенштейн смахивал на еврея и мы, честно говоря, грешили на Кагановича. Вообще, история, связанная с Пивенштейном, во многом остается темной и до сих пор, носящей какой-то оттенок плохого романа о шпионах. Не исключаю, что могли быть в ней задействованы и люди из нашей разведки, по идиотски выполняющие чье-то идиотское указание.

Как бы там ни было, 26-го апреля 1943-го года состоялось совещание руководства двух полков — истребительного и штурмового, собравшихся для этого на аэродроме «Ростсельмаша». Командиры полков и эскадрилий детально проработали план штурмового налета, главной целью которого был аэродром в Сталино, а инженерно-технический состав получил указание, как именно готовить для этого материальную часть. Все было продумано и подготовлено, отдохнувшие люди рвались в бой. И вот 27-го апреля 1943-го года в красивый степной рассвет, взлетая звеньями, врезались штурмовики и истребители, поднимавшиеся с аэродрома «Ростсельмаш». Как водится, полки вели командиры, а главным штурманом всей группы был командир штурмового полка, уже упоминавшийся майор Пивенштейн, для которого этот боевой вылет был первым. Погода по маршруту и над целью была удовлетворительной: облачность десять баллов, высота облаков более полукилометра, ветер западный, около трех метров в секунду. Плановое время полета до цели и обратно — час двадцать минут. Сорок самолетов — двадцать штурмовиков и двадцать истребителей, красиво построились в боевой порядок и пересекли линию фронта в районе села Матвеев Курган. Признаться, мы ожидали отличных результатов. Силы были собраны немалые, немцы не любили просыпаться слишком рано, а заблудиться было просто негде. Но все же бравый новоиспеченный командир штурмовиков, закусывавший коньяк ананасами, майор Пивенштейн, умудрился. Он отклонился от маршрута, который пролегал в сторону станции Успенская, и скоро, перестав узнавать местность, потерял всякую ориентировку — заблудился. В боевом строю полка было сколько угодно летчиков, прекрасно ориентировавшихся в своем местонахождении. Поломав строй, они принялись подходить к самолету командира, жестами, покачиванием крыльев и по радио открытым текстом, указывать на его ошибки. Вот уж не знаю, то ли Пивенштейн, производивший впечатление человека заносчивого и чванливого, закусил удила, то ли дело обстояло хуже, и он сознательно вел наших ребят в немецкую западню, но он гнул свое. И если переднее звено следовало за ним, то другие машины стали поворачивать и ложиться на обратный курс. В воздухе, в районе цели около станции Успенская, куда общими усилиями все же вышел полк, началась массовая блудежка и воздушная анархия. Десятки самолетов принялись кружиться в каком-то безумном водовороте, все метались, ожидая разумных команд и принимая собственные решения. Управление полком было полностью потеряно. А на войне это не проходит даром. В воздух успело подняться более двадцати «МЕ-109-Ф». Дело запахло керосином. Штурмовики стали бросать бомбы где попало и уходить на восток — в сторону Ростова. А нашему полку пришлось принимать бой с немцами в невыгодных условиях. Во-первых, все были подавлены дикой неудачей, во-вторых, наши ребята были привязаны к штурмовикам, а немцы имели свободу маневра. Наконец, у «Мессеров» были полные баки горючего, а наши уже почти полчаса находились в воздухе. «Мессера» кинулись за штурмовиками, а наши ребята за «Мессерами». Уходящих штурмовиков они выручили, но на себя вызвали волка из леса. Над железнодорожной станцией Успенская четыре немецких машины взяли в клещи самолет нашего командира Ивана Павловича Залесского, как всегда, стремясь обезглавить нашу группу. Уж не знаю, как сложились бы дела Ивана Паловича, не приди к нему на помощь младший лейтенант Андрей Евдокимович Галюк. Видимо, со стороны немцев тоже действовали молодые пилоты. Во всяком случае, во время атаки Галюка на немца лоб в лоб, его «Як» ударил своей плоскостью в крыло «Мессера». Обе плоскости отвалились, самолеты полетели к земле, а летчики катапультировались, и опустились неподалеку друг от друга. Подоспевшие немцы взяли Галюка в плен.

Но это оказалось семечками в цепи наших неудач. Бравый майор Пивенштейн, присланный к нам из самой Москвы, умудрился увести передовое звено от цели курсом на запад, к немцам, и после выработки горючего в баках, посадить три мощных, дорогостоящих, бронированных штурмовика на занятой немцами территории. Таким образом, в плен к немцам попало еще шесть наших авиаторов. Да еще один штурмовик «Мессера» все-таки умудрились сбить во время их беспорядочного бегства. Дороговато обошлись нам московские связи майора Пивенштейна, любителя коньяка с ананасами, благодаря которым его, которому и лопату нельзя было доверить, без всякого боевого опыта, назначили командиром полка. До сих пор не знаю, то ли это тупость и идиотизм нашей системы, которые, нередко, хуже любых вражеских происков, то ли попытка нашей разведки внедрить агента, то ли ловкий ход разведки противника, то ли, как потом говорили, Пивенштейн был никаким не евреем, а потомком прибалтийских баронов и в нем заговорила родная кровь, которой так боялся Сталин в немцах Поволжья. Уж не знаю, кому и верить. Ведь даже Галюк, вернувшийся после войны в полк, совсем иначе рассказывал историю своего столкновения с немецким истребителем. Во всяком случае, наши ребята, оказавшиеся в плену, чудом были освобождены танкистами, ворвавшимися в Сталино, месяца через два. Они рассказывали, что видели, как Пивенштейн, вместе с немецкими офицерами разъезжал по нынешнему Донецку на легковой машине и даже допрашивал наших летчиков. В то же время эти же ребята рассказывали, что после их пленения Пивенштейн убеждал их не сотрудничать с немцами, не летать на советских самолетах, действуя против своих. Черт поймешь. О том же Галюке наш дивизионный особист, добродушный полный полковник по имени Алексей Алексеевич, сообщал мне, что он закончил в Бельгии разведшколу и активно используется немцами против нас, в частности, для опознания наших офицеров, оставшихся в оккупированном Киеве. После войны Галюк жил под Харьковом, в каком-то селе, где женился на учительнице. Во всяком случае, в историю Галюк попал. Когда мы взяли Сталино и стали дислоцироваться на местном аэродроме, то нам в руки попал иллюстрированный журнал с описанием столкновения Галюка с немцем и фотографиями катапультировавшихся летчиков. Галюк на этой фотографии с угрюмым лицом, локон волос опустился на лоб, стоял у какой-то стены, сурово глядя в упор. Подпись гласила: «Большевистский летчик Галюк». На этой же странице помещалась фотография немецкого летчика, молодого лейтенанта «Люфтваффе». Был и рисунок двух самолетов, одного со свастикой, другого с красной звездой, столкнувшихся в воздухе. И немецкая версия столкновения была третьей, совершенно отличной от версии Залесского и самого Галюка. Не завидую следователям… Три свидетеля, три версии. Галюк уверял, что он зарубил немца винтом, а в немецком журнале получалось, что немец зарубил винтом Галюка.