Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Развивая одну из важнейших идейных коллизий "Франкенштейна" и продолжая свой внутренний спор с поколением Французской революции, она делает проблемным центром романа столкновение между Каструччо - амбициозным, одержимым жаждой власти и желанием отомстить врагам - и Эвтаназией, дочерью флорентийского гвельфа Антонио деи Адимари, исповедующей концепцию терпимости и любви к ближнему. Спасшийся от преследований гвельфов благодаря Адимари, старому другу своего отца, Каструччо оказывается в его замке Вальперга, расположенном между Луккой, оплотом гибеллинов, и Флоренцией, республикой гвельфов. Именно здесь, формально в стане своих врагов, а на деле - друзей, на границе политического противостояния, в символическом пространстве пересечения человеческих судеб и необходимости совершать нелегкий нравственный выбор, Каструччо и встречает Эвтаназию, любовь-ненависть к которой сыграет определяющую роль в его жизни.

В уста своей героини автор романа вкладывает идеи Шелли о цикличном движении истории, благодаря которому в будущем должна установиться иная, гуманная и справедливая, форма правления, основанная на любви, а не на деспотизме, насилии и страхе. Однако в настоящем хозяйке Вальперга приходится противостоять натиску гибеллинов, которых ведет на замок гвельфов ее былой возлюбленный - Каструччо Кастрокани. Ожесточенный изгнанием его семьи, он, подобно творению Франкенштейна, постепенно перерождается, превращаясь из добросердечного, открытого миру юноши в жестокого и неумолимого воина, сокрушающего всех и вся на своем пути.

Его победа над политическими противниками, символизированная падением Вальперга, не приносит ему удовлетворения. Каструччо терзают укоры совести, побужН.Я.

Дьяконова, Т.Н. Потницева. Мэри Уолстонкрафт Шелли... 527 дающие его спасти Эвтаназию - спасти не просто дочь человека, который когда-то спас его самого, не только былую возлюбленную, но и лучшую часть собственного "я", ввергнутого в хаос амбициозных страстей, поглощенного фанатической жаждой мстить, преследовать, властвовать и побеждать. Он отправляет ее кораблем на Сицилию, однако в пути Эвтаназия (чье имя в переводе с греческого означает "благая смерть") гибнет посреди штормового моря. Спустя два года после ее кончины Каструччо, находящийся при смерти, по сути, признает правоту Эвтаназии, провидя закат созданного им государства и наступление нового исторического цикла: "Я умру, и затем вы увидите, как мир охватят всевозможные потрясения и все перевернется вверх дном"*.

Этим размышлениям о смене масштабных исторических эпох оказался созвучен и следующий роман М. Шелли - антиутопия "Последний человек", которую, кроме того, роднит с предыдущими произведениями автора тема экзистенциального испытания личности, вовлеченной волею судьбы и логикой истории в трагические (в данном случае - предельно, неизбывно трагические) жизненные обстоятельства.

* * *

Сегодня "Последний человек" расценивается литературоведами как одно из самых значительных (наряду с "Франкенштейном") сочинений М. Шелли** - едва ли не в первую очередь благодаря его оригинальной жанровой природе.

Посвященный теме конечности человеческого бытия, всегда сохраняющей философскую актуальность и эмоциональную пронзительность, он сочетает в своей поэтике черты романтической любовной истории и зримый антиутопический элемент, которьш позволяет считать эту книгу ранним образцом футурологической фантастики***, а также явные приметы такой классической литературной формы, как "роман с ключом", предполагающей "кодирование" в тексте реальных лиц и подлинных ситуаций, известных читателю.

Впрочем, упомянутого признания критики роман удостоился лишь в Новейшее время, по выходе же в свет в начале 1826 г. он был единодушно воспринят как авторская неудача. Рецензенты увидели в нем "порождение расстроенного воображения и в высшей степени дурного вкуса" ("Ежемесячное обозрение", март 1826 г.), "тошнотворное нагнетание ужасов" ("Литературная газета", февраль 1826 г.), "изысканный образчик мрачного безумия - достаточно скверного, чтобы о нем не читать, и слишком ужасного, чтобы о нем писать" ("Лондонский журнал", март 1826 г.)4*.

Неприятие как критиков, так и читателей вызвали также чрезмерно патетический слог автора, эмоциональные перепады и риторические контрасты, пронизьшающие все повествование. На исходе 1820-х годов, на фоне зарождавшейся викторианской ли* Shelley М. The Novels and Selected Works: In 8 vol. / General ed. Nora Crook with Pamela Clemit. L.: William Pickering, 1996. Vol. 3: Valperga, or The life and Adventures of Castruccio, Prince of Lucca. P. 325.

** См.: Paley M.D. Introduction //M. Shelley. The Last Man/Ed. with an Introduction by Morton D. Paley. N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 1994. P. ХХШ.

*** См.: Wolfe G.K. Op. cit. P. 115.

4* Цит. no: BlumbergJ., Crook N. Introductory Note //M. Shelley. The Novels and Selected Works: In 8 vol. Vol. 4: The Last Man / Ed. by Jane Blumberg with Nora Crook. P. XIV.

528

Приложения

тературы, предполагавшей более сложные и тонкие формы художественного психологизма, подобная манера письма уже не находила прежнего отклика у публики; "мрачные интонации "высокого" романтизма"*, на которые богат роман М. Шелли, в это время переставали быть востребованными читательской аудиторией.

Наконец, на негативное восприятие книги повлияло и специфическое отношение к теме "последнего человека", сложившееся в британском литературном мире в середине 1820-х годов. Предшествующие годы были отмечены всплеском интереса к эсхатологической тематике в ее секуляризованном варианте - интереса, обусловленного не только жизненными причинами (известиями об угрозе чумы, надвигавшейся из Юго-Восточной Азии и воспринимавшейся как приближение вселенской катастрофы), но и литературными впечатлениями. Роман французского писателя Франсуа Ксавье Кюзена де Гранвиля "Последний человек" (1805) (английский перевод которого, озаглавленный "Омегарус и Сидерия. Роман о будущем", был издан в 1806 г. под видом оригинального произведения анонимного автора) и особенно знаменитое стихотворение Байрона "Тьма" (1816), пронизанное апокалиптическими мотивами, придали импульс художественной рефлексии над темой, и в первой половине 1820-х годов друг за другом появляются стихотворение Томаса Кемпбелла (1823), поэма Томаса Гуда (1824) и пьеса Томаса Ловелла Беддоуза (1825), носящие одно и то же название - "Последний человек"**. При этом образный ряд и поэтическая фразеология стихов Кемпбелла столь очевидно восходили к байроновской "Тьме", что "Эдинбургское обозрение" в январе 1825 г. даже обвинило автора в плагиате; раздосадованный Кемпбелл ответил редактору журнала Френсису Джеффри открытым письмом, в котором заявил, что на самом деле именно он пятнадцатью годами ранее подсказал Байрону основную идею и отдельные образы "Тьмы". Это утверждение вызвало череду насмешек и пародийнсхатирических откликов в печати, и в результате тема "последнего человека" оказалась дискредитированной в глазах как критиков, так и читателей. Опубликованная в следующем году одноименная книга М. Шелли неизбежно воспринималась рецензентами сквозь призму этого литературного скандала***, и их предвзято-враждебные отзывы, несомненно, сыграли свою роль в дальнейшей малоуспешной издательской судьбе романа: при жизни автора "Последний человек" был републикован лишь однажды (в 1833 г.), после чего не переиздавался на протяжении более ста лет.