Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Именно таким - безвозвратно сокрушенным, бесконечно одиноким, но вместе с тем бескомпромиссно устремленным к мести - он и предстает перед Робертом Уолтоном, капитаном подобравшего его судна, который становится первым слушателем его необыкновенной истории. Услышанный Уолтоном рассказ - это, конечно, не только исповедь, но еще и призыв-предостережение, имеющий целью уберечь молодого исследователя, полного энтузиазма и ведомого высокой мечтой, от повторения совершенных Франкенштейном роковых ошибок; об этом прямо говорит сам заглавный герой книги, перед тем как начать свое повествование: "Не знаю, принесет ли вам пользу рассказ о моих несчастьях, но, видя, как вы идете тем же путем, подвергаете себя тем же опасностям, что довели меня до нынешнего состояния, я полагаю, что из моей повести вы сумеете извлечь мораль, и притом такую, которая послужит вам руководством в случае успеха и утешением в случае неудачи". Однако призывы Франкенштейна к Уолтону внутренне противоречивы. С одной стороны, он отговаривает одержимого жаждой абсолютного знания энтузиаста от его дерзкого замысла, противопоставляя научному подвигу "простые и чистые радости" обычного человеческого существования и утверждая, что "тот, для кого мир ограничен родным городом, [много] счастливее того, кто хочет вознестись выше поставленных природой пределов". С другой стороны, Франкенштейн отчетливо сознает роковую предопреН.Я.

Дьяконова, Т.Н. Потницева. Мэри Уолстонкрафт Шелли... 517 деленность того пути, который прошел он сам и на который вступил Уолтон, и потому сопровождает свои предостережения многозначительной оговоркой: "Ищите счастья в покое и бойтесь честолюбия, бойтесь даже невинного, по видимости, стремления отличиться в научных открытиях. Впрочем, к чему я говорю это? Сам я потерпел неудачу, но другой, быть может, будет счастливее" (курсив наш. - Н. Д., Т. П.).

Показателен и страстный призыв Франкенштейна к матросам корабля Уолтона, потребовавшим, чтобы капитан отказался от попыток пробиться сквозь льды к Северному полюсу и повернул судно домой: "Неужели вас так легко отвратить от цели?

Разве вы не называли эту экспедицию славной? <...> Вам предстояло завоевать славу благодетелей рода людского, ваши имена повторяли бы с благоговением, как имена смельчаков, не убоявшихся смерти ради чести и пользы человечества. А вы при первых признаках опасности, при первом же суровом испытании вашего мужества отступаете и готовы прослыть за людей, у которых не хватило духу выносить стужу и опасности, - бедняги замерзли и захотели домой, к теплым очагам. <...> Не возвращайтесь к вашим близким с клеймом позора. Возвращайтесь как герои, которые сражались и победили, которые не привыкли поворачиваться к врагу спиной".

В этом вдохновенном монологе легко различимы воззрения, интонации и речевые обороты - вплоть до прямых фразеологических соответствий - прежнего Франкенштейна, по-фаустовски притязавшего на то, чтобы совершить невозможное. Вопреки пережитому им "страшному падению", вопреки собственным призывам "искать счастья в покое" главный герой романа М. Шелли на пороге смерти подтверждает высокую правду деятельной свободы, смысл которой - не в достижении конечного, а в стремлении к бесконечному, в неустанном поиске истины, раздвигающем границы подвластного разуму мира.

Однако Уолтон все же не решается преступить в своих исканиях роковую черту, которую некогда пересек Франкенштейн, не дерзает ценой человеческих страданий вторгнуться в запредельное, не осмеливается "убить альбатроса". Не желая рисковать жизнями членов своей команды, он принимает решение повернуть домой, к английским берегам, хотя и испытывает при этом острое разочарование.

Благоразумие и сострадание к конкретным людям перевешивают на весах души Уолтона силу Прометеева огня, толкнувшего его в путешествие к Северному полюсу. Из трагической жизненной истории Франкенштейна, развязка которой произошла на глазах капитана Уолтона и при его непосредственном участии, он извлекает серьезные нравственные и философские уроки.

"Сказание о Старом Мореходе" Колриджа, которое входит в художественную ткань романа М. Шелли через письма Роберта Уолтона, предваряет эпиграф, взятый из "Философии древности" английского прозаика конца XVII в. Томаса Бернета и впервые появившийся в тексте поэмы в издании 1817 г. (год написания "Франкенштейна"). Эпиграф этот гласит: "Я охотно верю, что во вселенной есть больше невидимых, чем видимых существ. Но кто объяснит нам все их множество, характер, взаимные и родственные связи, отличительные признаки и свойства каждого из них? Что они делают? Где обитают? Человеческий ум лишь скользил вокруг ответов на эти вопросы, но никогда не постигал их. Однако, вне всяких сомнений, приятно иногда нарисовать своему мысленному взору, как на картине, образ большего и лучшего мира: чтобы ум, привыкший к мелочам обыденной жизни, не замкнулся в слишком тесных рамках и не погрузился целиком в мелкие мысли. Но в то же вре518 Приложения мя нужно постоянно помнить об истине и соблюдать должную меру, чтобы мы могли отличить достоверное от недостоверного, день от ночи"*.

Думается, выбор, сделанный Уолтоном в финале романа, и есть воплощение этой "должной меры".

* * *

"Франкенштейн" вышел в свет в январе 1818 г. без указания имени автора на титульном листе, что вполне соответствовало распространенной тогда практике анонимных литературных дебютов. Впрочем, издание открывалось посвящением "Уильяму Годвину, автору "Политической справедливости", "Калеба Уильямса" и других книг", сразу задававшим (наряду с эпиграфом из "Потерянного Рая") идейнолитературные координаты восприятия книги, вводившим ее в орбиту художественных и философских влияний круга Годвина-Уолстонкрао]эт-Шелли. Последний и в самом деле написал короткое предисловие к роману, выданное за авторское: эту маленькую мистификацию первоиздания М. Шелли раскрыла в 1831 г., выпуская в свет новую редакцию "Франкенштейна", которую предваряло другое, более пространное предисловие, действительно принадлежавшее ее перу.

Первые отзывы рецензентов и критиков на произведение анонимного автора были разноречивы - от уничижительных и снисходительно-ироничных до апологетических и откровенно восторженных. При этом уже в ранних откликах на роман высказывались верные (или близкие к истине) предположения относительно личности сочинителя. Так, в рецензии, опубликованной в журнале "Литературная панорама" 1 июня 1818 г., высказывалась догадка о том, что "это творение дочери известного ныне живущего романиста"; сам роман, оцененный рецензентом невысоко, был назван "слабым подражанием "Сен-Леону" Годвина"**.